Однако тревога, написанная на лице, выдавала его действительное настроение.
— Он и не притворяется, — обронила Анна сухо.
— Откуда ты знаешь? — Римо, казалось, только заметил ее.
— Я была рядом с ним, когда все случилось. Двери лифта бесшумно раздвинулись, и Римо, разом утратив интерес к Анне, рванулся к белевшим в конце коридора дверям.
Чиун сидел на койке, глядя прямо перед собой. Лицо его еще более осунулось, кожа приняла восковой оттенок, но натренированный слух Римо подсказал ему — сердцебиение и ритм дыхания старика пока еще в полном порядке.
— Что случилось, папочка? — с порога спросил Римо.
— Смерть, — ровным голосом ответил Чиун.
— Ну, ты еще заметно живой.
— Пока — да. Но не во мне дело. Синанджу умерло. Будущего больше нет. Все ушло во прах, все исчезло.
Уловив в голосе престарелого Мастера нотки неподдельной тревоги, Римо понял: нет, на этот раз его наставник не притворяется. Похоже, он действительно плох. Присев на край койки, Римо взял в свои ладони высохшую руку Чиуна с длинными, словно вязальные спицы, ногтями и успокаивающе сжал ее.
— Давай-ка расскажи мне все как есть, папочка.
— Смерть может быть разной, Римо. Смерть разума, смерть тела, смерть духа и...
Римо кивал. Смит и Анна Чутесова, стоя в дверном проеме, с возрастающим беспокойством смотрели на них.
Светло-карие глаза Чиуна на несколько долгих мгновений встретились с глазами Римо — влажными, темно-карими.
— Но есть и еще одна, из всех худшая, — продолжал Чиун. — Горе злополучному Дому Синанджу! И будь проклят день, когда я позволил этой женщине заманить меня в западню, коварно раскинутую судьбой!
— Женщине? — удивленно переспросил Римо, невольно взглянув в сторону Анны Чутесовой. Во взгляде его, впрочем, читалось абсолютное равнодушие. Перехватив его, Анна почувствовала, как по спине пробежала дрожь.
— Я учился водить машину, — раскачиваясь, затянул нараспев Чиун. — Нет, тебе не стоить казнить себя за то, что обучать меня этому искусству в свое время очень скоро тебе наскучило. Я вполне понимаю тебя. Ты был так занят поисками несуществующих бездомных, что забота о престарелом, пусть и приемном, отце уже ничего для тебя не значила. Хотя он угробил два десятилетия, чтобы научить тебя хотя бы чему-нибудь. Но для тебя несколько часов внимания оказались, разумеется, непосильной ношей. Но это неважно. Я понимаю, я понимаю тебя...
Римо снова сжал его руку.
— Кончай, Чиун. Покаяться я смогу как-нибудь после. А пока рассказывай, что произошло.
— Русская женщина заманила меня в дьявольский храм с русским именем. Она пообещала, что там Мастер Синанджу найдет короткий отдых от своих забот и тревог. Но оказавшись там, я почувствовал — что-то во мне умирает. Нет, не что-то, а вообще все.
— Что “все”? И почему умирает?
— И обращается в прах. Будущее Синанджу.
— Будущее Синанджу — это я. Ты же сам всегда твердил это.
— Да, ты — будущее моего дома, Римо. Но ведь ты — мой приемный сын. Подлинная же линия Мастеров прекратится с моей смертью.
— Что-то новенькое, — покачал головой Римо. — Ты чего-то недоговариваешь?
— Пусть эти двое уйдут, — Чиун картинным жестом указал на замеревших в дверном проеме Анну и Смита.
— Пару минут наедине — о’кей? — Римо обернулся к ним. — Тут, оказывается, дело семейное.
— Мы будем в моем кабинете, — кивнул Смит, поворачиваясь. Анна неохотно последовала за ним; черты ее прекрасного лица превратились в застывшую маску недоумения. Но Римо, казалось, это ничуть не волновало.
Когда они вышли, Чиун откинулся на подушки и скорбно закатил глаза.
— Нагнись ко мне, о сын мой, дабы я поведал тебе о своей беде. Горе мое слишком невыносимо, чтобы говорить о нем вслух. Оно огромно, как воды океана. О нем я могу говорить лишь шепотом.
Вконец озадаченный, Римо наклонился, почти прижавшись ухом к тонкой полоске губ старика.
— У меня больше не может быть детей, Римо.
Ошеломленный, Римо в упор смотрел на него.
— Детей?
Чиун кивнул.
— Божественное семя во мне увяло. Увяло в храме смерти, из-за козней этой русской женщины.
— Семя, Чиун?
— О да. Мужское семя. То самое, что прорастает в чреве женщины.
— То есть ты хочешь уверить меня, что отныне ты импотент!?
— Тсс! Ты хочешь, чтобы весь “Фолкрофт” узнал о моем позоре?
Чиун вперил в Римо укоризненный взгляд. Римо показалось, что на миг на его щеки вернулся румянец, но тут же исчез, словно его стерла невидимая рука.
— Папочка, — мягко сказал Римо, — пойми, такое может случиться с каждым. Люди стареют, постепенно теряют силу... И, в общем, таким уж страшным мне все это не кажется.
— Страшным не кажется! — взвыл Чиун, но, опомнившись, снова перешел на шепот. — Вытащи вату из своих недостойных ушей! Больше ни в чьих жилах не будет течь подлинная кровь Мастеров Синанджу. Наш род закончен. Когда я очнулся от тяжкого сна, это ужасное знание внезапно снизошло на меня. Семя не играет более в моих чреслах. Ни одна женщина больше не понесет от него.
Римо встал.
— Я прекрасно понимаю твое состояние, папочка, но... Прости, но сколько я тебя знаю, дети, по-моему, интересовали тебя меньше всего. Я вообще всегда думал, что на мне лежит еще и эта обязанность... Ну, ты сам понимаешь.
В глубине потухших глаз на секунду затеплился огонек.
— Разумеется, она лежит на тебе, Римо. Но в жилах твоих течет не моя кровь. В тебе есть, конечно, что-то корейское, и мы оба знаем об этом, но к роду подлинных Мастеров Синанджу ты, увы, не относишься.
Римо сунул руки в карманы.
— Ну, если это так заботит тебя — сочувствую. Но мне всегда казалось, что и я на что-то гожусь.
Протянув руку, Чиун коснулся его плеча.
— Прошу тебя, не обижайся, сын мой. Но родной и приемный сын — вещи разные. Хотя иногда мне кажется, что моя покойная жена и вправду принесла тебя под шепот волн нашего залива...
— Тогда в чем проблема?
— В том, что мое семя умерло.
— Ну, умерло. Жениться снова ты ведь вроде не собирался?
— Тьфу! — гневно сплюнул Чиун. — Никоим образом! Одной жены с меня хватит. Но семенем Синанджу, что было во мне, я все же собирался воспользоваться.
— Зачем? Сдать его в банк спермы?
— Римо, ты снова оскорбляешь меня!
— Хорошо, хорошо, прости. Я просто не понимаю, из-за чего все эти страдания. С тобой вроде все в порядке. А значит, и со мной. Для меня это, сам знаешь, самое главное.
— Вот, вот, — горько закивал Чиун. — Ты всегда жил сегодняшним днем и никогда не думал о будущем. Но я попытаюсь объяснить все так, что даже твое окаменелое сердце проникнется всей глубиною горя, что так неожиданно обрушилось на меня.
Римо скрестил руки на груди.
— Я весь внимание.
— Я — последний в роду подлинных Мастеров Синанджу. Правда, последний Мастер — ты... и хотя крови Мастеров в тебе нет, но все же кое-чего ты стоишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Он и не притворяется, — обронила Анна сухо.
— Откуда ты знаешь? — Римо, казалось, только заметил ее.
— Я была рядом с ним, когда все случилось. Двери лифта бесшумно раздвинулись, и Римо, разом утратив интерес к Анне, рванулся к белевшим в конце коридора дверям.
Чиун сидел на койке, глядя прямо перед собой. Лицо его еще более осунулось, кожа приняла восковой оттенок, но натренированный слух Римо подсказал ему — сердцебиение и ритм дыхания старика пока еще в полном порядке.
— Что случилось, папочка? — с порога спросил Римо.
— Смерть, — ровным голосом ответил Чиун.
— Ну, ты еще заметно живой.
— Пока — да. Но не во мне дело. Синанджу умерло. Будущего больше нет. Все ушло во прах, все исчезло.
Уловив в голосе престарелого Мастера нотки неподдельной тревоги, Римо понял: нет, на этот раз его наставник не притворяется. Похоже, он действительно плох. Присев на край койки, Римо взял в свои ладони высохшую руку Чиуна с длинными, словно вязальные спицы, ногтями и успокаивающе сжал ее.
— Давай-ка расскажи мне все как есть, папочка.
— Смерть может быть разной, Римо. Смерть разума, смерть тела, смерть духа и...
Римо кивал. Смит и Анна Чутесова, стоя в дверном проеме, с возрастающим беспокойством смотрели на них.
Светло-карие глаза Чиуна на несколько долгих мгновений встретились с глазами Римо — влажными, темно-карими.
— Но есть и еще одна, из всех худшая, — продолжал Чиун. — Горе злополучному Дому Синанджу! И будь проклят день, когда я позволил этой женщине заманить меня в западню, коварно раскинутую судьбой!
— Женщине? — удивленно переспросил Римо, невольно взглянув в сторону Анны Чутесовой. Во взгляде его, впрочем, читалось абсолютное равнодушие. Перехватив его, Анна почувствовала, как по спине пробежала дрожь.
— Я учился водить машину, — раскачиваясь, затянул нараспев Чиун. — Нет, тебе не стоить казнить себя за то, что обучать меня этому искусству в свое время очень скоро тебе наскучило. Я вполне понимаю тебя. Ты был так занят поисками несуществующих бездомных, что забота о престарелом, пусть и приемном, отце уже ничего для тебя не значила. Хотя он угробил два десятилетия, чтобы научить тебя хотя бы чему-нибудь. Но для тебя несколько часов внимания оказались, разумеется, непосильной ношей. Но это неважно. Я понимаю, я понимаю тебя...
Римо снова сжал его руку.
— Кончай, Чиун. Покаяться я смогу как-нибудь после. А пока рассказывай, что произошло.
— Русская женщина заманила меня в дьявольский храм с русским именем. Она пообещала, что там Мастер Синанджу найдет короткий отдых от своих забот и тревог. Но оказавшись там, я почувствовал — что-то во мне умирает. Нет, не что-то, а вообще все.
— Что “все”? И почему умирает?
— И обращается в прах. Будущее Синанджу.
— Будущее Синанджу — это я. Ты же сам всегда твердил это.
— Да, ты — будущее моего дома, Римо. Но ведь ты — мой приемный сын. Подлинная же линия Мастеров прекратится с моей смертью.
— Что-то новенькое, — покачал головой Римо. — Ты чего-то недоговариваешь?
— Пусть эти двое уйдут, — Чиун картинным жестом указал на замеревших в дверном проеме Анну и Смита.
— Пару минут наедине — о’кей? — Римо обернулся к ним. — Тут, оказывается, дело семейное.
— Мы будем в моем кабинете, — кивнул Смит, поворачиваясь. Анна неохотно последовала за ним; черты ее прекрасного лица превратились в застывшую маску недоумения. Но Римо, казалось, это ничуть не волновало.
Когда они вышли, Чиун откинулся на подушки и скорбно закатил глаза.
— Нагнись ко мне, о сын мой, дабы я поведал тебе о своей беде. Горе мое слишком невыносимо, чтобы говорить о нем вслух. Оно огромно, как воды океана. О нем я могу говорить лишь шепотом.
Вконец озадаченный, Римо наклонился, почти прижавшись ухом к тонкой полоске губ старика.
— У меня больше не может быть детей, Римо.
Ошеломленный, Римо в упор смотрел на него.
— Детей?
Чиун кивнул.
— Божественное семя во мне увяло. Увяло в храме смерти, из-за козней этой русской женщины.
— Семя, Чиун?
— О да. Мужское семя. То самое, что прорастает в чреве женщины.
— То есть ты хочешь уверить меня, что отныне ты импотент!?
— Тсс! Ты хочешь, чтобы весь “Фолкрофт” узнал о моем позоре?
Чиун вперил в Римо укоризненный взгляд. Римо показалось, что на миг на его щеки вернулся румянец, но тут же исчез, словно его стерла невидимая рука.
— Папочка, — мягко сказал Римо, — пойми, такое может случиться с каждым. Люди стареют, постепенно теряют силу... И, в общем, таким уж страшным мне все это не кажется.
— Страшным не кажется! — взвыл Чиун, но, опомнившись, снова перешел на шепот. — Вытащи вату из своих недостойных ушей! Больше ни в чьих жилах не будет течь подлинная кровь Мастеров Синанджу. Наш род закончен. Когда я очнулся от тяжкого сна, это ужасное знание внезапно снизошло на меня. Семя не играет более в моих чреслах. Ни одна женщина больше не понесет от него.
Римо встал.
— Я прекрасно понимаю твое состояние, папочка, но... Прости, но сколько я тебя знаю, дети, по-моему, интересовали тебя меньше всего. Я вообще всегда думал, что на мне лежит еще и эта обязанность... Ну, ты сам понимаешь.
В глубине потухших глаз на секунду затеплился огонек.
— Разумеется, она лежит на тебе, Римо. Но в жилах твоих течет не моя кровь. В тебе есть, конечно, что-то корейское, и мы оба знаем об этом, но к роду подлинных Мастеров Синанджу ты, увы, не относишься.
Римо сунул руки в карманы.
— Ну, если это так заботит тебя — сочувствую. Но мне всегда казалось, что и я на что-то гожусь.
Протянув руку, Чиун коснулся его плеча.
— Прошу тебя, не обижайся, сын мой. Но родной и приемный сын — вещи разные. Хотя иногда мне кажется, что моя покойная жена и вправду принесла тебя под шепот волн нашего залива...
— Тогда в чем проблема?
— В том, что мое семя умерло.
— Ну, умерло. Жениться снова ты ведь вроде не собирался?
— Тьфу! — гневно сплюнул Чиун. — Никоим образом! Одной жены с меня хватит. Но семенем Синанджу, что было во мне, я все же собирался воспользоваться.
— Зачем? Сдать его в банк спермы?
— Римо, ты снова оскорбляешь меня!
— Хорошо, хорошо, прости. Я просто не понимаю, из-за чего все эти страдания. С тобой вроде все в порядке. А значит, и со мной. Для меня это, сам знаешь, самое главное.
— Вот, вот, — горько закивал Чиун. — Ты всегда жил сегодняшним днем и никогда не думал о будущем. Но я попытаюсь объяснить все так, что даже твое окаменелое сердце проникнется всей глубиною горя, что так неожиданно обрушилось на меня.
Римо скрестил руки на груди.
— Я весь внимание.
— Я — последний в роду подлинных Мастеров Синанджу. Правда, последний Мастер — ты... и хотя крови Мастеров в тебе нет, но все же кое-чего ты стоишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54