Безумная нега охватила меня.
Я ощутил себя всесильным, и в одно мгновение мне удалось перешагнуть через последние шесть лет. Я снова был с Анной. Она по-прежнему была жива и любила меня. Она передавала мне свою теплоту, а я ей свою силу. Мне захотелось повернуться к незнакомке и сказать ей:
— Я люблю вас.
Может, я действительно любил ее?
Многие считают, что чувству необходимо устояться, что оно является уже результатом, завершением.
Я же очень хорошо знаю, что это не так. Я, который когда-то полюбил Анну и эту женщину с первого взгляда, которым мы обменялись.
Так мы и сидели, сплетя руки, и любовь входила в нас сквозь пальцы. Затем девочка заерзала и принялась плакать во сне, мать вырвала у меня руку, и движение показалось мне разрывом. Она прошептала спящему ребенку:
— Мы сейчас вернемся домой, Люсьенна. Скоро ты будешь в своей кроватке.
Она говорила это для меня.
— Если вы позволите, — пробормотал я.
Я взял девочку на руки, поудобнее пристроил ее, затем встал.
Она была тяжелой, от нее еще пахло младенцем, во сне ее нескладное личико стало красивым и трогательным. Мы поднялись по проходу, идя рядом. Мне казалось, что я знаю ее давно и близко.
Ритм ее шагов был мне знаком. В холле в резком свете больничного неона мы еще раз взглянули друг на друга. Казалось, ей немного мешал, и я испугался, что это реакция на мою дерзость.
И все же, разве она не поощрила меня, когда я спросил:
— Вы на машине?
— Нет, я живу недалеко отсюда.
Она протянула руки, чтобы принять ребенка.
— Спасибо… В это время она обычно спит.
— Я провожу вас!
Безусловно, она ожидала такого предложения, и все же что-то, не знаю, что именно, проскользнуло в ее взгляде. Какое-то время она стояла неподвижно, затем ее руки упали вдоль тела.
— Спасибо.
Она повернулась и пошла, не заботясь больше о нас. Я еле поспевал за ней, потому что девочка становилась все тяжелее и тяжелее. Впервые в своей жизни я нес на руках ребенка, я даже не предполагал, насколько это трогательно. Я шел осторожно, боясь упасть и уронить свою драгоценную ношу.
Так мы и шли друг за другом до конца улицы, затем она повернула направо в сторону нового квартала, которого я не знал, потому что перед моим отъездом его только начали строить. Здесь было меньше света, не было ни магазинов, ни устричников, ни елок, не считая тех, что горели разноцветными огнями в окнах квартир. В полумраке возвышались светлые конструкции. К ним и направлялась женщина. Она молчала всю дорогу, словно забыла о нас — о дочери и обо мне. Раз или два во сне девочка пыталась вырваться, и мне пришлось прижать ее к груди, чтобы она успокоилась. Должно быть, это был очень нервный ребенок. Из квартир доносились звуки радио и телевизоров, люди уже праздновали Рождество, хотя еще было только десять часов вечера.
Но все эти звуки были подобны фону, а единственной реальностью казались наши ритмичные шаги.
Мои силы были уже на пределе, когда она наконец остановилась у новых железных ворот, на которых желтыми буквами, оправленными в черное, было написано: Ж. Драве — Переплетная.
Она достала из кармана ключ и приоткрыла створку ворот.
Наступила пора сказать правду. Я вглядывался в таинственную черноту за приоткрытыми воротами. Можно было с трудом разглядеть двор, два грузовика; в глубине возвышалось широкое трехэтажное здание, в окнах которого отражался свет фонаря на углу заброшенной улицы. Все было черным, неведомым, молчаливым.
Мы обменялись таким же взглядом, как в холле кинотеатра.
— Ну вот, — прошептала она, а затем произнесла простые слова, которые позже обрели совсем иной смысл. Это здесь.
Что это было — прощание?
Или, может быть, — приглашение?
Проще всего было спросить ее об этом.
— Должен ли я уйти?
Она ничего не ответила. Это было приглашение. Мы вошли.
2. ПЕРВЫЙ ВИЗИТ
С двух сторон двора возвышались горы бумаги в стопках, укрытые витражами и стеклянной крышей. В глубине располагалось ателье. Справа была черная дверь, на которой по трафарету написано «частный». Женщина открыла эту дверь. Она протянула внутрь руку, щелкнула выключателем, но свет не зажегся.
— Так и есть, — пробормотала она, ничего не объясняя.
Она взяла меня за локоть и повела в темноту. Шагом слепца я двинулся за ней, до смерти боясь стукнуть обо что-нибудь головой ребенка. Моя спутница остановилась. Она пошарила рукой и открыла решетку лифта.
— Поедем на грузовом лифте, — объявила она.
Я вошел в металлическую клетку. Сквозь решетку потолка вверху виднелись еще два этажа и стеклянное окно, откуда шло легкое свечение.
— Вы, наверное, устали, — прошептала она. — Она тяжелая, правда?
Я чувствовал ее бедро, прижатое ко мне, и мне хотелось, чтобы это прикосновение длилось всю ночь. Кабина поднималась медленно.
Вдруг она остановилась. Моя спутница отодвинула решетку и продолжала держать дверь открытой, пока я выходил с ребенком на руках.
— Осторожнее, здесь ступенька.
Я сделал большой шаг. Она держала меня за руку, и я чувствовал, как ее ногти впиваются мне в кожу. Действительно ли она боялась, что я уроню ребенка? Было довольно темно. Свет из подъемного окна не мог осветить площадку.
Это был уже третий ключ и третья дверь, которую она открывала. На сей раз выключатель сработал. Я очутился в вестибюле, окрашенном в белый цвет. Прямо напротив входа находилась двустворчатая дверь в салон. Туда она меня и повела.
От чередования дверей казалось, что мы в лабиринте.
Почему мне было так страшно? Что могло быть безопаснее, чем молодая женщина и ребенок? Какое еще зрелище действует столь успокаивающе?
Комната, окрашенная в белый цвет, была небольшой, и новогодняя елка занимала в ней много места. Сколько волшебных елок повстречал я на своем пути в этот день? Целый новогодний лес! Эта елка была украшена настоящими свечками, которые придавали ей более сказочный вид, чем остальным гирлянды электрических лампочек. Скромные игрушки висели на ветках.
— Из-за этого дерева нам пришлось вынести кое-какую мебель, — объяснила женщина. — В лесу она, наверное, казалась совсем маленькой, но здесь!..
В комнате стояли кожаный диван, одно кресло, бар на колесиках и низкий столик с проигрывателем.
— Присаживайтесь, выпейте что-нибудь, я пойду уложу Люсьенну.
Это займет всего несколько минут, — предложила она. И вдруг:
— А вы любите Вагнера?
Она включила проигрыватель, настроила и только потом взяла из моих рук ребенка. Казалось, она ждала чего-то.
— Так что вы хотели бы выпить? — спросила она.
— Это зависит от того, что вы можете мне предложить, — пошутил я.
В первый раз после знакомства с ней я не производил впечатление голодного волка.
— О! Есть всего понемногу: коньяк, виски, шерри…
— Тогда я выпью коньяку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Я ощутил себя всесильным, и в одно мгновение мне удалось перешагнуть через последние шесть лет. Я снова был с Анной. Она по-прежнему была жива и любила меня. Она передавала мне свою теплоту, а я ей свою силу. Мне захотелось повернуться к незнакомке и сказать ей:
— Я люблю вас.
Может, я действительно любил ее?
Многие считают, что чувству необходимо устояться, что оно является уже результатом, завершением.
Я же очень хорошо знаю, что это не так. Я, который когда-то полюбил Анну и эту женщину с первого взгляда, которым мы обменялись.
Так мы и сидели, сплетя руки, и любовь входила в нас сквозь пальцы. Затем девочка заерзала и принялась плакать во сне, мать вырвала у меня руку, и движение показалось мне разрывом. Она прошептала спящему ребенку:
— Мы сейчас вернемся домой, Люсьенна. Скоро ты будешь в своей кроватке.
Она говорила это для меня.
— Если вы позволите, — пробормотал я.
Я взял девочку на руки, поудобнее пристроил ее, затем встал.
Она была тяжелой, от нее еще пахло младенцем, во сне ее нескладное личико стало красивым и трогательным. Мы поднялись по проходу, идя рядом. Мне казалось, что я знаю ее давно и близко.
Ритм ее шагов был мне знаком. В холле в резком свете больничного неона мы еще раз взглянули друг на друга. Казалось, ей немного мешал, и я испугался, что это реакция на мою дерзость.
И все же, разве она не поощрила меня, когда я спросил:
— Вы на машине?
— Нет, я живу недалеко отсюда.
Она протянула руки, чтобы принять ребенка.
— Спасибо… В это время она обычно спит.
— Я провожу вас!
Безусловно, она ожидала такого предложения, и все же что-то, не знаю, что именно, проскользнуло в ее взгляде. Какое-то время она стояла неподвижно, затем ее руки упали вдоль тела.
— Спасибо.
Она повернулась и пошла, не заботясь больше о нас. Я еле поспевал за ней, потому что девочка становилась все тяжелее и тяжелее. Впервые в своей жизни я нес на руках ребенка, я даже не предполагал, насколько это трогательно. Я шел осторожно, боясь упасть и уронить свою драгоценную ношу.
Так мы и шли друг за другом до конца улицы, затем она повернула направо в сторону нового квартала, которого я не знал, потому что перед моим отъездом его только начали строить. Здесь было меньше света, не было ни магазинов, ни устричников, ни елок, не считая тех, что горели разноцветными огнями в окнах квартир. В полумраке возвышались светлые конструкции. К ним и направлялась женщина. Она молчала всю дорогу, словно забыла о нас — о дочери и обо мне. Раз или два во сне девочка пыталась вырваться, и мне пришлось прижать ее к груди, чтобы она успокоилась. Должно быть, это был очень нервный ребенок. Из квартир доносились звуки радио и телевизоров, люди уже праздновали Рождество, хотя еще было только десять часов вечера.
Но все эти звуки были подобны фону, а единственной реальностью казались наши ритмичные шаги.
Мои силы были уже на пределе, когда она наконец остановилась у новых железных ворот, на которых желтыми буквами, оправленными в черное, было написано: Ж. Драве — Переплетная.
Она достала из кармана ключ и приоткрыла створку ворот.
Наступила пора сказать правду. Я вглядывался в таинственную черноту за приоткрытыми воротами. Можно было с трудом разглядеть двор, два грузовика; в глубине возвышалось широкое трехэтажное здание, в окнах которого отражался свет фонаря на углу заброшенной улицы. Все было черным, неведомым, молчаливым.
Мы обменялись таким же взглядом, как в холле кинотеатра.
— Ну вот, — прошептала она, а затем произнесла простые слова, которые позже обрели совсем иной смысл. Это здесь.
Что это было — прощание?
Или, может быть, — приглашение?
Проще всего было спросить ее об этом.
— Должен ли я уйти?
Она ничего не ответила. Это было приглашение. Мы вошли.
2. ПЕРВЫЙ ВИЗИТ
С двух сторон двора возвышались горы бумаги в стопках, укрытые витражами и стеклянной крышей. В глубине располагалось ателье. Справа была черная дверь, на которой по трафарету написано «частный». Женщина открыла эту дверь. Она протянула внутрь руку, щелкнула выключателем, но свет не зажегся.
— Так и есть, — пробормотала она, ничего не объясняя.
Она взяла меня за локоть и повела в темноту. Шагом слепца я двинулся за ней, до смерти боясь стукнуть обо что-нибудь головой ребенка. Моя спутница остановилась. Она пошарила рукой и открыла решетку лифта.
— Поедем на грузовом лифте, — объявила она.
Я вошел в металлическую клетку. Сквозь решетку потолка вверху виднелись еще два этажа и стеклянное окно, откуда шло легкое свечение.
— Вы, наверное, устали, — прошептала она. — Она тяжелая, правда?
Я чувствовал ее бедро, прижатое ко мне, и мне хотелось, чтобы это прикосновение длилось всю ночь. Кабина поднималась медленно.
Вдруг она остановилась. Моя спутница отодвинула решетку и продолжала держать дверь открытой, пока я выходил с ребенком на руках.
— Осторожнее, здесь ступенька.
Я сделал большой шаг. Она держала меня за руку, и я чувствовал, как ее ногти впиваются мне в кожу. Действительно ли она боялась, что я уроню ребенка? Было довольно темно. Свет из подъемного окна не мог осветить площадку.
Это был уже третий ключ и третья дверь, которую она открывала. На сей раз выключатель сработал. Я очутился в вестибюле, окрашенном в белый цвет. Прямо напротив входа находилась двустворчатая дверь в салон. Туда она меня и повела.
От чередования дверей казалось, что мы в лабиринте.
Почему мне было так страшно? Что могло быть безопаснее, чем молодая женщина и ребенок? Какое еще зрелище действует столь успокаивающе?
Комната, окрашенная в белый цвет, была небольшой, и новогодняя елка занимала в ней много места. Сколько волшебных елок повстречал я на своем пути в этот день? Целый новогодний лес! Эта елка была украшена настоящими свечками, которые придавали ей более сказочный вид, чем остальным гирлянды электрических лампочек. Скромные игрушки висели на ветках.
— Из-за этого дерева нам пришлось вынести кое-какую мебель, — объяснила женщина. — В лесу она, наверное, казалась совсем маленькой, но здесь!..
В комнате стояли кожаный диван, одно кресло, бар на колесиках и низкий столик с проигрывателем.
— Присаживайтесь, выпейте что-нибудь, я пойду уложу Люсьенну.
Это займет всего несколько минут, — предложила она. И вдруг:
— А вы любите Вагнера?
Она включила проигрыватель, настроила и только потом взяла из моих рук ребенка. Казалось, она ждала чего-то.
— Так что вы хотели бы выпить? — спросила она.
— Это зависит от того, что вы можете мне предложить, — пошутил я.
В первый раз после знакомства с ней я не производил впечатление голодного волка.
— О! Есть всего понемногу: коньяк, виски, шерри…
— Тогда я выпью коньяку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21