ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Мысль номер один: Серега — козел.
Мысль номер два: возможно, помимо того, что Серега — козел, он еще «сел» на элениум.
Мысль номер три: возможно, и не сел. Уж больно лояльно его мама относится к бумажным аптечным пакетам, напичканным транквилизаторами.
Мысль номер четыре: запах лекарств в Серегиной квартире — какой-то он подозрительный.
Мысль номер пять: значит, тетя Женя тяжело больна.
Мысль номер шесть: может, именно она и «села» на элениум?
Мысль номер семь: тогда все понятно.
Мысль номер восемь: понятно все, кроме основного — кто же все-таки изо дня в день метелит Серегу?
Мысль номер девять: и все-таки Серега — козел. Не просто козел, а ка-а-азел.
Потом Тим вдруг вспомнил подслушанный разговор родителей о каком-то неподтвержденном диагнозе и загадочных восемнадцати тысячах. «Был бы Степан дома…» — сказала тогда мама. А как звали Серегиного отца? Тимофей выключил магнитофон и включил память.
Степан Владимирович. Точно…
Еще несколько ценных и неожиданных мыслей прыгнули по местам, в свои уютные ячейки. Тим отпер дверь и прошел в родительскую спальню. Папа уже спал, уткнувшись в стену; мама, нацепив очки на нос, читала «Дикую розу».
— Мам, а тетя Женя принимает элениум? — спросил Тимофей.
— Что? — По ее лицу пробежала быстрая тень — словно верткий черный краб. — Какая тетя Женя? Какой элениум?.. И откуда ты слов таких набрался?
— Тетя Женя — мама Сереги Светлова, — терпеливо пояснил Тим, успев за это время раз пятьдесят пожалеть о том, что обратился со своим дурацким вопросом. — Я хотел просто узнать, принимает она элениум или нет… Ладно, ма, я пошел.
И он повернулся, собираясь улизнуть в свою комнату.
— Постой, Тим.
Мама смотрела на него как-то странно, словно впервые увидела. И она казалась напуганной. Здорово напуганной.
— Я не знаю, принимает элениум Евгения Львовна или нет, — непривычно растягивая слова, произнесла она. — Но… Почему ты спрашиваешь меня об этом? Тебя кто-то просил об этом узнать?
— Нет, мам. Честное слово. — Тим испытал внутреннее облегчение от того, что ему не приходилось врать. — Никто не просил.
И, ни слова больше не говоря, он ушел к себе.
Глава 7
— Смотри, кто пожаловал. — Барбус толкнул Тимофея в бок и кивнул в сторону дороги. — Узнаешь? Тим поднял голову от горячего, как сковорода, капота «фольксвагена», который он усердно надраивал ветошью, и увидел небольшую живописную группу на другой стороне шоссе. Пятеро. Все коротко острижены — кроме одного, на чьей голове яркое солнце устроило богатую рыжую иллюминацию. Тим заметил еще один знакомый силуэт, напоминающий ходячий кулек из гастрономического отдела.
Компания ждала, когда прервется фырчащий поток автомашин, чтобы перейти дорогу.
— Тот самый, — сказал Тим.
— Квашеный, — мрачно произнес Барбус. — И его каюк-компания.
И тут же перевел взгляд в сторону ларька экспресс-кафе, где минуту назад ошивался Генка-Будильник. Вспотевший и злой, он вливал в себя стакан за стаканом «Фанту», громко сетуя, что пропивает здесь больше, чем зарабатывает.
Будильника на месте не было. Дима Смольский пронзительно свистнул, однако никакого ответа не последовало. Тим внимательно посмотрел на Серегу. Тот, не обращая ни на кого внимания, наклонился и выплеснул на «фольксваген» ведро чистой воды.
— Готово, — спокойным голосом произнес он.
Тем временем Квашеный уже перешел дорогу. Он двигался неспешным, упругим шагом, поворачивая ступни внутрь и загребая пыль. Походка ротвейлера. Или питбуля. Пачка торопливо семенил за ним, стреляя колючими глазками по сторонам.
— Как работается, пролетарии? — издалека поинтересовался Квашеный. — Что-то вас сегодня негусто…
«К твоему большому сожалению», — подумал Тим. Сегодня они были только вчетвером: Будильник, как назло, так и не показывался.
— Ну что молчите? — поднял брови Квашеный. — Сколько заработали, спрашиваю?
— Опять мелочи, на колу не хватает? — отозвался Барбус.
— Обижаешь, — осклабился тот, — Годы мои уже не те, чтобы колой травиться… А вот от баночки пива не откажусь.
— Так сходи и купи. — Барбус сделал каменное лицо.
— А я думал, что гостей принято угощать, — прищурился Квашеный,
— Незваный гость хуже татарина.
— А хочешь, я тебя асфальт грызть заставлю? — нахально высунулся вперед Пачка. Он был мокрый как мышь и, разговаривая, постоянно сдувал пот с верхней губы. На майке под мышками отпечатались широкие соляные разводы.
В воздухе повисло тяжелое молчание. Прямой вопрос Пачки требовал такого же прямого ответа: или ребята покорно скинутся Квашеному на пиво, или сейчас будет драка.
— Пиво пить вредно, — неожиданно для себя и всех остальных сказал Тим (по правде говоря, его папа утверждал маме как раз обратное).
Не успел он произнести последнее слово, как небольшая заасфальтированная площадка напротив бетонной эстакады превратилась в поле боя… Квашеный первым же ударом свалил с ног Димку Смольского. Димка молча рухнул на колени, схватившись дрожащей рукой за ухо. Тим мельком увидел лицо Квашеного: оно стало похожим на сжатый кулак, кровь отхлынула от щек, веснушки, словно грязно-рыжие острова, обнажившиеся во время отлива, проступили вдруг ярко и отчетливо.
— Димка! — крикнул Тим, догадываясь, какие действия последуют сейчас со стороны Квашеного.
Он метнулся вбок, уворачиваясь от тяжелого кулака Пачки; тот, оступившись, по инерции подался вперед. Тим врезался плечом в Квашеного, который уже готов был пнуть ногой Димку Смольского, и опрокинул его на спину.
— Молись, сосунок… — прорычал Квашеный.
Тим знал, что главное сейчас — не дать ему встать. Он схватил Квашеного за запястье, пробуя вывернуть ему руку, но рука оказалась жилистой, крепкой, словно морской канат.
Квашеный пнул сзади Тима коленом. Потом выдернул руку, и в ту же секунду Тим почувствовал, как его голова отлетает от кулака Квашеного, словно волейбольный мяч… А тут подоспели Пачка и еще один парень из каюк-компании. Они схватили Тима под мышки и отшвырнули к эстакаде. Тимофей врезался боком в бетонный столб и, не удержавшись, вскрикнул.
— Готов, — сказал кто-то.
В голове царил непрерывный шум и кавардак. Тим приподнялся на руках и увидел перед собой перекошенное от злобы веснушчатое лицо. Квашеный сидел перед ним на корточках. Ни слова не говоря, он накрыл лицо Тимофея своей потной ладонью и сильно сжал, словно это была мокрая мочалка. Тим выбросил вперед кулак, но ровным счетом ничего этим не добился; в ответ послышался тихий подлый смешок.
— Проси прощения, сопляк.
Тим укусил его за руку и тут же получил такую увесистую оплеуху, что тусклое небо закружилось перед ним, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не превратилось в маленькую точку и внезапно исчезло, будто вытекло в канализацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49