И еще надсмотрщикам было ясно, что в случае сопротивления Муму церемониться не станет, это они испытали на собственных шкурах, изрядно попорченных.
– Ну, ребята, я смотрю, вы экипированы не хуже, чем омоновцы, даже те не всегда с заряженными пистолетами ходят. А наручники у вас – классные, – он ловко вытащил пару наручников из кожаного футляра, укрепленного на ремне надсмотрщика, и так же быстро защелкнул их бандиту на запястьях, заведя руки за спину.
Ту же самую процедуру он проделал с двумя остальными. Теперь те стали совсем не опасными, во всяком случае для Дорогина, бродяги-то их побаивались: сейчас на надсмотрщиках наручники, но рано или поздно они их снимут и тогда припомнят тем, кто посмеивался, кто давал Муму советы, кто злорадно шипел ругательства.
– Лежать и не двигаться! – приказал Муму. Руки у Дорогина были ловкие. Он умел хорошо показывать карточные фокусы, передергивая карты. Поэтому никто и не заметил, как он выщелкнул обойму и, как горошины из стручка, извлек патроны, высыпал их из ладони в карман.
– Держи пистолет, – протянул он оружие сидевшему в инвалидной коляске “афганцу”. – Ты-то небось, в отличие от этих оборванцев, пользоваться им умеешь?
– Я больше из автомата люблю, – недовольно ответил Морозов, принимая оружие.
– Целься в головы и, если только дернется один из них, стреляй без предупреждения, а не так, как устав велит.
– Не хотелось бы, – ответил Морозов, но по его глазам Муму понял, тот с превеликим удовольствием разрядил бы обойму в мерзавцев, которые изощренно издевались над рабами, ни в грош не ставя их жизни.
По глазам Морозова Дорогин понял:, тот желает получить индульгенцию на расправу.
– Если не пристрелишь, я тебя самого пристрелю. Понял?
– Как не понять, – радостно отвечал ветеран афганской войны.
Дорогин рванулся в дом. Ему даже не пришлось расчищать себе дорогу, бомжи в ужасе расступились, забившись во все углы. Дом состоял из трех комнат и кухни. В кухне, где жили надсмотрщики, стояли три раскладушки с подушками и серыми одеялами. На столе – телефонный аппарат, дорогой, абсолютно не вяжущийся с обстановкой, три чашки и электрочайник. В остальных комнатах царила страшная грязь. По углам, у стен, лежали рваные, грязные матрасы, какое-то тряпье, газеты с объедками.
Дорогина поразило полное отсутствие пустых бутылок, тара здесь не застаивалась, сдавалась мгновенно. Полные же и недопитые бутылки бомжи попрятали, как прячут самое дорогое – документы и фотографии детей, лишь только началась заваруха. Эти действия были отработаны до автоматизма. У кого тюремными привычками, а у кого годами скитаний. Ведь с бутылкой не пропадешь: она тебе и друзей найдет, и накормит, и согреет, и сойдет вместо рекомендательного письма. С бутылкой ты человек, везде желанный и почти родной, а без бутылки ты грязная, придавленная вошь, от которой даже давние знакомые отвернутся.
Спрятаться в этом доме было негде. Сергея поразил ударивший в нос густой, застоявшийся смрад. Помои и объедки, немытые тела – все это рождало вонь, которая скапливалась в доме уже не один месяц. Сергей чуть не задохнулся.
Когда же он возвращался через кухню, то увидел около дверного косяка глянцевый лист с оборванным левым краем. Календарь с портретом работы Кипренского, на котором был изображен Александр Сергеевич с гордо вскинутой головой. “Абеба” – гласила надпись, сделанная жирным черным фломастером.
"Однако эфиоп нескромен”, – подумал Муму, напоследок осматривая помещение.
Ясно, что никаких вещей после эфиопа не осталось. Если и имел он драное одеяло, то его наверняка прибрали к рукам менее удачливые собратья по цеху бомжей. Даже спрашивать об этом не имело смысла, никто не признается.
«Значит, точно, сбежал, – вздохнул Дорогин, – зря только старался, ни на шаг не приблизился к Абебе. Хотя как знать, один сектор поиска я уже отсек.»
Он вышел на крыльцо и застал “афганца” в той же позе, как и оставил его, с пистолетом, направленным на лежащих на земле бандитов. По лицу Морозова он сразу догадался, что тот уже сообразил или проверил – оружие не заряжено.
– Давай сюда, пистолет не игрушка. Дергались?
– Нет.
– Врешь, – сказал Дорогин.
– Я после войны никого больше убивать не хочу. Дорогин поднял второй пистолет и, отойдя метров десять в сторону, утопил его в дощатой уборной, из которой были сорваны двери.
Потом подумал: “Не правильно. Заставят бомжей доставать. Это не те ребята, которые сами привыкли работать”.
"Афганец” усиленно подмигивал Дорогину и корчил гримасы.
«Ясно, тут разговаривать он не станет. Бомжи – народ такой, что полагаться на их совесть не стоит. Заложат за стакан водки или за обещание ста граммов.»
– Райончик у вас хреновый, темно, хоть глаз выколи, провожатый нужен, – Дорогин взял коляску за ручки и покатил Морозова перед собой.
– Куда ты меня катишь? – кричал Морозов.
– Вернешься. Если не на колесах, так по-пластунски доползешь, – Дорогин вышел на улицу. Инвалид тут же зашептал:
– Подальше откати!
Предусмотрительность “афганца” была совсем не лишней. Муму заметил несколько теней: бомжи шастали по кустам, чтобы подслушать разговор или хотя бы посмотреть, что произойдет дальше. Но забор кончился, и никто из рабов не рискнул покинуть территорию. В конце улицы, возле машины, Дорогин остановился, развернул коляску, а сам сел на капот.
– Кури, – он предложил пачку. “Афганец” с удовольствием отсыпал себе половину сигарет. Он спрятал в ушанку и ловко – так, что не успело выпасть ни одной сигареты, надел головной убор.
– Понравился ты мне, мужик. Сперва думал, что гнилой, когда в переходе тебя увидел, но теперь смотрю, правильный.
– Чего ж правильного, – усмехнулся Дорогин, – что троих идиотов на землю уложил? Так это и последний подонок может сделать, если, конечно, силенок хватит.
– Ты же не просто так их отмудохал, ты своего друга ищешь.
– Не сказал бы, что он мне друг, но сидели мы вместе. Можно сказать, он мой хороший знакомый по несчастью.
– Если он тебе деньги должен, то зря стараешься, у него их нет. Все, что он заработал, у него забрали. Теперь прячется.
– Мне не деньги его нужны, мне увидеть его требуется.
"Афганец” все еще мялся. Он не знал, стоит ли доверять Дорогину до конца или правильнее будет расстаться с ним прямо сейчас, без объяснений. “Афганец” вздохнул, ему не хотелось нарушать данное Абебе слово: эфиопу он обещал, что никому ничего не скажет. Тот сам просил:
"Кто бы ни был, кем бы ни представлялся, ты про меня не говори”.
И Дорогин понял, что мучит инвалида.
– Абеба же не знал, что он мне понадобится.
– Эх, была не была! – махнул рукой Морозов. – Где он точно прячется, я тебе сказать не могу, да и сам Абеба вряд ли знает, где будет ночевать, он словно Саддам Хусейн во время “Бури в пустыни”:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86