После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти – это наилучший способ сделать минуту – и нажимаю на ручку двери.
Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида... Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности.
– Что вам угодно? – спрашивает она.
– Спальню, – отвечаю.
Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии.
– То есть комнату, – поправляюсь я.
Она больше не колеблется и шепотом спрашивает:
– Вы пришли по чьей-то рекомендации?
– Разумеется.
– По чьей?
– Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях...
– Месье! – задыхается дама. – Я прошу вас выйти...
Здесь приличный дом!
– Да что вы говорите! – отвечаю я, оглядывая интерьер. – В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно?
Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой.
Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение.
Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности.
– В... в чем дело? – спрашивает она.
– Предлагаю маленькую сделку, – отвечаю я. – Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете?
Она утвердительно кивает.
– Долго сюда ходит эта парочка?
– Пару недель...
– Часто?
– Два-три раза в неделю.
– Вы их знаете?
– Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня.
– Они проводят здесь всю ночь?
– Да.
– Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.
– За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, – говорит она и отваливает.
Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.
То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое.
Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи.
Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.
Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.
Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите.
Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить «Голуаз».
Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние!
Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.
Я собираюсь уходить, но мой взгляд – а он всегда на месте – падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: «Гриб», бар, улица Фонтен.
Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.
Бар «Гриб»! Гриб!
Как я не подумал об этом раньше?
Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями?
«Гриб», – повторяла по телефону Хелена.
Почему это не может быть баром «Гриб»?
Я решаю сгонять на улицу Фонтен.
Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.
Внизу я говорю мамаше Бордельер:
– Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги.
Затем я лечу на бульвар Батиньоль.
Глава 5
«Гриб» я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала – продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете... Я делаю вид, что дал себя соблазнить его трепотней, и вхожу в «Гриб».
Заведение не хуже любого другого. Даже привлекательное. Маленькое, уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так же как стулья, стаканы и морда бармена.
На крохотной эстраде три девочки, все хореографические таланты которых заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест танец.
На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд, вполне достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому что девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно увидеть самку динозавра, чем сквозняк. Я забираюсь на табурет и велю бармену найти самый большой стакан и наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро.
Пока льдинка медленно тает в моем пойле, я охватываю присутствующих профессиональным взглядом. Моей сетчатке не приходится перегреваться! На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в «Грибе», выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три «штуки» за бутылку выдохнувшегося шампанского.
Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше вернутьс на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут...
Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками.
Пианист – а пианист составляет весь оркестр – играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида... Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности.
– Что вам угодно? – спрашивает она.
– Спальню, – отвечаю.
Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии.
– То есть комнату, – поправляюсь я.
Она больше не колеблется и шепотом спрашивает:
– Вы пришли по чьей-то рекомендации?
– Разумеется.
– По чьей?
– Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях...
– Месье! – задыхается дама. – Я прошу вас выйти...
Здесь приличный дом!
– Да что вы говорите! – отвечаю я, оглядывая интерьер. – В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно?
Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой.
Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение.
Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности.
– В... в чем дело? – спрашивает она.
– Предлагаю маленькую сделку, – отвечаю я. – Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете?
Она утвердительно кивает.
– Долго сюда ходит эта парочка?
– Пару недель...
– Часто?
– Два-три раза в неделю.
– Вы их знаете?
– Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня.
– Они проводят здесь всю ночь?
– Да.
– Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.
– За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, – говорит она и отваливает.
Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.
То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое.
Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи.
Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.
Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.
Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите.
Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить «Голуаз».
Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние!
Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.
Я собираюсь уходить, но мой взгляд – а он всегда на месте – падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: «Гриб», бар, улица Фонтен.
Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.
Бар «Гриб»! Гриб!
Как я не подумал об этом раньше?
Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями?
«Гриб», – повторяла по телефону Хелена.
Почему это не может быть баром «Гриб»?
Я решаю сгонять на улицу Фонтен.
Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.
Внизу я говорю мамаше Бордельер:
– Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги.
Затем я лечу на бульвар Батиньоль.
Глава 5
«Гриб» я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала – продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете... Я делаю вид, что дал себя соблазнить его трепотней, и вхожу в «Гриб».
Заведение не хуже любого другого. Даже привлекательное. Маленькое, уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так же как стулья, стаканы и морда бармена.
На крохотной эстраде три девочки, все хореографические таланты которых заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест танец.
На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд, вполне достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому что девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно увидеть самку динозавра, чем сквозняк. Я забираюсь на табурет и велю бармену найти самый большой стакан и наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро.
Пока льдинка медленно тает в моем пойле, я охватываю присутствующих профессиональным взглядом. Моей сетчатке не приходится перегреваться! На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в «Грибе», выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три «штуки» за бутылку выдохнувшегося шампанского.
Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше вернутьс на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут...
Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками.
Пианист – а пианист составляет весь оркестр – играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25