..
- Мне только не нравилось, что оно было сильно нарумянено, - вмешалась толстушка Анастасия и, наткнувшись на укоризненный взгляд сестры, виновато замолчала.
- А потом... потом началось... всякое... - Ильюхин почувствовал, что слово "революция" Ольга произносить не хочет. - И однажды, когда мы все были в маминой комнате, его тело... протащили мимо окна... С бранью, грязной руганью... Они его пинали ногами, потом поволокли за волосы, за бороду... Он переваливался через сугробы, вспахивал лицом грязный снег... А ведь он - святой, святой... - Она зарыдала.
Ильюхин посмотрел на Марию.
- Я... зайду к... вашему отцу, как только смогу. Скажите ему, что если будут письма или записки - не надобно торопиться отвечать. Пусть подождет меня...
Вгляделся в ее прекрасное лицо, вдруг вспыхнувшие щеки, растерянно улыбнулся.
- Я... не враг вам. И помните... Если что не так... Мне - смерть.
Выскочил в коридор пулей, только бы не слышать, что они там говорят. О нем...
И сразу же столкнулся с охранником Медведевым. Авдеев называл его "хитрягой", Юровский переименовал в "Дружочка". Медведев - среднего роста, с мягким овальным лицом и типичными "рабочими" усами, смотрел изумленно:
- Ты... чего это? О чем это ты с ними?
Оттащил гаденыша в столовую, к камину.
- У каждого своя работа, товарищ. Яков что же, не предупредил?
- А как же! - обрадовался Медведев. - Очень даже! И Яков, и прежде Авдеев! Только одно к ним ходить, совсем же другое - шептаться и плакаться! "Мне - смерть"... - передразнил, скривив лицо. - Тоже мне, сочувствующий нашелся...
И понял Ильюхин, что есть только два выхода: убить на месте или... все объяснить.
- Как можно вызнать замысел врага? - прошипел в ухо. - Ну, умник хренов?
- Подслушать? - радостно заулыбался Медведев.
- Или войти в доверие, олух царя небесного... Еще раз мне помешаешь пойдешь на фронт.
- А... а Якову или Лукоянову, к примеру, я имею сообчить?
- Ты "имеешь" сообщать только лично мне! И знаешь почему? Потому что я действую не по распоряжению Якова или Лукоянова...
- А... кто же будет их главнее?
- Дзержинский, дурак. Откроешь рот - расстрел на месте!
Это вроде бы убедило. Медведев ошеломленно закрутил головой и произнес неуверенно:
- А тогда почему нельзя? Якову?
- Когда будет нужно - Яков сам тебе все объяснит.
Теперь Медведев успокоился окончательно, а Ильюхин подумал о том, что придется - ради спокойствия - все доложить Юровскому...
И вдруг "хитряга" прыснул в кулак.
- У тебя мечта есть?
Ильюхин едва не подавился.
- Чего-чего?
- Мечта, парень... У меня - есть. Знаешь - какая? Всех надеть. Понял? Ну, скажем - начнется расстрел засранцев. Я войду и высморкаюсь - в две ноздри. Николашка оппукается от злобы и ненависти и скажет: "По какому праву?" А я: "Съешь девять грамм?" Каково?
Не знал, что сказать. То ли олух, то ли придуривается? Осторожнее с ним, ох осторожнее...
А Медведев, словно надувшись воздухом величия или несварения, продолжал откровенничать:
- Тебе - как самому, самее которого не бывает. У меня браунинг приготовлен. Знаешь, мне когда-то... один человек из партии, еще там, в горах Кавказа, велел одного грузинца вонючего шпокнуть. Тот деньги брал ну, из банков, а ни с кем поровну не делился. Ну, х... с ним. Я к тому, что этим реворужием я царишке башку и отверну! Разделяешь, брат?
Ильюхин от такого потока дар речи потерял и только смотрел во все глаза - где еще такое увидишь?
Ушел, не попрощавшись. Подумал: "Все мы здесь - дерьмо. Но ведь даже оное разной напряженности бывает. Этот - совсем бесформенный. А с другой стороны? На таких стоим..."
Доклад прошел гладко. Юровский добрил. По поводу фразы "если что - мне смерть" долго смеялся и вытирал слезы.
- Однако ты нашелся идеально! Я бы не нашелся. Молодец! Они поди заплакали?
- Было.
Юровский снова схватился за живот, закашлялся и пошел в угол, где стояла урна - отхаркиваться. Внезапно посерьезнев, сказал:
- Сейчас поедем в академию штаба этого... Найдешь полковничка.
- А... потом? - Ильюхин почувствовал недоброе.
- Суп с лягушкой. Пошли...
Но ехать не пришлось. Полковника увидели у входа, он препирался с часовым.
- Вот, товарищ Юровский, - пожаловался тот, - прет и прет, как будто у нас здесь штаб чехословаков...
- Что у вас? - без интереса в голосе спросил Юровский.
- Понимаете... - зашептал полковник, косясь на входящих и выходящих, вы тогда так со мною поговорили, что многие видели. Некоторые приходили сюда, к "Американской", и выяснили, что люди тогда были от Чека. Меня подвергают остракизму, я не могу переступить порог!
- Вам боле не потребуется... - Юровский повернулся к Ильюхину. Отвезешь туда, где он сможет переждать хоть до второго пришествия...
- Очень благодарен! - обрадовался полковник. - Мне все равно нельзя вернуться, а вещи... Какие могут быть вещи в наши скорбные дни!
С нарастающей тоской Ильюхин усадил полковника в дежурную пролетку, бросил извозчику "Поехали!" и мрачно замолчал. Что теперь делать? Что? Он не знал этого.
- А... а куда мы? Где я смогу переждать? - встрепенулся полковник.
- Есть одно место... - отозвался сквозь зубы. - А... что такое этот самый... ну, слово мудреное вы произнесли?
- Остракизм? - обрадовался полковник. Видимо, в нем снова проснулся преподаватель, учитель. - Это по-гречески - черепок. Много тысяч лет тому назад в Греции, в Афинах, народное собрание изгоняло неугодных на десять лет. Их имена писали на этих черепках. Вы все поняли?
- Понял. Только теперь будут изгонять навсегда. Вы - нас. Мы - вас. Поняли?
- Нет. Пожалуйста, поподробнее.
- Просто все. Примиритесь вы, из прошлого, с нами, за которыми будущее?
- А может быть, оно - за нами? - усмехнулся полковник.
- Тем более...
- Куда править? - повернул голову извозчик.
- К железной дороге правь. Слева от вокзала - пакгаузы. Туда и правь...
- Пакгаузы? - дернулся полковник. - Но... зачем?
- Затем.
Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Кажется, пассажир начал догадываться.
Когда впереди возникло красное здание вокзала, Ильюхин приказал:
- Стой. И уезжай. Больше не нужен.
Извозчик хлестнул лошадь и с ужасом на лице - тоже все понял умчался.
- Теперь.. куда? - Лицо полковника пошло белыми пятнами.
- За мной...
Миновав пакгаузы, вышли к железной дороге. Ильюхин поискал глазами и, заметив вдалеке путевого обходчика, приказал:
- Ждать меня здесь. Ни шагу! - и побежал к служащему.
Тот поднял глаза от рельсов и, покачивая здоровенным ключом, спросил:
- Чего?
- Вот две золотых десятки... - Ильюхин раскрыл ладонь, на ней скучились два императорских профиля. Позаимствовал на одном из первых своих обысков еще в Петрограде. - Ты сейчас принесешь штаны, куртку, ремень, рубаху и обувь, все старое и форменное, получишь эти деньги и забудешь все, как сон.
Глаза обходчика влажно и жадно блеснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
- Мне только не нравилось, что оно было сильно нарумянено, - вмешалась толстушка Анастасия и, наткнувшись на укоризненный взгляд сестры, виновато замолчала.
- А потом... потом началось... всякое... - Ильюхин почувствовал, что слово "революция" Ольга произносить не хочет. - И однажды, когда мы все были в маминой комнате, его тело... протащили мимо окна... С бранью, грязной руганью... Они его пинали ногами, потом поволокли за волосы, за бороду... Он переваливался через сугробы, вспахивал лицом грязный снег... А ведь он - святой, святой... - Она зарыдала.
Ильюхин посмотрел на Марию.
- Я... зайду к... вашему отцу, как только смогу. Скажите ему, что если будут письма или записки - не надобно торопиться отвечать. Пусть подождет меня...
Вгляделся в ее прекрасное лицо, вдруг вспыхнувшие щеки, растерянно улыбнулся.
- Я... не враг вам. И помните... Если что не так... Мне - смерть.
Выскочил в коридор пулей, только бы не слышать, что они там говорят. О нем...
И сразу же столкнулся с охранником Медведевым. Авдеев называл его "хитрягой", Юровский переименовал в "Дружочка". Медведев - среднего роста, с мягким овальным лицом и типичными "рабочими" усами, смотрел изумленно:
- Ты... чего это? О чем это ты с ними?
Оттащил гаденыша в столовую, к камину.
- У каждого своя работа, товарищ. Яков что же, не предупредил?
- А как же! - обрадовался Медведев. - Очень даже! И Яков, и прежде Авдеев! Только одно к ним ходить, совсем же другое - шептаться и плакаться! "Мне - смерть"... - передразнил, скривив лицо. - Тоже мне, сочувствующий нашелся...
И понял Ильюхин, что есть только два выхода: убить на месте или... все объяснить.
- Как можно вызнать замысел врага? - прошипел в ухо. - Ну, умник хренов?
- Подслушать? - радостно заулыбался Медведев.
- Или войти в доверие, олух царя небесного... Еще раз мне помешаешь пойдешь на фронт.
- А... а Якову или Лукоянову, к примеру, я имею сообчить?
- Ты "имеешь" сообщать только лично мне! И знаешь почему? Потому что я действую не по распоряжению Якова или Лукоянова...
- А... кто же будет их главнее?
- Дзержинский, дурак. Откроешь рот - расстрел на месте!
Это вроде бы убедило. Медведев ошеломленно закрутил головой и произнес неуверенно:
- А тогда почему нельзя? Якову?
- Когда будет нужно - Яков сам тебе все объяснит.
Теперь Медведев успокоился окончательно, а Ильюхин подумал о том, что придется - ради спокойствия - все доложить Юровскому...
И вдруг "хитряга" прыснул в кулак.
- У тебя мечта есть?
Ильюхин едва не подавился.
- Чего-чего?
- Мечта, парень... У меня - есть. Знаешь - какая? Всех надеть. Понял? Ну, скажем - начнется расстрел засранцев. Я войду и высморкаюсь - в две ноздри. Николашка оппукается от злобы и ненависти и скажет: "По какому праву?" А я: "Съешь девять грамм?" Каково?
Не знал, что сказать. То ли олух, то ли придуривается? Осторожнее с ним, ох осторожнее...
А Медведев, словно надувшись воздухом величия или несварения, продолжал откровенничать:
- Тебе - как самому, самее которого не бывает. У меня браунинг приготовлен. Знаешь, мне когда-то... один человек из партии, еще там, в горах Кавказа, велел одного грузинца вонючего шпокнуть. Тот деньги брал ну, из банков, а ни с кем поровну не делился. Ну, х... с ним. Я к тому, что этим реворужием я царишке башку и отверну! Разделяешь, брат?
Ильюхин от такого потока дар речи потерял и только смотрел во все глаза - где еще такое увидишь?
Ушел, не попрощавшись. Подумал: "Все мы здесь - дерьмо. Но ведь даже оное разной напряженности бывает. Этот - совсем бесформенный. А с другой стороны? На таких стоим..."
Доклад прошел гладко. Юровский добрил. По поводу фразы "если что - мне смерть" долго смеялся и вытирал слезы.
- Однако ты нашелся идеально! Я бы не нашелся. Молодец! Они поди заплакали?
- Было.
Юровский снова схватился за живот, закашлялся и пошел в угол, где стояла урна - отхаркиваться. Внезапно посерьезнев, сказал:
- Сейчас поедем в академию штаба этого... Найдешь полковничка.
- А... потом? - Ильюхин почувствовал недоброе.
- Суп с лягушкой. Пошли...
Но ехать не пришлось. Полковника увидели у входа, он препирался с часовым.
- Вот, товарищ Юровский, - пожаловался тот, - прет и прет, как будто у нас здесь штаб чехословаков...
- Что у вас? - без интереса в голосе спросил Юровский.
- Понимаете... - зашептал полковник, косясь на входящих и выходящих, вы тогда так со мною поговорили, что многие видели. Некоторые приходили сюда, к "Американской", и выяснили, что люди тогда были от Чека. Меня подвергают остракизму, я не могу переступить порог!
- Вам боле не потребуется... - Юровский повернулся к Ильюхину. Отвезешь туда, где он сможет переждать хоть до второго пришествия...
- Очень благодарен! - обрадовался полковник. - Мне все равно нельзя вернуться, а вещи... Какие могут быть вещи в наши скорбные дни!
С нарастающей тоской Ильюхин усадил полковника в дежурную пролетку, бросил извозчику "Поехали!" и мрачно замолчал. Что теперь делать? Что? Он не знал этого.
- А... а куда мы? Где я смогу переждать? - встрепенулся полковник.
- Есть одно место... - отозвался сквозь зубы. - А... что такое этот самый... ну, слово мудреное вы произнесли?
- Остракизм? - обрадовался полковник. Видимо, в нем снова проснулся преподаватель, учитель. - Это по-гречески - черепок. Много тысяч лет тому назад в Греции, в Афинах, народное собрание изгоняло неугодных на десять лет. Их имена писали на этих черепках. Вы все поняли?
- Понял. Только теперь будут изгонять навсегда. Вы - нас. Мы - вас. Поняли?
- Нет. Пожалуйста, поподробнее.
- Просто все. Примиритесь вы, из прошлого, с нами, за которыми будущее?
- А может быть, оно - за нами? - усмехнулся полковник.
- Тем более...
- Куда править? - повернул голову извозчик.
- К железной дороге правь. Слева от вокзала - пакгаузы. Туда и правь...
- Пакгаузы? - дернулся полковник. - Но... зачем?
- Затем.
Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Кажется, пассажир начал догадываться.
Когда впереди возникло красное здание вокзала, Ильюхин приказал:
- Стой. И уезжай. Больше не нужен.
Извозчик хлестнул лошадь и с ужасом на лице - тоже все понял умчался.
- Теперь.. куда? - Лицо полковника пошло белыми пятнами.
- За мной...
Миновав пакгаузы, вышли к железной дороге. Ильюхин поискал глазами и, заметив вдалеке путевого обходчика, приказал:
- Ждать меня здесь. Ни шагу! - и побежал к служащему.
Тот поднял глаза от рельсов и, покачивая здоровенным ключом, спросил:
- Чего?
- Вот две золотых десятки... - Ильюхин раскрыл ладонь, на ней скучились два императорских профиля. Позаимствовал на одном из первых своих обысков еще в Петрограде. - Ты сейчас принесешь штаны, куртку, ремень, рубаху и обувь, все старое и форменное, получишь эти деньги и забудешь все, как сон.
Глаза обходчика влажно и жадно блеснули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153