И прав, наверное. Ежели они, советские, не могут друг на дружку положиться… Тому же Абдулло разве можно верить? В Бадабере тот, правда, уже не пользовался привилегиями, как в Пешаваре. Его и поместили со всеми в камеру, и пищу давали такую же, как остальным. Оставили единственное льготное право выходить во двор, вступать в контакт с охранниками. Абдулло заметно поскучнел, осунулся. Однажды Полуян подсел к нему и не без злорадства спросил:
– Прищемили тебе хвост тута?
Абдулло согласно качнул головой.
– Говорят, ты к моджахедам сам сбежал?
– Неправда! – воскликнул Абдулло. – Я долго стрелял. Потом удар – сознание ек!
– Все мы герои задним числом, – усмехнулся Полуян. Сам-то он в той курильне довольно слабо сопротивлялся. Даже выстрелить не решился, потому как пока свои прибегут на помощь, дуканщик с бандой прирежут, и прощай, Мишка…
– Я не герой. Я зиндан сидел… Зиндан – большая яма, там всегда ночь. Есть не дают, немного воды дают. Язык пушту помог, переводчик понадобился…
– Страшно было?
– Страшно. Я начальника боюсь. Тебя тоже боюсь…
– Меня не опасайся, – понизил голос Михаил. – Я тут по ночам планы строю, как бы драпануть.
– Трудно.
– Это я и без тебя знаю. В Отечественную наши пленные из немецких концлагерей уходили. Чем мы хуже?
– Из Бадаберы никто не бежал. Никогда.
– Так то ж добре… – Полуян нагнулся к уху Абдулло. – Никто не пробовал, а мы… Препятствия, конечно, большие. Первое – окрас кожи другой, обличье иное. Инородцы, одним словом.
– На севере пуштуны живут, – возразил Абдулло. – Власть не любят. Духов тоже.
– Могут помочь?
– Очень могут.
– Ты бы нашел ходы…
– Не могу, сам видишь. За ворота крепости не пускают.
– А ты старайся, в доверие входи.
– Начальник очень бешеный. Больной он, базетка душит. Скоро помрет. Хочет, чтобы все шурави сдох…
– На всякую рыбу крючок есть. Думай, Абдулло. Только гляди у меня, – прошипел. Полуян, в котором проснулась подозрительность. – Продашь – на том свете сыщу!
– Что ты, Янка, – отпрянул Абдулло. – Я друг тебе. Закрутка одна есть, дам ночью.
– Сейчас давай, – смилостивился Полуян. – А Жабу ублажай. Понял?..
В тот же вечер, но значительно позднее, состоялся у Полуяна еще один разговор. На сей раз с Пушником. Среди пленных он единственный вызывал доверие. Этот железный мужик прошел всё круги душманского ада и остался человеком. На такое не каждый способен.
В камеру вползала душная южная ночь. За стенами тюрьмы – мертвая тишина. Пушник лежал в углу, неуклюже разбросав онемевшие ноги. Черные, в струпьях, ступни, вздутые, тоже черные, лодыжки были облеплены комарами, москитами. От соломы, служившей подстилкой, шел тяжелый дух, но у окна все же легче было дышать.
После выкуренной закрутки Полуян почувствовал прилив сил. Его распирало желание пообщаться. Опустившись возле прапорщика, он спросил:
– Плохо тебе, Микола?
– Почему? Лежу, как в санатории, отдыхаю.
– От чего отдыхаешь?
– От стрельбы. Никого не убиваю, чужой крови нелью.
– Раньше небось об этом не думал?
– Раньше – нет. Теперь, когда с того света вернулся, размышлять начал. Тем бы, кто меня послал убивать, автомат в руки. Им бы приказать: убей!..
– Вот и я говорю, – невпопад оживился Полуян, – драпануть бы из цей тюряги.
– Благими пожеланиями дорога в ад вымощена – так мой мудрый дед говорил.
– Академик твой дед, ума палата.
– Он меховщик, шубы ладит. Вся Балашиха к нему бегает: Пушник посоветуй, Пушник подскажи, а то и взаймы дай… без отдачи.
– Давал? – недоверчиво спросил Полуян.
– Само собой. На том свете, говорил, сочтемся. Бога чтил превыше всего. Библию знал от корки до корки.
– Завираешь, прапор. На кой ляд та Библия?
– Ты моральный кодекс строителя коммунизма изучал?
– Да уж, в школе заместо молитвы долбить заставляли.
– Вот-вот, тот кодекс и есть библейские заповеди.
. – Ни в жисть не поверю.
– Представь себе, из Нового завета наши пропагандисты содрали.
– Лихо! Во что верим!.. Ты семейный?
– Не обзавелся, не успел.
– И я не сподобился. Перед призывом нацелился свадьбу сыграть – отговорили. Может, и к лучшему. Сирот плодить – последнее дело. Вот если бы тягу дать…
– Ну, убежишь, а дальше?
– Туточки, слыхал, племена вольные проживают, против властей даже настроенные.
– Пуштуны, что ли? Но как с ними связь установить?
– Через Абдулло. Я его прощупывал.
– Ты бы поостерегся. Где гарантия?..
– Да я его тогда собственными руками…
– Если тебе их прежде не укоротят. – Пушник помолчал, обдумывая услышанное. Потом раздумчиво сказал: – Ладно, пусть так. Но не трепись по-пустому, Ян. С Абдулло общайся один на один, никого не посвящай.
– Бежать надо скопом.
– Не бери в голову. Организовать людей не твоя забота. Задачу поставь установить связь с одним из местных племен…
Давно смолкли доносившиеся со двора голоса охранников Откричали муэдзины, сзывавшие воинов ислама на последнюю – пятую за день молитву. Прекратилось бормотание молившихся в камере афганцев.
Понятно, что духи воюют против русских, ведут джа-хид – священную войну против нечестивых собак. Уничтожая шурави, они совершают богоугодное дело. Но почему произносящие одинаковые молитвы идут в бой друг против друга?.. Ведь Коран запрещает убивать единоверцев! Выходит, нарушают заповеди, плюют на Аллаха? И не боятся его гнева?..
С этими мыслями Полуян начал засыпать. Где-то на грани сна и яви вдруг отчетливо увидел себя в той самой вонючей курильне. И опять – в который раз! – почувствовал острое сожаление. Мог бы послать за добычей кого-нибудь из «чижей». В роте кавалера Красной Звезды сержанта Полуяна уважали и побаивались. Только бы свистнул, любой «сынок» побежал бы к черту на рога… Но нет, жадность обуяла. Прежний канал доставки ухнул неожиданно. Прапор из роты матобеспечения додумался «товар» в снарядных ящиках перевозить. И в Союз, между прочим, через летунов переправлял, за что большие куски отхватывал. Вот уж воистину, кому война – кому мать родна.
Когда узнал, что прапора арестовали, ох, и перетрухнул. Спасая шкуру, тот мог 'запросто всех заложить. И загремел бы Мишка под фанфары за соучастие. Счастлив Бог – пронесло. Да только не миновал беды все равно. У своих, наверное, лучше сидеть. Хотя, конечно, тоже не мед. Однажды, до Афгана, возвращался с дискотеки, выпивши, естественно, был. Три хмыря за здорово живешь пристебались – клюнули на кожаную куртку. Ну, он и врезал каждому по очереди, одному три ребра сломал. За превышение пределов необходимой обороны его упекли в предварилку. Спасибо, через месяц разобрались… С помощью директора совхоза. Попалась бы ему та шушера в Афгане, он бы их по стене размазал…
Сон подкрался незаметно, спутал мысли. И погрузился Мишка Полуян в забытье, кошмарное, тяжелое – • не сбросить, не оторвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Прищемили тебе хвост тута?
Абдулло согласно качнул головой.
– Говорят, ты к моджахедам сам сбежал?
– Неправда! – воскликнул Абдулло. – Я долго стрелял. Потом удар – сознание ек!
– Все мы герои задним числом, – усмехнулся Полуян. Сам-то он в той курильне довольно слабо сопротивлялся. Даже выстрелить не решился, потому как пока свои прибегут на помощь, дуканщик с бандой прирежут, и прощай, Мишка…
– Я не герой. Я зиндан сидел… Зиндан – большая яма, там всегда ночь. Есть не дают, немного воды дают. Язык пушту помог, переводчик понадобился…
– Страшно было?
– Страшно. Я начальника боюсь. Тебя тоже боюсь…
– Меня не опасайся, – понизил голос Михаил. – Я тут по ночам планы строю, как бы драпануть.
– Трудно.
– Это я и без тебя знаю. В Отечественную наши пленные из немецких концлагерей уходили. Чем мы хуже?
– Из Бадаберы никто не бежал. Никогда.
– Так то ж добре… – Полуян нагнулся к уху Абдулло. – Никто не пробовал, а мы… Препятствия, конечно, большие. Первое – окрас кожи другой, обличье иное. Инородцы, одним словом.
– На севере пуштуны живут, – возразил Абдулло. – Власть не любят. Духов тоже.
– Могут помочь?
– Очень могут.
– Ты бы нашел ходы…
– Не могу, сам видишь. За ворота крепости не пускают.
– А ты старайся, в доверие входи.
– Начальник очень бешеный. Больной он, базетка душит. Скоро помрет. Хочет, чтобы все шурави сдох…
– На всякую рыбу крючок есть. Думай, Абдулло. Только гляди у меня, – прошипел. Полуян, в котором проснулась подозрительность. – Продашь – на том свете сыщу!
– Что ты, Янка, – отпрянул Абдулло. – Я друг тебе. Закрутка одна есть, дам ночью.
– Сейчас давай, – смилостивился Полуян. – А Жабу ублажай. Понял?..
В тот же вечер, но значительно позднее, состоялся у Полуяна еще один разговор. На сей раз с Пушником. Среди пленных он единственный вызывал доверие. Этот железный мужик прошел всё круги душманского ада и остался человеком. На такое не каждый способен.
В камеру вползала душная южная ночь. За стенами тюрьмы – мертвая тишина. Пушник лежал в углу, неуклюже разбросав онемевшие ноги. Черные, в струпьях, ступни, вздутые, тоже черные, лодыжки были облеплены комарами, москитами. От соломы, служившей подстилкой, шел тяжелый дух, но у окна все же легче было дышать.
После выкуренной закрутки Полуян почувствовал прилив сил. Его распирало желание пообщаться. Опустившись возле прапорщика, он спросил:
– Плохо тебе, Микола?
– Почему? Лежу, как в санатории, отдыхаю.
– От чего отдыхаешь?
– От стрельбы. Никого не убиваю, чужой крови нелью.
– Раньше небось об этом не думал?
– Раньше – нет. Теперь, когда с того света вернулся, размышлять начал. Тем бы, кто меня послал убивать, автомат в руки. Им бы приказать: убей!..
– Вот и я говорю, – невпопад оживился Полуян, – драпануть бы из цей тюряги.
– Благими пожеланиями дорога в ад вымощена – так мой мудрый дед говорил.
– Академик твой дед, ума палата.
– Он меховщик, шубы ладит. Вся Балашиха к нему бегает: Пушник посоветуй, Пушник подскажи, а то и взаймы дай… без отдачи.
– Давал? – недоверчиво спросил Полуян.
– Само собой. На том свете, говорил, сочтемся. Бога чтил превыше всего. Библию знал от корки до корки.
– Завираешь, прапор. На кой ляд та Библия?
– Ты моральный кодекс строителя коммунизма изучал?
– Да уж, в школе заместо молитвы долбить заставляли.
– Вот-вот, тот кодекс и есть библейские заповеди.
. – Ни в жисть не поверю.
– Представь себе, из Нового завета наши пропагандисты содрали.
– Лихо! Во что верим!.. Ты семейный?
– Не обзавелся, не успел.
– И я не сподобился. Перед призывом нацелился свадьбу сыграть – отговорили. Может, и к лучшему. Сирот плодить – последнее дело. Вот если бы тягу дать…
– Ну, убежишь, а дальше?
– Туточки, слыхал, племена вольные проживают, против властей даже настроенные.
– Пуштуны, что ли? Но как с ними связь установить?
– Через Абдулло. Я его прощупывал.
– Ты бы поостерегся. Где гарантия?..
– Да я его тогда собственными руками…
– Если тебе их прежде не укоротят. – Пушник помолчал, обдумывая услышанное. Потом раздумчиво сказал: – Ладно, пусть так. Но не трепись по-пустому, Ян. С Абдулло общайся один на один, никого не посвящай.
– Бежать надо скопом.
– Не бери в голову. Организовать людей не твоя забота. Задачу поставь установить связь с одним из местных племен…
Давно смолкли доносившиеся со двора голоса охранников Откричали муэдзины, сзывавшие воинов ислама на последнюю – пятую за день молитву. Прекратилось бормотание молившихся в камере афганцев.
Понятно, что духи воюют против русских, ведут джа-хид – священную войну против нечестивых собак. Уничтожая шурави, они совершают богоугодное дело. Но почему произносящие одинаковые молитвы идут в бой друг против друга?.. Ведь Коран запрещает убивать единоверцев! Выходит, нарушают заповеди, плюют на Аллаха? И не боятся его гнева?..
С этими мыслями Полуян начал засыпать. Где-то на грани сна и яви вдруг отчетливо увидел себя в той самой вонючей курильне. И опять – в который раз! – почувствовал острое сожаление. Мог бы послать за добычей кого-нибудь из «чижей». В роте кавалера Красной Звезды сержанта Полуяна уважали и побаивались. Только бы свистнул, любой «сынок» побежал бы к черту на рога… Но нет, жадность обуяла. Прежний канал доставки ухнул неожиданно. Прапор из роты матобеспечения додумался «товар» в снарядных ящиках перевозить. И в Союз, между прочим, через летунов переправлял, за что большие куски отхватывал. Вот уж воистину, кому война – кому мать родна.
Когда узнал, что прапора арестовали, ох, и перетрухнул. Спасая шкуру, тот мог 'запросто всех заложить. И загремел бы Мишка под фанфары за соучастие. Счастлив Бог – пронесло. Да только не миновал беды все равно. У своих, наверное, лучше сидеть. Хотя, конечно, тоже не мед. Однажды, до Афгана, возвращался с дискотеки, выпивши, естественно, был. Три хмыря за здорово живешь пристебались – клюнули на кожаную куртку. Ну, он и врезал каждому по очереди, одному три ребра сломал. За превышение пределов необходимой обороны его упекли в предварилку. Спасибо, через месяц разобрались… С помощью директора совхоза. Попалась бы ему та шушера в Афгане, он бы их по стене размазал…
Сон подкрался незаметно, спутал мысли. И погрузился Мишка Полуян в забытье, кошмарное, тяжелое – • не сбросить, не оторвать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26