— Самая. Невысказанные переживания осаждаются в подсознании и разрушают его. Ты же никогда ничего не рассказываешь о своей жизни. О работе.
— С чего тебя заинтересовала моя работа?
— Милый, я хочу посочувствовать тебе. Посопереживать.
— Клара, ты хитришь. Что тебе нужно?
— Как? Ты не понимаешь? Я хочу лишь, чтобы ты не замусоривал свое подсознание. Чтобы всегда улыбался. Чтобы у тебя было отличное настроение.
— У меня и так отличное настроение. И я ни с кем никогда не говорю о работе, кроме тех, кому это положено по должности.
Интересно, что у нее на уме? Если она преподнесет мне завтра жюльен и индейку в киви и яблоках, впору будет уносить подобру-поздорову ноги.
Перед выходом из квартиры я одернул перед зеркалом пиджак. Когда под мышкой кобура с пистолетом, даже в жару приходится таскать костюмы или, на крайний случай, ветровку.
Не сказал бы, что мне слишком нравится моя внешность.
Честно сказать, она мне совсем не нравится, но я не комплексую по этому поводу. Охота забивать голову всякой ерундой. Внешность как внешность. Типичный полицейский барбос тридцати лет от роду. Ни худой, ни толстый. Морда красная — не от пьянства, а от рождения. Не накачан — спортом никогда не увлекался. При первой встрече со мной, как я заметил, взор приковывает не мое заурядное лицо, а руки. Огромные кувалдометры, будто я всю жизнь простоял в кузнице. Мои руки сразу наталкивали на мысли о переломленных костях и вдавленных носах. Надо сказать, что после моего кувалдометра мало никому не казалось. На правой руке тускло светился массивный платиновый, с бриллиантом перстень.
Естественно, нужен он мне был не для пижонства и не для крутизны, как полудиким мафиозникам. Просто это фамильная драгоценность, переданная мне прабабкой-белоэмигранткой.
— До вечера, дорогая, — я чмокнул Клару в щеку…
Официально работа в МУРе начинается в десять, часов, но принято приходить минут на двадцать пораньше. После пятиминутки я устроился в кабинете, наполненном галдящими, курящими, дурачащимися великовозрастными детишками, именуемыми операми. Я все-таки сумел сосредоточиться и отпечатал на электрической машинке недельный план. Кто-то на очень верхнем верху в очередной раз съехал с ума на этих планах. И теперь приходилось писать планы работы, планы по составлению планов работы, планы по улучшению планирования — ну и далее в том же духе.
Изготовив бумагу и подписав ее, я несколько минут пялился в окно. Кто-то мог подумать, что я с какой-то целью изучаю унылое желтое здание напротив. Но я был занят другим.
Сначала я отмерял семь раз. Потом еще раз по семь. Потом решился, вытащил из портфеля видеокассету с дефицитнейшими российскими новыми мультиками студии «Пилот», которые достал мой брат, работающий на телевидении, и отправился к шефу.
У шефа два главных хобби. Одно — мультики. Он смотрит только их, знает наизусть и постоянно цитирует. Второе увлечение — игра в шашки в поддавки. Сейчас он сидел в своем кабинете и играл в них со своим главным партнером — прокурором отдела прокуратуры города Курляндским. Тем самым, который хотел закрыть «Завалинку у Грасского». В поддавки они вдвоем резались не первый десяток лет, начинали еще на галерках в аудиториях МГУ, когда вместе таким образом отлынивали от изучения юридических премудростей.
— Вон ту шашку двиньте, — подсказал я шефу.
— Подсказчик выискался! — возмутился Курляндский. — Санкцию на арест не дам.
— На чей арест?
— Ни на чей не дам.
Шеф все-таки двинул шашку по моей подсказке… И проиграл партию в четыре хода.
Курляндский расплылся в улыбке и, довольно потерев руки, кивнул мне:
— Молодец, Гоша. Приходи в любое время, на кого хочешь санкцию получишь.
— А я тебе еще линию по алкоголикам дам, — сообщил шеф мрачно.
Я заискивающе протянул ему видеокассету, и он тут же размяк.
— Подарок, — сказал я. — В продажу еще не Поступала. Братишка на телевидении стащил.
— Молоток у тебя брат, — оценил шеф. — Ну, рассказывай, зачем пришел.
Я изложил жгучую историю об исчезновении псих-больных и высказал предположение, что тут не обошлось без чьей-то вражьей руки.
— И что ты, братец Лис, предлагаешь? — в голосе шефа я не различил никакого энтузиазма.
— Для начала создать следственно-оперативную бригаду.
— Георгий, а психзаболевания через рукопожатия не передаются? — заботливо осведомился шеф. — А воздушно-капельным путем? На тебя что-то неважно действует общение с контингентом.
— Но ведь психбольные пропадают.
— Мало ли. На то они и психи, — вставил словечко Курляндский. — Одни пропадают. Другие порнографические и сутенерские газеты издают. Кстати, я позавчера одну такую закрыл.
— Так чего мне делать? — возмутился я. — Обо всем забыть?
— Как забыть? — вскипел шеф. — Работать надо. Я твоей интуиции доверяю. У тебя «нюх, как у собаки, а глаз, как у орла» — в «Бременских музыкантах» поют".
Трудись, Георгий.
— Ценное пожелание.
— Знаешь что, сходи к Дормидонту Тихоновичу Дульсинскому.
— К кому?
— К тому профессору, с которым мы тебя познакомили в театре. Лучше него в повадках ненормальных никто не разбирается. Шеф протянул мне черную лакированную визитку, где серебряным тиснением перечислялись многочисленные, и далеко не все, звания и достижения профессора
Дульсинского, а так же его телефоны.
— Он никогда не отказывал нам в помощи…
Я вернулся в кабинет и первым делом стал названивать по телефонам, указанным в визитке. По третьему телефону я дозвонился, Представился. Профессор вспомнил меня сразу. И действительно согласился помочь, назначил встречу у себя на квартире в восемь вечера.
В назначенное время я был на месте. Жил профессор на улице Тверской в сталинском доме, увешанном мемориальными досками.
Открыл мне голубоглазый телохранитель и шофер. Я умудрился вспомнить, что кличут его Марсель Тихонов, — в театре он торчал за спиной профессора, как бульдог, готовый вцепиться в любого при первом опасном жесте в отношении хозяина. Роль дворецкого он исполнял на пять баллов — естественно и спокойно. Он взял из моих рук портфель и поставил его в стенной шкаф, подал мне мягкие пушистые тапочки, слегка поклонился, махнул рукой в сторону комнаты и древесностружчатым голосом проскрипел:
— Вам туда. Ждут.
С высокого лепного потолка свисала старинная фарфоровая люстра, стеклянные двери с бронзовыми ручками как нельзя лучше гармонировали с массивной антикварной мебелью и тяжелыми красными бархатными портьерами. В обстановке комнаты чувствовались стиль и богатство. Это тебе не примитивные импортные мебельные поделки предмет обожания новой русской буржуазии.
— Мои предки славились отменным вкусом, — профессор заметил, что на меня произвела впечатление обстановка квартиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50