ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

А это дубинка с приводными ремнями. Если удачно стукнуть лет в тринадцать, никаких мыслей и намерений у человека не останется, кроме намерения маршировать и получать за это хлеб.
Он гладил рукой машины.
— А это клетки.
Одна клетка была огромной, как корабль, обтекаемой формы, с шарнирными лопастями.
— Вон плавающая клетка. С плавниками. Для кита... А вон там, видишь, с ногами — бегающие, для львов... Э, брат, тут неделю можно показывать. Клетки разные. Хочу ещё такие, чтобы ползали, придумать. Для червей.
— Для червей, может быть, излишне, — подал голос гонец.
— Ну, не скажи. Мало ли что! Они тоже возле корней копают. Поехали?
Он подвязал рубаху кожаным ремнём с крючками. Рубаха была явно с чужого плеча, и гонцу снова стало не по себе.
Палач взял меч.
— Может, и не нужно, — сказал гонец.
— Ну, на всякий случай. А что?
— Да еретики. В лучшем случае вешать, а то и костёр.
Палач расплылся в улыбке.
— Ну, брат, это ты добрую весть принёс... Это...
«Уга-га!» — разделяя радость, заухало вместо хозяина существо на шкафу.
И только сейчас, при зажженном светильнике, гонец узрел там большую, полусаженную сову. Он никогда не видал таких. Раза в два больше любого филина. Гонец попятился к дверям.
— Ну, звери, — сказал палач, — не дурите тут без меня, оставайтесь разумными. Я вам за это мяса привезу из города.
...Они медленно ехали берегом Немана. Солнце было в зените и жгло беспощадно, немилостиво.
— Я, брат, человека знаю до последнего, — рассказывал палач. — Как никто другой. Работа у меня древнейшая, честная, почётная. Со всеми великими людьми, не говоря про всех умных, знаком.
И вдруг гонец вновь увидел на лице палача разочарование и меланхолию.
— Только работа у меня неблагодарная. Торговец, скажем, угодит покупателю — ему руки жмут, в следующий раз к нему приходят. А ко мне? Лекарю от того, кто выздоровеет, — подарки. — Палач всхлипнул. — А я стараюсь, ночей не сплю для общей, для государственной пользы, а мне — ну хоть бы что. Отцы Церкви, понятно, не в счёт, их можно не принимать во внимание. Но ничего я так не хочу, как человеческой благодарности. Мне от людей бы спасибо. Ну сказал бы хоть один: вот, братец, здорово ты с меня голову снёс. Я просто теперича на седьмом небе. Так нет... Сегодня хоть кого? Чего это весь синедрион собрался?
— Христа с апостолами смертью карать.
Палач остановил коня.
— Шутишь, что ли?
— Да нет, правда.
— Б-батюшки, — глухим голосом произнес палач. — В-вой!
— Что, не нравится?
— Да нет... Нет! Случай какой редкий! Счастье, счастье какое привалило!
Палач задумчиво улыбнулся солнцу и жаворонкам. Они приближались к воротам в валу.
— Личину опусти.
— Не личину, а забрало... Ради борьбы за справедливость. — Палач опустил красную маску. — Пане мой Боже, счастье-то какое. Слушай, неужели общество не поблагодарит, не отметит мою работу, долгую мою работу? И Он... Слушай, Ему же всё равно воскресать — может, и похвалит?
— А может...
— Скорей, братец, скорей.
Они пустили коней вскачь.
...Когда они проезжали через Росстань, немногочисленные остатки толпы ещё не рассеялись. Сидели возле ратуши, молчали. И молчание стало ещё более мрачным при вида всадника в красной маске.
— Поскакали, — молвил Зенон, увидев гонца и палача.
— Поскакали. — Гиав строгал щепочку заготовкой для меча.
Марко и Клеоник играли в кости. Ничего не сказали, только мрачно проследили за всадниками.
— Был бы самозванец — они бы так быстро за палачом не поскакали, не привезли, — проговорил Дударь.
— Ясно, — жёстко бросил Кирик. — Обмишурились мы. На наших глазах второй раз Христа взяли, а мы им это позволили. Последнюю нашу надежду и защиту. Жаль.
— Брось глупости нести, голова, — усмехнулся Клеоник. — Просто человек. Люди. Потому и жаль.
Кузнец уже почти кипел:
— Если хватают, если сразу за палачом да на пытку, значит, это не просто люди.
Ус смотрел на свет мрачными глазами сквозь блестящие золотые пальцы.
— К нам пришёл. Знал, что плохо.
— Нас защитить пришёл, — ещё повысил голос Вестун. — Город Свой защитить. От голода, от их чумы, от податей, от монахов. Лично сам Христос! Так что же, отдадим?!
Внезапно он вскочил. Обвёл глазами безлюдную площадь, ослепительные под солнцем стены, затворённые от зноя ставни.
— Эй, люди! Площадь молчала.
— Люди! — гаркнул во весь голос Кирик. — Убийство! Христос пришёл в Гродно!
Глава 9
ДНО АДА

Подумай, мог ли я без слёз, без плача
На облик тот смотреть, на лик земной,
Так скрюченный, что след слезы горячей
Меж ягодиц катился бороздой?!
Данте.

Где же ты, беда, родилась.
Что ж ко мне ты прицепилась?
Песня.
Они стояли в большом зале суда, только теперь не у дверей, а возле возвышения, на котором имелся помост. Никто больше сегодня в зале не присутствовал: слишком важным было дело, чтобы допускать кого-либо из посторонних, пусть даже и богатых людей.
Только эти тринадцать с трепетным отражением огня на лицах (перед ними стояла жаровня, и оттого полотняные хитоны казались розовыми, а лица — кровавыми). Да ещё стражники (из-за отблесков пламени латы их наливались багрянцем, дрожали и словно плавились). Да ещё палач со скрещенными на груди, обнажёнными до локтей руками у дверей в пыточную.
Да ещё, высоко за столом, весь великий гродненский синедрион. Войт Жаба — от замкового и магистратского суда, один в двух ипостасях; Устин и советники — от магистрата, суда советников и суда присяжных; Болванович с четырьмя безликими попами да Лотр с Комаром и Босяцким — от суда духовного.
Иосия показал Братчику глазами на конец дыбы. Чтобы противовес был длиннее, конец этот просунули в отверстие у дверей пыточной: правосудие напоминало подсудимым, что оно есть такое, намекало, каково оно, приподнимало краешек гордой и красивой маски, открывая свое лицо.
Плутовская физиономия Юрася искривилась. Он вздохнул.
— Зал человековедения, — прошептал иудей.
Братчик невесело усмехнулся.
— Здесь сознаются в том, чего не делали, — сказал Иосия.
— Ну, это не новость, — одними губами выговорил Братчик.
Грянул удар молотка.
— Так вот, — произнёс Лотр. — Что заставило вас, мерзкие еретики, имена Христа, Пана Бога нашего, и апостолов Его себе приписать и присвоить?
— Мы лицедеи, — с уксусной улыбкой ответил лысый Мирон Жернокрут. — Точнее, я лицедей. Их я просто взял в товарищи. Остальные, бывшие мои товарищи, меня выгнали.
— Вместе с фургоном? — спросил Босяцкий.
Молчание.
— Хорошо, — продолжал Лотр. — А что заставило вас, несчастные, пойти с ним? Ну вот хотя бы ты, мордатый? Как тебя?..
Молодой белёсый мордоворот испуганно заморгал глазами:
— Хлеб.
Синедрион даже не переглянулся. Но каждому словно стукнуло в сердце. Эти дни... Суд над мышами... Избиение хлебника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130