Стилет – 1

OCR BiblioNet
«Ночь Стилета»: АСТ; 2000
ISBN 5-17-003042-8
Аннотация
У Игната Воронова было два прозвища. Первое — детское, школьное, Ворон. Но он попал на кровавую чеченскую войну — и Ворон стал смертоносным Стилетом, потому что свист рассекающего воздух ножа был последним, что слышали в жизни его враги.
Говорят, что войны кончаются миром… но мирная жизнь обернулась для Стилета новой войной — войной, в которой стреляют из-за угла и добивают упавшего, войной, в которой нет ни правил, ни законов, войной, в которой нельзя доверять никому, — и на этой войне искусство нести смерть ценится еще выше…
Роман Канушкин
Ночь Стилета
(Стилет-1)
Пролог
КРУГ РАЗМЫКАЕТСЯ
— Вот я и говорю — музыка одна и та же крутится, а за дверью никто не отвечает.
Подполковник милиции Прима извлек из бокового кармана кителя белый скомканный платок, промокнул им лоб и спрятал обратно влажную ткань. Какое-то время пристально смотрел на дверь, затем снова достал платок. Соседка права, что-то не то с этой дверью, запах действительно какой-то нехороший. О черт, ему ли привыкать к подобным запахам?!
— Сколько, говорите, не открывает? — поинтересовался Прима у соседки, буравя ее своими маленькими глазками.
— Да уже, поди, трое суток. Думали — может, уехала куда. Я вам скажу, товарищ подполковник, учитывая ее образ жизни… Шалавая ж она…
Соседка продолжала что-то тараторить, но ни ее ответ, ни ее мнение совершенно не интересовали Приму — хватало и запаха. Этот запах весьма красноречиво говорил сам за себя. И Прима вовсе не нуждался в мнении болтливой мегеры в атласном халатике с красными маками, накрутившей свои жиденькие волосенки на пожелтевшие пластмассовые бигуди. Да, в ее мнении Прима совершенно не нуждался. Он еще раз нажал кнопку дверного звонка, понимая, что ни к чему все это — необходимые формальности и так соблюдены и уже никто эту дверь изнутри не откроет.
— Ладно, будем ломать, — промолвил Прима, отступая на шаг от двери и пропуская вперед своих более молодых подчиненных.
Старший следователь по особо важным делам Прима Валентин Михайлович был крупным мужчиной с покатыми, словно усталыми плечами и рыхлым лицом, несущим отпечатки всех заполученных Примой болезненных недугов. До пенсии Приме оставалась еще пара лет, но он не собирался ждать до пенсии — в отпуск Прима возьмет жену, Валентину Павловну (их так и звали — Валя и Валентин, уже почти четверть века, с того самого солнечного осеннего дня, когда они отгуляли свою свадьбу — именно «отгуляли», свадьба была что надо, в родной станице Примы, с соблюдением всех казачьих традиций), и махнет с ней в Кисловодск поправлять здоровье. Валентин Михайлович еще раз посмотрел на дверь, а потом, кивнув, коротко бросил:
— Ломаем!
Да, в прежние времена нескольких ударов кувалдой было достаточно, чтобы быстро справиться с замком, но теперь все понаставили металлические двери. Только не всегда это помогает. И похоже, гражданку Яковлеву Александру Афанасьевну ее металлическая дверь не выручила, вовсе не выручила.
Прима извлек пачку сигарет «Ява». Этим сигаретам он оставался верен почти четверть века, да только теперь подозревал, что именно эта верность — полторы пачки сигарет ежедневно — и лежала в основе большинства его болячек. Да уж, Кисловодск просто необходим, пока еще осталось что лечить. Если, конечно, осталось.
Валентин Михайлович размял сигарету пальцами и закурил, наблюдая, как его подчиненные устанавливают домкраты, чтобы «выжать» входную дверь, — хорошо, что та открывается внутрь, иначе пришлось бы разворотить полстены.
Прима выпустил струю дыма и поглядел в окно: сколько близится круглых дат — и серебряная свадьба, а там уже четверть века, как он служит здесь, в небольшом городке Батайске, затерявшемся меж рукавов полноводного Дона.
Практически в городе-спутнике огромного, шумного и шального Ростова-на-Дону.
Как говорится, «Одесса-мама, Ростов-папа»! Это уж точно, берегите свои чемоданы, граждане приезжающие.
— Ну вы ж знаете, ну того, род ее занятий… — продолжала тараторить соседка. — Шлюшка ж она, гулящая, проституцией зарабатывает.
Прима ничего на это не ответил, однако смерил соседку строгим взглядом, и та замолкла. Он уже сожалел, что взял ее в понятые.
— Еще минуточку, товарищ подполковник, — проговорил молоденький сержант, руководящий этой мощной спецоперацией по вышибанию двери в квартире молоденькой шлюшки, которую так не любит мегера в атласном халатике с красными маками.
— Хорошо, — кивнул Прима и подумал: «Чертов запах, совсем паршивое дело».
Потом, когда с дверью наконец было покончено, запах стал значительно острее, и Прима понял, что не ошибся, вызвав двадцать минут назад врача.
Необходима судмедэкспертиза, хрен бы их всех побрал. Потому что лечить-то здесь уж явно некого, уже давно некого… Этот чертов запах, к которому за столько лет службы Прима так и не смог привыкнуть. И если это хозяйка, то, наверное, не стоило ее теперь называть шлюшкой.
— Входим, — отрывисто приказал он и добавил для понятых:
— Ни к чему не прикасаться, ничего не трогать. Пошли.
Прима быстро двинулся по полутемному коридору, чувствуя, что с каждым шагом запах становится все более непереносимым, проникает в каждую пору его кожи, вызывая тошноту и легкое головокружение. Валентин Михайлович давно уже мог различать запахи смерти, с того самого далекого теперь дня, когда отец взял его на скотобойню, — в тот день Валя плакал, наверное, в последний раз в жизни, в тот день он ненавидел своего отца, и в тот день он стал взрослым. А потом за четвертьвековую службу Валентин Михайлович привык ко многому. Но сейчас к этому запаху примешивалось что-то еще, что Валентин Михайлович не сумел различить. К этому чуть сладковатому запаху примешивалось что-то еще…
Прима распахнул дверь в ванную и сразу же почувствовал усилившуюся тошноту, подступившую к горлу. Все, прибыли, нам сюда.
— Так, здесь, — услышал Прима голос сержанта и одновременно упавшее «Матерь Божья…» соседки в атласном халатике.
Прима взялся рукой за дверной косяк; теперь он понял, что еще примешивалось к этому запаху. То, что он увидел, напомнило Приме… Она была здесь, и это не было просто убийством. На какое-то мгновение Приме показалось, что он вошел в логово зверя, свирепого и безумного. Стены, пол, ванна и даже зеркало — все было в темных пятнах засохшей крови. Она лежала в ванне совершенно голая, смотрела куда-то в потолок остекленевшими глазами… У нее было перерезано горло от уха и до уха. И в эту страшную пасть под подбородком был вставлен засохший цветок. Самое удивительное, что цветок хоть и засохший, но совершенно чистый — видимо, убийца хладнокровно дождался выхода крови, прежде чем вставил в разрез свое жуткое украшение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81