Верный электронный сторож, как старый пес, радостно вякает. Он узнал хозяина и доволен.
Вы подходите ещё ближе и видите чудо-машину. Цвет?.. Нет, это просто необъяснимо: это фантастика. Колер не то, чтобы черный, и даже не синий, хотя и глубокая синева, как бы утонувшая в черноте ясному глазу видна. Короче — цвет это нечто. Одна лампочка, освещающая гаражный бокс, дробится на полированной поверхности десятками огней, словно над машиной висит гирлянда светильников.
А полировка?! Чтобы не оставлять на ней сального отпечатка руки, Илья Николаевич любит очень легко, воздушно, проводить по крылу ребром ладони. И сердце заходится в таком же сладостном ощущении, как лет десять назад, когда он касался атласной попки своей благоверной Валентины Романовны. Теперь, пополневшая, раздобревшая супруга былых восторгов у Абрикоса не вызывает, да и кожа на половинках стала рубчато-пупырчатой — бр-р! Его чувствами завладела машина.
Ладно, пойдем дальше. Вот вы сели в свой «мерс» на переднее сидение слева. Достали ключ, вставили в замок зажигания. Теперь надо слегка повернуть — да не давите вы так, ради бога! — ну, очень легко… Ничего не слышите? А двигатель, между прочим, уже завелся. Вот уважаемые: хорошее сердце работает так, что вы его даже не слышите. Класс!
Теперь посмотрите сюда, на рычаг переключения скоростей. Это вам не металлический дрын с черной пластмассовой шишкой сверху. Это тоже нечто. Одним словом — дизайн. Даже выражения не найдешь подходящего. Но главное — устройство неимоверно удобное. Опять же дизайн и комфорт.
А здесь, да нагнитесь чуть-чуть, чтобы получше видеть, — вот именно здесь — ваша жизнь и полная, можно сказать безопасность, уложенная в специальный контейнер.
Представьте себе, вы катите по шоссе и мажете в столб… Нет, лучше скажем так: вам в лоб лупит дурак на дурацкой «Оке». Сами знаете как умеют гонять эти «совмарочники» на своих танковых лимузинах — быстро и безрассудно.
Короче, дурень бахает вашему «мерсу» ударом в лобешник. И тут сразу из под панели огромный воздушный надутый мешок. Бумс! И вы головой, которой привыкли думать, а не бить кирпичи, врубаетесь в этот презерватив. Конечно, впечатление не очень чтобы, но подумайте сами — не лбом в стекло, не грудью в баранку…
Короче, как говорят немцы в объединенном Дойчланде — «Heil und ganz» — вы в целости и сохранности.
Ферштейн? В смысле — вам ясно?
Нет, «Мерседес» — это со всех сторон вещь не пролетарская, не «Ока», не «Волга». Не едешь — паришь на ней как орел над Кавказом.
Илья Николаевич гнал по Московской кольцевой дороге в умеренном темпе — под восемьдесят. День воскресный, автомобильная канализационная магистраль столицы в такие дни переполненной не бывает, катись себе, вдыхай ощущение скорости. Серая лента бетона наматывается на колеса и циферки на спидометре едва успевают отсчитывать километры.
Илья Николаевич держал руль одной правой. Левую локтем положил на дверной проем. Встречный ветер влетал внутрь салона, ласково ворошил волосы на лысеющей голове…
Нет, если вам не доводилось сидеть за рулем собственного «Мерседеса-600», Илью Николаевича вам никогда не понять. Не дано-с. Как самому Абрикосу, который не понимал тех, кому зарплату не платят по полгода, а они вкалывают и только сопят. И ничего в таком непонимании удивительного: на людей, оказавшихся у разных полюсов земли, указывают разные концы одной и той же стрелки.
Обогнав несколько грузовиков-тяжеловесов, медленно выползавших на тягучий подъем, Абрикос перестроился в правый ряд. Он не особенно торопился, зная, что в запасе у него достаточно времени.
Впереди виднелся путепровод, перекинувшийся через кольцо. В зеркале заднего вида Абрикос заметил синий мотоцикл. Тот летел, превышая дозволенные лимиты скорости, и быстро приближался.
Абрикос принял ещё чуть правее. Он не любил водил, слепо веривших в свое мастерство и потому превращавших нормальную езду в бесконечную гонку.
Его приятель, инженер-автомобилист с завода Лихачева однажды жал по шоссе в сторону аэропорта Шереметьево-2. На мосту через Клязьму (в этом месте река столь узка, что остряки зовут её «клизмой») у машины лопнул шарнир кардана. Бешено вращавшийся вал шибанул по бетону. Машина дернулась, опрокинулась на бок, перевернулась через крышу, перемахнула через ограждение и слетела с дороги.
Приятель погиб, видимо так и не осознав, что слепо доверять даже прочности металла глупо и безрассудно.
Тогда, стоя над открытой могилой на Митинском кладбище, Абрикос дал себе зарок без крайней нужды не участвовать в автогонках…
В полукилометре за «Мерседесом» господина Абрикоса на умеренной скорости двигался мотоцикл «Ямаха» с двумя пассажирами.
Одетые в одинаковые черные куртки, в черных, отливавших битумным блеском шлемах, в очках, закрывавших большую часть лица, они походили на мотокентавров — существ с туловищем двухколесной машины и головой человека.
«Ямаха» шла легко, прекрасно слушалась руля, мгновенно принимала посыл и тут же набирала скорость.
Мотоциклисты влились в транспортный поток за пикетом ГАИ на развилке МКАД — кольцевой дороги и Ленинградского шоссе, едва линию светофора проскочил «Мерседес».
Державший руль мотоциклист давал последние наставления пассажиру, сидевшему за его спиной.
— Главное, Бурый, ты забрось её внутрь машины. Я прижму байк поближе к цели.
— Попаду, Черкес, не волнуйся.
— Не сомневаюсь. Но спусковой рычаг может отлететь раньше, чем наша штука попадет внутрь. Нужно чтобы он остался в машине.
— У нас будет только три секунды. Успеем оторваться?
— Как только бросишь, я врежу по газам. «Мерс» идет под восемьдесят. Мы сразу рванем за сто двадцать. Значит отскочим от него метров на двести. Ну на сто пятьдесят.
— Я готов.
— Впереди мост, видишь? — Черкес спрашивал, не оборачиваясь.
— Вижу.
Бурый знал это место. Справа от кольцевой дороги лежал поселок Челюскинцев — богатая деревенька в городской черте Москвы. Здесь улицы носят имена людей, которых сегодня никто не помнит и не знает и до которых никому никакого дела нет. Та, что тянется до кладбища через путепровод, переброшенный над МКАД, носит имя Молокова. Однажды за неплохой куш Бурый спалил в поселке старенькую дачку. Не хрена жить в развалюхе, если на её месте состоятельный человек может отгрохать модерновый коттедж.
— Впереди чисто.
— Вижу.
— Ты готов?
Бурый вынул из сумочки, прикрепленной к поясу, гранату-лимонку.
— Догоняй!
— Под мостом я его достану. Будь готов.
Бурый не пионер, но у него само собой вырвалось:
— Всегда готов!
«Ямаха» приняла передачу, и стрелка спидометра повалилась вправо.
Абрикос уже перестал интересоваться мотоциклом и не заметил, когда тот оказался рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Вы подходите ещё ближе и видите чудо-машину. Цвет?.. Нет, это просто необъяснимо: это фантастика. Колер не то, чтобы черный, и даже не синий, хотя и глубокая синева, как бы утонувшая в черноте ясному глазу видна. Короче — цвет это нечто. Одна лампочка, освещающая гаражный бокс, дробится на полированной поверхности десятками огней, словно над машиной висит гирлянда светильников.
А полировка?! Чтобы не оставлять на ней сального отпечатка руки, Илья Николаевич любит очень легко, воздушно, проводить по крылу ребром ладони. И сердце заходится в таком же сладостном ощущении, как лет десять назад, когда он касался атласной попки своей благоверной Валентины Романовны. Теперь, пополневшая, раздобревшая супруга былых восторгов у Абрикоса не вызывает, да и кожа на половинках стала рубчато-пупырчатой — бр-р! Его чувствами завладела машина.
Ладно, пойдем дальше. Вот вы сели в свой «мерс» на переднее сидение слева. Достали ключ, вставили в замок зажигания. Теперь надо слегка повернуть — да не давите вы так, ради бога! — ну, очень легко… Ничего не слышите? А двигатель, между прочим, уже завелся. Вот уважаемые: хорошее сердце работает так, что вы его даже не слышите. Класс!
Теперь посмотрите сюда, на рычаг переключения скоростей. Это вам не металлический дрын с черной пластмассовой шишкой сверху. Это тоже нечто. Одним словом — дизайн. Даже выражения не найдешь подходящего. Но главное — устройство неимоверно удобное. Опять же дизайн и комфорт.
А здесь, да нагнитесь чуть-чуть, чтобы получше видеть, — вот именно здесь — ваша жизнь и полная, можно сказать безопасность, уложенная в специальный контейнер.
Представьте себе, вы катите по шоссе и мажете в столб… Нет, лучше скажем так: вам в лоб лупит дурак на дурацкой «Оке». Сами знаете как умеют гонять эти «совмарочники» на своих танковых лимузинах — быстро и безрассудно.
Короче, дурень бахает вашему «мерсу» ударом в лобешник. И тут сразу из под панели огромный воздушный надутый мешок. Бумс! И вы головой, которой привыкли думать, а не бить кирпичи, врубаетесь в этот презерватив. Конечно, впечатление не очень чтобы, но подумайте сами — не лбом в стекло, не грудью в баранку…
Короче, как говорят немцы в объединенном Дойчланде — «Heil und ganz» — вы в целости и сохранности.
Ферштейн? В смысле — вам ясно?
Нет, «Мерседес» — это со всех сторон вещь не пролетарская, не «Ока», не «Волга». Не едешь — паришь на ней как орел над Кавказом.
Илья Николаевич гнал по Московской кольцевой дороге в умеренном темпе — под восемьдесят. День воскресный, автомобильная канализационная магистраль столицы в такие дни переполненной не бывает, катись себе, вдыхай ощущение скорости. Серая лента бетона наматывается на колеса и циферки на спидометре едва успевают отсчитывать километры.
Илья Николаевич держал руль одной правой. Левую локтем положил на дверной проем. Встречный ветер влетал внутрь салона, ласково ворошил волосы на лысеющей голове…
Нет, если вам не доводилось сидеть за рулем собственного «Мерседеса-600», Илью Николаевича вам никогда не понять. Не дано-с. Как самому Абрикосу, который не понимал тех, кому зарплату не платят по полгода, а они вкалывают и только сопят. И ничего в таком непонимании удивительного: на людей, оказавшихся у разных полюсов земли, указывают разные концы одной и той же стрелки.
Обогнав несколько грузовиков-тяжеловесов, медленно выползавших на тягучий подъем, Абрикос перестроился в правый ряд. Он не особенно торопился, зная, что в запасе у него достаточно времени.
Впереди виднелся путепровод, перекинувшийся через кольцо. В зеркале заднего вида Абрикос заметил синий мотоцикл. Тот летел, превышая дозволенные лимиты скорости, и быстро приближался.
Абрикос принял ещё чуть правее. Он не любил водил, слепо веривших в свое мастерство и потому превращавших нормальную езду в бесконечную гонку.
Его приятель, инженер-автомобилист с завода Лихачева однажды жал по шоссе в сторону аэропорта Шереметьево-2. На мосту через Клязьму (в этом месте река столь узка, что остряки зовут её «клизмой») у машины лопнул шарнир кардана. Бешено вращавшийся вал шибанул по бетону. Машина дернулась, опрокинулась на бок, перевернулась через крышу, перемахнула через ограждение и слетела с дороги.
Приятель погиб, видимо так и не осознав, что слепо доверять даже прочности металла глупо и безрассудно.
Тогда, стоя над открытой могилой на Митинском кладбище, Абрикос дал себе зарок без крайней нужды не участвовать в автогонках…
В полукилометре за «Мерседесом» господина Абрикоса на умеренной скорости двигался мотоцикл «Ямаха» с двумя пассажирами.
Одетые в одинаковые черные куртки, в черных, отливавших битумным блеском шлемах, в очках, закрывавших большую часть лица, они походили на мотокентавров — существ с туловищем двухколесной машины и головой человека.
«Ямаха» шла легко, прекрасно слушалась руля, мгновенно принимала посыл и тут же набирала скорость.
Мотоциклисты влились в транспортный поток за пикетом ГАИ на развилке МКАД — кольцевой дороги и Ленинградского шоссе, едва линию светофора проскочил «Мерседес».
Державший руль мотоциклист давал последние наставления пассажиру, сидевшему за его спиной.
— Главное, Бурый, ты забрось её внутрь машины. Я прижму байк поближе к цели.
— Попаду, Черкес, не волнуйся.
— Не сомневаюсь. Но спусковой рычаг может отлететь раньше, чем наша штука попадет внутрь. Нужно чтобы он остался в машине.
— У нас будет только три секунды. Успеем оторваться?
— Как только бросишь, я врежу по газам. «Мерс» идет под восемьдесят. Мы сразу рванем за сто двадцать. Значит отскочим от него метров на двести. Ну на сто пятьдесят.
— Я готов.
— Впереди мост, видишь? — Черкес спрашивал, не оборачиваясь.
— Вижу.
Бурый знал это место. Справа от кольцевой дороги лежал поселок Челюскинцев — богатая деревенька в городской черте Москвы. Здесь улицы носят имена людей, которых сегодня никто не помнит и не знает и до которых никому никакого дела нет. Та, что тянется до кладбища через путепровод, переброшенный над МКАД, носит имя Молокова. Однажды за неплохой куш Бурый спалил в поселке старенькую дачку. Не хрена жить в развалюхе, если на её месте состоятельный человек может отгрохать модерновый коттедж.
— Впереди чисто.
— Вижу.
— Ты готов?
Бурый вынул из сумочки, прикрепленной к поясу, гранату-лимонку.
— Догоняй!
— Под мостом я его достану. Будь готов.
Бурый не пионер, но у него само собой вырвалось:
— Всегда готов!
«Ямаха» приняла передачу, и стрелка спидометра повалилась вправо.
Абрикос уже перестал интересоваться мотоциклом и не заметил, когда тот оказался рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83