— Она сказала, о Мастер, что вы взяли в ученики белого. Но мой дед говорит, что такую унизительную мысль могут позволить себе только ваш племянник и семья вашей жены.
За грядой темных гор Чиун увидел приближающуюся цепочку огней.
— Очень смело со стороны твоего деда говорить так. Надеюсь, что мои дары смягчают сердца жителей деревни.
— Мы ни разу не получали золота, о Мастер. Оно шло Трудовой партии. Они и в этом году были здесь, чтобы забрать его, но когда увидели, что вы вернулись, то бросились за помощью. Я осталась одна, потому что весь год учила речь на случай вашего возвращения.
— Так вы соблюдали обычаи и не получали денег? — спросил Чиун.
— Да, Мастер. Ибо без вас мы просто бедная деревня. Но с вами мы — родина Мастера Синанджу, и, что бы ни творилось в мире, Синанджу не исчезнет благодаря вам и вашим предкам. Так меня учили. Простите, что я забыла слово «милосердно».
Услышав это, Чиун заплакал, прижав девушку к груди.
— Знай же, дитя мое: теперь ты и твоя семья забудете о невзгодах. Вы будете счастливы. Клянусь жизнью! Пока вы не возрадуетесь, не зайдет солнце. Вас больше не будут презирать в деревне. Так как среди прочих только вы остались верны и чисты.
И чтобы утешить девушку, Чиун пошутил, что обычно те, кто его приветствовал, забывали слово «восхищение».
* * *
И тут жители деревни окружили их, и человек, которого называли «Товарищ капитан», бывший рыбак, обратился к Чиуну, Мастеру Синанджу, стоявшему возле своих сундуков. Окруженный вооруженными людьми, Товарищ капитан держался храбро.
— От имени жителей Синанджу я конфискую это имущество в пользу Корейской Народно-Демократической Республики.
И стоявшие вокруг стали кричать, радоваться, хлопать в ладоши, потрясать ружьями и стучать по броне большого танка, на котором они приехали, дабы показать свою силу.
— Если так, — сказал Чиун, — то кто первый наложит руку на имущество Мастера? Кто?
— Мы сделаем это все разом.
И Мастер Синанджу улыбнулся и сказал:
— Да, вы сейчас вместе, но чья-то рука окажется первой, и этой руке больше не суждено будет ни к чему прикоснуться.
— Нас много, а ты один, — сказал Товарищ капитан.
— Слушайте! Коров мало, а навоза много, и всякий с презрением топчет навоз. Вот что я о вас думаю. Если бы вы заполнили весь берег, я бы все равно прошел сквозь вас, ибо здесь есть только один достойный человек — вот это дитя.
И они смеялись над Мастером Синанджу и проклинали внучку плотника, обзывая ее нехорошими словами. И Товарищ капитан сказал жителям Синанджу:
— Давайте возьмем его имущество, так как нас много, а он один.
И они бросились вперед с криками радости, но остановились перед сундуками, с которыми прибыл Мастер. Ни одна рука не дерзнула прикоснуться к ним, ибо никто не хотел быть первым. Все замерли. Тогда капитан сказал:
— Я буду первым. И если я погибну, бросайтесь на него.
И когда он коснулся сундуков, Чиун, Мастер Синанджу, сказал остальным, что тот, кто первым поднимет руку на Мастера, погибнет.
И с этими словами он убил капитана, и остался лежать Товарищ капитан подле сундуков, но никто не сдвинулся с места. Тогда одна старуха, жившая на севере деревни среди торговцев, сказала, что они сильнее Чиуна, Мастера Синанджу, ибо у них есть танк. И бросились к танку все, кроме осыпанной бранью внучки плотника. Только она одна осталась с Мастером Синанджу.
Но когда танк приблизился к Мастеру Синанджу, он совершил могущественными руками столь искусное движение, что сначала лопнула одна, затем другая гусеница, и танк увяз в прибрежном песке под собственной тяжестью, словно пьяный, который не может сдвинуться с места, отягощенный выпитым вином.
И Чиун взобрался на беспомощный танк и заклинил верхний люк. Затем непостижимым для простого смертного образом остановил вращение башни и могущественными руками перерубил смертоносное орудие, могущее убить многих.
В днище танка тоже были люки, но они не открывались, так как танк глубоко увяз в мокром песке.
— С теми, кто внутри, покончит прилив, — сказал Мастер Синанджу, и раздались из танка стоны и рыданья. Ибо солдаты, сидевшие там, хотя и были из Пхеньяна, но понимали, что настанет время прилива и он поглотит их, и просили они о снисхождении.
Но Чиун и слышать не хотел об этом, и он собрал людей вокруг себя и так говорил:
— Кроме этой девушки, никто из вас не увидит завтрашнего дня. Вы хотели отобрать силой мои дары и опозорили имя Дома Синанджу.
Но девушка умоляла Чиуна пощадить людей, которые боялись злых правителей в Пхеньяне, рассылавших приказы на бумаге, чтобы народ их исполнял. Она просила его разделить дары среди всех, и Мастер Синанджу отвечал, что, хотя никто из них не достоин этого, они получат свою долю, потому что она просит за них. И те, что сидели в танке, тоже просили пожалеть их.
Чиун не желал их слышать. Старуха из северной части деревни, где жили торговцы, сказала, что если бы не эти злые люди из Пхеньяна, жители деревни встретили бы Мастера Синанджу как полагается. И было решено оставить их в танке.
Внучка плотника сказала, что люди в танке выполняли приказы, так как боялись, и их надо тоже пощадить. Но Чиун сказал:
— Пхеньян — это Пхеньян, а Синанджу — Синанджу.
Все поняли, что жизнь тех, кто в танке, ничего не значит, и, подумав, внучка плотника согласилась, что Мастер Синанджу был прав. В самом деле, ведь эти люди были из Пхеньяна.
И тогда с криками радости жители деревни посадили девушку на сундуки и понесли в Синанджу. Многие говорили, что всегда любили ее, но боялись людей из Пхеньяна, а многие предлагали ей выйти замуж и оказывали ей почести.
Так продолжалось до восхода солнца.
В деревне царило большое веселье, только Мастер Синанджу не был весел. Ибо он помнил того белого человека, над которым надругались и оставили умирать, переломав конечности, и он знал, что в Синанджу еще произойдет страшный бой и что его выиграет другой белый человек.
Глава седьмая
— Нет, нет, нет!
Два человека застыли друг против друга на матах.
— Вы, засранцы, ни на что не годитесь! — заорал подошедший к ним человек. У него была мощная мускулатура и короткие усики английского сержанта. На нем было белое кимоно с черным поясом, завязанным узлом внизу живота. Он поднял руку к лицу, и в свете ламп на пальцах блеснули отполированные ногти.
— Это вам не танцы! — вновь заорал он. — У тебя, Нидхэм, должна быть потребность убить этого человека, задушить его. А твоих усилий недостаточно даже для того, чтобы раздавить виноградину.
Он повернулся.
— А ты, Фостер, должен обезвредить убийцу, и быстро. Да поможет людям Бог, когда вы выйдете на дежурство! Вряд ли от вас будет толк.
Нидхэм, высокий, худой, с коротко стриженными, торчащими во все стороны волосами, скорчил гримасу за спиной лейтенанта Фреда Уэтерби.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34