Но у того сразу подломились ножки, и он повалился на траву.
Дав Чубарю освободиться от груза, Шпакевич снова спросил, уже без прежнего нажима:
— Почему ты здесь, Родион?
— Но получилось у меня тогда, — нахмурился Чубарь. — Заблудился ночью в незнакомых местах, не дошёл до Журиничей.
Перескакивая с одного на другое, Чубарь стал рассказывать Шпакевичу, что с ним приключилось дальше, как попал он сюда, в Забеседье. Не преминул, конечно, вспомнить и встречу с красноармейцами неподалёку от Ширяевки, и беседу свою с бывшим дальневосточным партизаном, а теперь полковым комиссаром.
— Он-то и посоветовал мне вернуться в родные места.
Шпакевич слушал, кивал, вроде жалея Чубаря. Конечно, он не догадывался, что в лесу за Ширяевкой судьба свела Родиона с тем полковым комиссаром, которого ему, Шпакевичу, привелось видеть уже убитым, когда группа окруженцов в августе переходила с боями линию фронта в полосе обороны 284-й дивизии.
Чем ближе подходил Чубарь в своём рассказе к нынешнему дню, тем щедрей он делался на подробности, словно нарастало в нем беспокойство, не останется ли кое-что в его одиссее неубедительным для собеседника.
— Насколько я понимаю, — положил руку ему па плечо Шпакевич, — партизанского отряда ты ещё не создал?
— Нет.
— Тогда поступай в наш.
— А что это за отряд, позволь спросить?
— Разведывательно-диверсионный. Прибыл из-за линии фронта.
— А как ты тут оказался?
— Сперва проводником брали, хотели, чтобы я провёл отряд теми путями-дорогами, какими мы когда-то с тобой пробирались к фронту, но потом планы изменились. Немцы вынудили нас двинуться другими дорогами. Пришлось отряду искать других проводников, которые знали места, а я стал бойцом. Совмещаю обе специальности — и диверсионную, и разведывательную.
— А Холодилов?… Где он? Тоже в отряде? — спросил Чубарь.
— Нет. Холодилов погиб.
Сказано это было как-то просто, даже с оттенком равнодушия, и Чубаря недобро кольнуло в сердце.
А Шпакевич почему-то не стал продолжать разговора о бывшем их спутнике. Он вдруг усмехнулся, показав на лосёнка, и спросил:
— А этот откуда у тебя?
Странно, но лосёнок словно бы понял, что речь зашла о нем, поднялся на ножки и отбежал в сторону. Но недалеко. Тут же вернулся, совсем уже приручённый, к Чубарю, ткнулся мордочкой ему в колени; не в пример человеку, который потратил немало сил, пока нёс его, и ещё не пришёл в себя, он готов уже был, взбрыкивая, носиться вдоль и поперёк по угору.
— Да вот, — развёл руками Чубарь, как бы застеснявшись вдруг своего поступка, — притащил сюда, на эту гриву, лосёнка…— и начал рассказывать, как тот остался на веремейковском суходоле сиротой, как пристал потом к Чубарю, как они ночевали вместе в этой хатке-лупильне, как на другой день Чубарь сбежал от него и как сегодня нарочно искал…
Шпакевич, улыбаясь повлажневшими глазами, растроганно спросил:
— Ну, от волка ты его отбил, от наших, сдаётся, тоже оборонил, а дальше? Что ты дальше собираешься с ним делать?
— Спасать, чтоб не пропал в одиночку.
— Разве ж в округе взрослых лосей нет, чтобы этого подбросить к ним? — Вся штука в том, что нет.
— А эти откуда взялись?
— Война откуда-то пригнала.
— И мужики ваши сразу позарились?
— Нет, застрелил старого лося не наш, не деревенский. Пришлый.
Не переставая улыбаться, Шпакевич покачал головой:
— Однако же и хлопот у тебя, Родион!…
— А то не хлопоты?
— Я и говорю…
Шпакевичу не хотелось обижать Чубаря снисходительностью, но тем не менее и понять его он не мог — в нынешних обстоятельствах теперешние Чубаревы заботы скорей всего смахивали на чудачество.
«Конечно, — подумал Шпакевич, — послоняешься столько в одиночестве, не только зачудишь, но и…»
— А ваши тоже — отдай да отдай, — с непрошедшей обидой пожаловался Чубарь. — Мяса им, вишь, захотелось!
— Бойцов понимать надо, Родион, — вздохнул Шпакевич. — Кормиться в оккупации непросто.
— Да я ж толковал им — лосёнок!
— Ну да, ты так доказывал, что несёшь не телёнка, а лосёнка, что даже забыл растолковать незнакомым тебе людям, кто ты сам!…
— А они не очень-то интересовались. Как сразу кто-то крикнул «полицай», так и привели сюда «полицаем». Но доброе дело я все-таки сделаю.
— Какое?
— Да с лосёнком этим. Его сберечь надо. Войне же не вечно быть, а лосей тут нету. Во всяком случае, покуда я тут живу, никто их не видывал. Так пускай хоть теперь разведутся.
— Ну, до развода ещё далеко, — возразил Шпакевич. — Поку-у-уда этот малый вырастет. И вырастет ли ещё? А там, может, и пары не найдёт. Сам же говоришь, раньше в ваших лесах зверей таких не бывало.
— Но вот объявились же!
— Это ещё ничего не значит, что объявились. Не все такие одержимые, как ты. Небось мужики ваши, завалив лося, по ночам не угрызаются совестью? Словом, взвалил ты на себя, Родион, заботу. Не хочу сказать, что напрасную, только совсем не ко времени. Нынче людей не всегда жалеют, а ты — зверя. Как же нам с тобой-то быть?
— Ну, теперь просто, раз мы встретились, — рассудил Чубарь. — Это до сих пор я мог раздумывать, а теперь…
— Надо тебя к командиру. Кажется, он уже вернулся.
— Откуда?
— Об этом не всякому знать.
— А-а-а, — протянул Чубарь.
Шпакевич почувствовал, как тот при этом опешил, и уточнил:
— Так у нас принято. Да и вообще… в армии.
— Хорошо, показывай своему командиру. Но сначала вели, чтобы мне отдали мою винтовку.
— Какую винтовку?
— Говорю, мою.
— А она у тебя была? Сдаётся же, тогда, в Пеклине…
— Это я забыл тебе сказать. Мне полковой комиссар винтовку дал. Лейтенант тот, в Пеклине, забрал мою, а полковой комиссар новую дал. Говорит, без винтовки ворочаться домой нельзя. Ну, а ваши вот снова сегодня обезоружили. И обрадовались.
— У кого она теперь?
— У какого-то в синей шинели.
— Ясно, — понимающе сказал Шпакевич. — У Патоли. Тут у нас такое дело… в отряд приходят новые люди, без оружия. Добываем разными путями.
— Такому типу, как ваш Патоля, вообще не стоит доверять оружия.
— Почему это?
— Злобный очень. На себе почувствовал.
— Значит, тебе все-таки досталось? Бывает. А человек он, мне кажется, ничего, этот Патоля. Может, излишне суетлив. Иной раз даже бахвалится. Когда ему, видать, и море по колено.
— Ты за него заступаешься, потому что он милиционер. Рыбак рыбака видит издалека.
— Почему ты решил, что милиционер?
— По форме вижу. Такая же, как у милиции, темно-синяя, не армейская.
— Как раз армейская, лётного состава.
— Так он что, — лётчик, ваш Патоля?
— Авиатехник.
— А я думал — церковный староста. Шпакевич весело засмеялся:
— Почему это?
— Жёлтый весь. Все равно как воск в церкви топил да свечки лил.
— Мало ли что может показаться.
— Он тоже из-за линии фронта пришёл с вами? — Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Дав Чубарю освободиться от груза, Шпакевич снова спросил, уже без прежнего нажима:
— Почему ты здесь, Родион?
— Но получилось у меня тогда, — нахмурился Чубарь. — Заблудился ночью в незнакомых местах, не дошёл до Журиничей.
Перескакивая с одного на другое, Чубарь стал рассказывать Шпакевичу, что с ним приключилось дальше, как попал он сюда, в Забеседье. Не преминул, конечно, вспомнить и встречу с красноармейцами неподалёку от Ширяевки, и беседу свою с бывшим дальневосточным партизаном, а теперь полковым комиссаром.
— Он-то и посоветовал мне вернуться в родные места.
Шпакевич слушал, кивал, вроде жалея Чубаря. Конечно, он не догадывался, что в лесу за Ширяевкой судьба свела Родиона с тем полковым комиссаром, которого ему, Шпакевичу, привелось видеть уже убитым, когда группа окруженцов в августе переходила с боями линию фронта в полосе обороны 284-й дивизии.
Чем ближе подходил Чубарь в своём рассказе к нынешнему дню, тем щедрей он делался на подробности, словно нарастало в нем беспокойство, не останется ли кое-что в его одиссее неубедительным для собеседника.
— Насколько я понимаю, — положил руку ему па плечо Шпакевич, — партизанского отряда ты ещё не создал?
— Нет.
— Тогда поступай в наш.
— А что это за отряд, позволь спросить?
— Разведывательно-диверсионный. Прибыл из-за линии фронта.
— А как ты тут оказался?
— Сперва проводником брали, хотели, чтобы я провёл отряд теми путями-дорогами, какими мы когда-то с тобой пробирались к фронту, но потом планы изменились. Немцы вынудили нас двинуться другими дорогами. Пришлось отряду искать других проводников, которые знали места, а я стал бойцом. Совмещаю обе специальности — и диверсионную, и разведывательную.
— А Холодилов?… Где он? Тоже в отряде? — спросил Чубарь.
— Нет. Холодилов погиб.
Сказано это было как-то просто, даже с оттенком равнодушия, и Чубаря недобро кольнуло в сердце.
А Шпакевич почему-то не стал продолжать разговора о бывшем их спутнике. Он вдруг усмехнулся, показав на лосёнка, и спросил:
— А этот откуда у тебя?
Странно, но лосёнок словно бы понял, что речь зашла о нем, поднялся на ножки и отбежал в сторону. Но недалеко. Тут же вернулся, совсем уже приручённый, к Чубарю, ткнулся мордочкой ему в колени; не в пример человеку, который потратил немало сил, пока нёс его, и ещё не пришёл в себя, он готов уже был, взбрыкивая, носиться вдоль и поперёк по угору.
— Да вот, — развёл руками Чубарь, как бы застеснявшись вдруг своего поступка, — притащил сюда, на эту гриву, лосёнка…— и начал рассказывать, как тот остался на веремейковском суходоле сиротой, как пристал потом к Чубарю, как они ночевали вместе в этой хатке-лупильне, как на другой день Чубарь сбежал от него и как сегодня нарочно искал…
Шпакевич, улыбаясь повлажневшими глазами, растроганно спросил:
— Ну, от волка ты его отбил, от наших, сдаётся, тоже оборонил, а дальше? Что ты дальше собираешься с ним делать?
— Спасать, чтоб не пропал в одиночку.
— Разве ж в округе взрослых лосей нет, чтобы этого подбросить к ним? — Вся штука в том, что нет.
— А эти откуда взялись?
— Война откуда-то пригнала.
— И мужики ваши сразу позарились?
— Нет, застрелил старого лося не наш, не деревенский. Пришлый.
Не переставая улыбаться, Шпакевич покачал головой:
— Однако же и хлопот у тебя, Родион!…
— А то не хлопоты?
— Я и говорю…
Шпакевичу не хотелось обижать Чубаря снисходительностью, но тем не менее и понять его он не мог — в нынешних обстоятельствах теперешние Чубаревы заботы скорей всего смахивали на чудачество.
«Конечно, — подумал Шпакевич, — послоняешься столько в одиночестве, не только зачудишь, но и…»
— А ваши тоже — отдай да отдай, — с непрошедшей обидой пожаловался Чубарь. — Мяса им, вишь, захотелось!
— Бойцов понимать надо, Родион, — вздохнул Шпакевич. — Кормиться в оккупации непросто.
— Да я ж толковал им — лосёнок!
— Ну да, ты так доказывал, что несёшь не телёнка, а лосёнка, что даже забыл растолковать незнакомым тебе людям, кто ты сам!…
— А они не очень-то интересовались. Как сразу кто-то крикнул «полицай», так и привели сюда «полицаем». Но доброе дело я все-таки сделаю.
— Какое?
— Да с лосёнком этим. Его сберечь надо. Войне же не вечно быть, а лосей тут нету. Во всяком случае, покуда я тут живу, никто их не видывал. Так пускай хоть теперь разведутся.
— Ну, до развода ещё далеко, — возразил Шпакевич. — Поку-у-уда этот малый вырастет. И вырастет ли ещё? А там, может, и пары не найдёт. Сам же говоришь, раньше в ваших лесах зверей таких не бывало.
— Но вот объявились же!
— Это ещё ничего не значит, что объявились. Не все такие одержимые, как ты. Небось мужики ваши, завалив лося, по ночам не угрызаются совестью? Словом, взвалил ты на себя, Родион, заботу. Не хочу сказать, что напрасную, только совсем не ко времени. Нынче людей не всегда жалеют, а ты — зверя. Как же нам с тобой-то быть?
— Ну, теперь просто, раз мы встретились, — рассудил Чубарь. — Это до сих пор я мог раздумывать, а теперь…
— Надо тебя к командиру. Кажется, он уже вернулся.
— Откуда?
— Об этом не всякому знать.
— А-а-а, — протянул Чубарь.
Шпакевич почувствовал, как тот при этом опешил, и уточнил:
— Так у нас принято. Да и вообще… в армии.
— Хорошо, показывай своему командиру. Но сначала вели, чтобы мне отдали мою винтовку.
— Какую винтовку?
— Говорю, мою.
— А она у тебя была? Сдаётся же, тогда, в Пеклине…
— Это я забыл тебе сказать. Мне полковой комиссар винтовку дал. Лейтенант тот, в Пеклине, забрал мою, а полковой комиссар новую дал. Говорит, без винтовки ворочаться домой нельзя. Ну, а ваши вот снова сегодня обезоружили. И обрадовались.
— У кого она теперь?
— У какого-то в синей шинели.
— Ясно, — понимающе сказал Шпакевич. — У Патоли. Тут у нас такое дело… в отряд приходят новые люди, без оружия. Добываем разными путями.
— Такому типу, как ваш Патоля, вообще не стоит доверять оружия.
— Почему это?
— Злобный очень. На себе почувствовал.
— Значит, тебе все-таки досталось? Бывает. А человек он, мне кажется, ничего, этот Патоля. Может, излишне суетлив. Иной раз даже бахвалится. Когда ему, видать, и море по колено.
— Ты за него заступаешься, потому что он милиционер. Рыбак рыбака видит издалека.
— Почему ты решил, что милиционер?
— По форме вижу. Такая же, как у милиции, темно-синяя, не армейская.
— Как раз армейская, лётного состава.
— Так он что, — лётчик, ваш Патоля?
— Авиатехник.
— А я думал — церковный староста. Шпакевич весело засмеялся:
— Почему это?
— Жёлтый весь. Все равно как воск в церкви топил да свечки лил.
— Мало ли что может показаться.
— Он тоже из-за линии фронта пришёл с вами? — Нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95