В МВД таких не берут.
— Да зачеркните вы ему эту запись. Пусть едет чистым.
— Есть, товарищ полковник.
Майорам тоже хочется жить спокойно и тихо.
Уже на другой день после освобождения Макс съездил на дачу полковника. Надо было забрать свои небогатые пожитки и в последний разок пообщаться с Антониной Анатольевной. Он сохранял надежду на её благосклонность. Дача стояла на том же месте. Макс подошел к крыльцу, поднялся на него. Дверь была заперта изнутри. Макс постучал.
Ему долго не открывали. Потом послышалось шлепанье босых ног по полу. Щелкнула задвижка. Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой краснощекий парень ростом повыше Макса и пошире его в плечах. Вид у него был помятый, заспанный. От правого уголка рта по щеке тянулся темно-бордовый след губной помады. Но главное, что сказало Максу сразу обо всем, был белый махровый халат Антонины Анатольевны, который парень накинул на голое тело.
Он стоял, почесывая подбородок, и даже не пытался запахнуть полы халата.
— Чо те?
Врезать бы ему по сусалам, но Макс реалист. Он прикинул на глаз и понял — хуже в драке придется ему самому.
— За вещами пришел, — Макс постарался, чтобы это прозвучало спокойно и безразлично. — Я здесь тобой раньше работал.
Парень или не понял или не уловил издевки и на неё не прореагировал.
— Киса, кто там? — из комнаты донесся капризный голос хозяйки:
— За вещами пришел какой-то…
— А-а, я знаю. Отдай ему зеленый мешок. Он в прихожей. И закрой двери.
С минуту, держа в руке сидорок, Макс постоял у захлопнувшейся перед его носом двери. Мелькнула шальная мысль, что не мешало бы подпалить это гнусное гнездо, но он ещё не забыл запаха пота, мочи и гнилых носков, который пропитал атмосферу обезьянника. Теперь он в натуре знал цену рассказам бывалых зэков о романтике камеры, и покупаться на неё не собирался.
Конечно, можно было облаять хозяйку, высказать ей все, что думал о ней с первого раза, когда она затащила его в свою постель, пусть бы попереживала, помаялась старая курва, но орать у закрытых дверей — только себя ронять. В некоторых случаях надо уметь уходить с высоко поднятой головой.
И Макс ушел. Закинул сидорок на плечо и спокойным шагом, даже чуть приплясывая, направился к автобусной обстановке. Если эта сука смотрела в окно, пусть увидит, как уходит мужик, которому наплевать на бабу.
Через два дня он уехал на службу с командой новобранцев.
***
Инспектор отдела по делам несовершеннолетних капитан Марина Васильевна Дьякова в прошлом педагог-психолог начала обход микрорайона, в котором жил и учился Максим Чикин. Как в любом замкнутом мирке здесь все знали всех. О Максе, Максимке, Максюте, как здесь называли Чикина, люди, прожившие в этих местах не один год, могли рассказать многое. Потому особых усилий Дьяковой затрачивать не пришлось. Она подсаживалась к женщинам — к старухам, коротавшим пенсионные дни от одного дня выплаты до другого; к домохозяйкам средних лет, у которых работу отнял крах местной промышленности, и заводила с ними беседы. В первую очередь Дьяковой предстояло установить места, куда в случае появления в Красноборске, в поисках убежища направит стопы дезертир. А укрыться здесь было совсем нетрудно. Отношения местного населения и властей здесь с давних пор существовали особые.
Поблизости от Красноборска в течение полувека располагались три концентрационных лагеря для политзаключенных и уголовников. Как и положено, в официальных документах на изысканном бюрократическом языке эти лагеря именовались лесными исправительно-трудовыми учреждениями или ещё проще — леспромхозами. Кого за время своего существования эти учреждения исправили, не может вспомнить никто, но дров и судеб они наломали немало.
Близость лагерей к Красноборску сохранилась в памяти старожилов и языке жителей. В Красноборске мало кто говорил по-русски нормально. Даже председатель поселкового совета, принимая по графику трудящихся, мог сказать надоевшему ему посетителю: «Кончай базлать! Встану, начищу хрюкало и хорэ». Тетя Матрена, продавщица из сельпо, на ценнике ботинок написала «Коцы новые». И никто не спросил, что такое «коцы».
Здесь даже географию рассматривали через колючую проволоку. Отчего, например, появилось на карте название Кемь? Да потому, что ещё Петр Первый, подписывая приговор кому-то из своих недругов, начертал «Сослать К.Е.М». Царь имел в виду, что беднягу надо загнать к едрене матери, но в скорописи сократил слова до трех букв. Те, кому положено исполнять повеления стали думать: где же эта «КЕМ»? Не вспомнили. И тогда решили назвать один из удаленных от Петербурга карельских поселков «Кемь», чтобы ссылать туда тех, кому император определил маршрут к едрене матери.
Что такое Омск? В Красноборске объясняли, что это Отдаленное Место Ссылки Каторжан. Томск — чуть посложнее: Таежное Отдаленное Место Ссылки Каторжан.
Короче, все объяснимо, все понятно, если найти верную точку зрения и знать с кем и как говорить. Если для одних нож — это нож, то в Красноборске — перо. Для кого-то брюки, а для красноборского обывателя — шкарята. На все здесь были свои слова, чтобы отличать политического Рабиновича от делового Ивана.
Первым делом Дьякова встретилась с местным участковым старшим лейтенантом Ступиным. Поставила его в известность о происшедшем, спросила, где в Красноборске может укрыться преступник.
— Адресов много, — подумав, сказал участковый, — тут у меня этой шпаны, как тараканов. В каждом бараке — туча. Раньше на них все же управа имелась. А теперь? Так что ежели этот Чика здесь появится, может год кантоваться, и мы не узнаем.
Участковый всем видом утверждал свое нежелание ввязываться в поиск дезертира. Его должно быть в тот момент мучила другая забота. Судя по малиновому цвету лица и грустному выражению глаз старший лейтенант с вечера перебрал, ночь промаялся в муках, а теперь размышлял где бы чекалдыкнуть стаканчик, чтобы подлечиться от похмелюги. Варить с ним кашу смысла не имелось, её бы все равно пришлось переваривать заново.
Распрощавшись, Дьякова пошла на поиск сама. У самого входа в опорный пункт милиции встретила старуху. Поздоровалась и спросила:
— Вы не знаете, где живет семья Чикиных?
— Хто? — спросила старуха и машинально поправила седую прядь волос, подоткнув её под белую косынку. — Чикины? — И вдруг до неё дошло. — Так это ж Крыса, а я сразу и в толк не взяла. Тады вон тот барак. Там и спроси Крысу.
Дьякова прошла к серому одноэтажному дому, который время безжалостно перекосило и скособочило: линия окон тянулась вдоль фасада не по ровной линии, а была волнообразной — один проем выше, второй ещё выше, а третий снова оказывался внизу. Ко всему барак изрядно просел, и вход в него располагался в яме, куда вели две ступеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Да зачеркните вы ему эту запись. Пусть едет чистым.
— Есть, товарищ полковник.
Майорам тоже хочется жить спокойно и тихо.
Уже на другой день после освобождения Макс съездил на дачу полковника. Надо было забрать свои небогатые пожитки и в последний разок пообщаться с Антониной Анатольевной. Он сохранял надежду на её благосклонность. Дача стояла на том же месте. Макс подошел к крыльцу, поднялся на него. Дверь была заперта изнутри. Макс постучал.
Ему долго не открывали. Потом послышалось шлепанье босых ног по полу. Щелкнула задвижка. Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой краснощекий парень ростом повыше Макса и пошире его в плечах. Вид у него был помятый, заспанный. От правого уголка рта по щеке тянулся темно-бордовый след губной помады. Но главное, что сказало Максу сразу обо всем, был белый махровый халат Антонины Анатольевны, который парень накинул на голое тело.
Он стоял, почесывая подбородок, и даже не пытался запахнуть полы халата.
— Чо те?
Врезать бы ему по сусалам, но Макс реалист. Он прикинул на глаз и понял — хуже в драке придется ему самому.
— За вещами пришел, — Макс постарался, чтобы это прозвучало спокойно и безразлично. — Я здесь тобой раньше работал.
Парень или не понял или не уловил издевки и на неё не прореагировал.
— Киса, кто там? — из комнаты донесся капризный голос хозяйки:
— За вещами пришел какой-то…
— А-а, я знаю. Отдай ему зеленый мешок. Он в прихожей. И закрой двери.
С минуту, держа в руке сидорок, Макс постоял у захлопнувшейся перед его носом двери. Мелькнула шальная мысль, что не мешало бы подпалить это гнусное гнездо, но он ещё не забыл запаха пота, мочи и гнилых носков, который пропитал атмосферу обезьянника. Теперь он в натуре знал цену рассказам бывалых зэков о романтике камеры, и покупаться на неё не собирался.
Конечно, можно было облаять хозяйку, высказать ей все, что думал о ней с первого раза, когда она затащила его в свою постель, пусть бы попереживала, помаялась старая курва, но орать у закрытых дверей — только себя ронять. В некоторых случаях надо уметь уходить с высоко поднятой головой.
И Макс ушел. Закинул сидорок на плечо и спокойным шагом, даже чуть приплясывая, направился к автобусной обстановке. Если эта сука смотрела в окно, пусть увидит, как уходит мужик, которому наплевать на бабу.
Через два дня он уехал на службу с командой новобранцев.
***
Инспектор отдела по делам несовершеннолетних капитан Марина Васильевна Дьякова в прошлом педагог-психолог начала обход микрорайона, в котором жил и учился Максим Чикин. Как в любом замкнутом мирке здесь все знали всех. О Максе, Максимке, Максюте, как здесь называли Чикина, люди, прожившие в этих местах не один год, могли рассказать многое. Потому особых усилий Дьяковой затрачивать не пришлось. Она подсаживалась к женщинам — к старухам, коротавшим пенсионные дни от одного дня выплаты до другого; к домохозяйкам средних лет, у которых работу отнял крах местной промышленности, и заводила с ними беседы. В первую очередь Дьяковой предстояло установить места, куда в случае появления в Красноборске, в поисках убежища направит стопы дезертир. А укрыться здесь было совсем нетрудно. Отношения местного населения и властей здесь с давних пор существовали особые.
Поблизости от Красноборска в течение полувека располагались три концентрационных лагеря для политзаключенных и уголовников. Как и положено, в официальных документах на изысканном бюрократическом языке эти лагеря именовались лесными исправительно-трудовыми учреждениями или ещё проще — леспромхозами. Кого за время своего существования эти учреждения исправили, не может вспомнить никто, но дров и судеб они наломали немало.
Близость лагерей к Красноборску сохранилась в памяти старожилов и языке жителей. В Красноборске мало кто говорил по-русски нормально. Даже председатель поселкового совета, принимая по графику трудящихся, мог сказать надоевшему ему посетителю: «Кончай базлать! Встану, начищу хрюкало и хорэ». Тетя Матрена, продавщица из сельпо, на ценнике ботинок написала «Коцы новые». И никто не спросил, что такое «коцы».
Здесь даже географию рассматривали через колючую проволоку. Отчего, например, появилось на карте название Кемь? Да потому, что ещё Петр Первый, подписывая приговор кому-то из своих недругов, начертал «Сослать К.Е.М». Царь имел в виду, что беднягу надо загнать к едрене матери, но в скорописи сократил слова до трех букв. Те, кому положено исполнять повеления стали думать: где же эта «КЕМ»? Не вспомнили. И тогда решили назвать один из удаленных от Петербурга карельских поселков «Кемь», чтобы ссылать туда тех, кому император определил маршрут к едрене матери.
Что такое Омск? В Красноборске объясняли, что это Отдаленное Место Ссылки Каторжан. Томск — чуть посложнее: Таежное Отдаленное Место Ссылки Каторжан.
Короче, все объяснимо, все понятно, если найти верную точку зрения и знать с кем и как говорить. Если для одних нож — это нож, то в Красноборске — перо. Для кого-то брюки, а для красноборского обывателя — шкарята. На все здесь были свои слова, чтобы отличать политического Рабиновича от делового Ивана.
Первым делом Дьякова встретилась с местным участковым старшим лейтенантом Ступиным. Поставила его в известность о происшедшем, спросила, где в Красноборске может укрыться преступник.
— Адресов много, — подумав, сказал участковый, — тут у меня этой шпаны, как тараканов. В каждом бараке — туча. Раньше на них все же управа имелась. А теперь? Так что ежели этот Чика здесь появится, может год кантоваться, и мы не узнаем.
Участковый всем видом утверждал свое нежелание ввязываться в поиск дезертира. Его должно быть в тот момент мучила другая забота. Судя по малиновому цвету лица и грустному выражению глаз старший лейтенант с вечера перебрал, ночь промаялся в муках, а теперь размышлял где бы чекалдыкнуть стаканчик, чтобы подлечиться от похмелюги. Варить с ним кашу смысла не имелось, её бы все равно пришлось переваривать заново.
Распрощавшись, Дьякова пошла на поиск сама. У самого входа в опорный пункт милиции встретила старуху. Поздоровалась и спросила:
— Вы не знаете, где живет семья Чикиных?
— Хто? — спросила старуха и машинально поправила седую прядь волос, подоткнув её под белую косынку. — Чикины? — И вдруг до неё дошло. — Так это ж Крыса, а я сразу и в толк не взяла. Тады вон тот барак. Там и спроси Крысу.
Дьякова прошла к серому одноэтажному дому, который время безжалостно перекосило и скособочило: линия окон тянулась вдоль фасада не по ровной линии, а была волнообразной — один проем выше, второй ещё выше, а третий снова оказывался внизу. Ко всему барак изрядно просел, и вход в него располагался в яме, куда вели две ступеньки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46