ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Его бесило все — и развалистая походочка, и небрежный плевок, но самым нестерпимым было то, что от матроса исходил самоуверенный покой, в то время как он, лейтенант Туровцев, волновался. Мите очень хотелось накричать и выгнать Соловцова, но он понимал, что это было бы не победой, а поражением. Формально он поставит на своем. Соловцов не такой дурак, чтобы лезть под трибунал, он с презрительным спокойствием выслушает сбивчивую ругань и нестрашные угрозы и уйдет, провожаемый влюбленным взглядом Границы и молчаливым сочувствием художника. Горбунов спокойно выслушает запальчивые объяснения помощника, взглянет и чуть-чуть усмехнется. Это будет значить: «Ну что ж, я сказал, что решать будете вы, и сдержу слово. Ну, а по существу — я был о вас лучшего мнения, штурман».
— Что здесь происходит? — спросил он, сдержав раздражение.
Соловцов ответил не сразу. Он тоже примеривался. Вчерашнее впечатление о лейтенанте было неважное — слюнтяй, чистоплюй, сегодня он заговорил по-иному. В оттенках Соловцов разбирался.
— Да ничего, товарищ лейтенант, просто недоразумение…
Он дал знак Границе. Бумажная маскировочная штора развернулась с фанерным грохотом. Свисток на улице задохся. Усмехаясь, Соловцов пояснил:
— Я тут, значит, стараюсь для пользы дела, маскировку приколачиваю, а этот кинтошка — свистит. Мало что свистит — оружие наставляет. А я на этот счет нервный, ах так, думаю…
Туровцев понял: предлагается почетная мировая. Командиру надлежит восхититься лихостью матроса (сам-де такой!) и, пряча восхищение под напускной суровостью, отечески пожурить.
Однако Соловцов рассчитал неточно. Вчерашний Туровцев, может быть, и пошел бы на мировую. Сегодняшний устоял. Ему не понравился тон, не понравилось слово «кинтошка», а главное, именно в этот самый момент он принял окончательное решение — не расставаться с Соловцовым. Соловцов вернется на лодку и будет служить.
— Глупостями занимаетесь, — сказал Туровцев. При этом он довольно удачно передразнил Соловцова, подставляющего грудь под пули. — Знаете ведь, что не выстрелит. Обождите, мне нужно с вами поговорить.
Он подошел к Ивану Константиновичу и поздоровался.
— Идите в диванную, — сказал художник. — Там вам никто не помешает.
В тамбуре перед диванной топилась изразцовая печка, и Мите не захотелось уходить от огня. Он опустился на связку каких-то растрепанных фолиантов и показал Соловцову на другую, такую же. Соловцов присел на краешке, в неудобной позе — не из почтительности, а как человек, рассчитывающий, что его не станут долго задерживать. Он скучливо глядел, как кипит в пылающих корешках переплетный клей, и ждал.
— Начнем по порядку, — сказал Туровцев. — За что вы попали на гауптвахту?
Соловцов вскинул на Митю изучающий взгляд — очень светлые немигающие глаза матроса налились печным жаром. Усмехнулся одними губами:
— Было за что.
— Не сомневаюсь, — сухо сказал Туровцев. — За что же?
— В журнале записано.
— Знаю. — Митя с трудом сдержал вновь вспыхнувшее раздражение. — Так за что же все-таки?
Соловцов опять усмехнулся.
— С пехотой малость повздорили.
— Подрались?
— Было.
— В городе?
— Ага, — бесстрастно подтвердил Соловцов. — В Парке культуры.
— Очень культурно.
— А я не хвастаюсь.
— Ну хорошо. Пока вы сидели, лодка ушла на позицию. Дальше?
— Дальше? А дальше я капитан-лейтенанту все доложил, все, как было.
Разговор становился бессмысленным.
— Вот что, Соловцов, — сказал Митя, помолчав. — Вы рулевой, кажется?
— Точно.
— Не «точно», а «так точно». Значит, рулевой. А я — штурман. Нужен ли мне рулевой — решать буду я. Ясно вам?
Соловцов опять метнул быстрый оценивающий взгляд. Уверившись, что лейтенант говорит правду, он нехотя выдавил:
— Ясно.
— Тогда не теряйте времени и рассказывайте.
— Есть, — сказал Соловцов. Все же он медлил, и Туровцев догадался — почему.
— Я друг Виктора Ивановича, — сказал он, чувствуя, что краснеет; к счастью, Соловцов не мог заметить этого. — Я знаю все.
— Все? — Матрос еще колебался. — И того полковника — тоже знаете?
«Полковник — это тот», — догадался Митя.
— Нет, — сказал он вслух. — Нет, не знаю. Но хочу знать. И буду знать.
Намерение разыскать «того» возникло у него только что, но ему казалось, что это давнее и твердое решение.
— Когда так, — сказал Соловцов, помолчав, — нам по дороге, я сам его ищу. Если только он со страху на Большую землю не сиганул — я из него и без трибунала душу выну.
— Хорошо, об этом потом. — Митя поморщился. — Давайте лучше по порядку.
— Есть, по порядку. Стало быть, сижу я на губе… Виноват, на гауптвахте, — поправился Соловцов с издевательской поспешностью. — Сижу. Собралось интеллигентное общество. После первой же бомбежки всех словно ветром сдуло: кого обратно в часть, а кому винтовку в руки — и прямиком на рубеж. Остаюсь я в камере один. Настроение, сами понимаете, хреновое, потому как бомбят без передышки. Затем слышу — канонада. И все ближе, ближе… Свет вырубили. Подождал я маленько, потом выломал из нар стойку, да как дам по двери. Навернул разов пять — слышу: бежит Рашпиль.
— Рашпиль?
— Так точно, старшина на губе, вроде смотрителя. Любимец флота. Орет: «Ты что — бунтовать?» — «А что, говорю, раз война, одного часу не имеете права задерживать». — «Ты здесь не указывай!» — «Как же, говорю, вам не указывать, когда вы законов не знаете? Вы теперь обязаны либо меня в расход списать, либо же предоставить оружие, чтоб я мог с оружием в руках защищать священные границы. Приказ номер шестьсот шесть дробь эс читал, сучий нос?»
— Сомневаюсь, чтоб существовал такой приказ, — вставил Туровцев.
— И справедливо сомневаетесь, товарищ лейтенант. Однако же подействовало. Убежал, через пять минут топает обратно: «Выходи!» Выхожу. «Дуй прямо к коменданту!» Являюсь. Горит лампа-молния, посреди кабинета стоит помкоменданта майор Шумин, весь в оружии, вроде как артист из кинофильма, а за столом у него сидит неизвестный полковник, развалился и курит. Рапортую, как положено, майор Шумин берет из пирамиды винтовку, дает мне в руки: «Имеется приказ командования оставить город. Поедете с машиной, охранять важный груз. Оцените доверие». Я заикнулся было насчет лодки. «Не разговаривать!» — «Ладно, говорю, дайте хоть гранат ручных, я винтовке мало обучен». — «Бери пару в ящике». Я две взял, а четыре в запас. Полковник говорит: «Ступайте во двор, кликните там шофера Воскресенского, я — следом». Выхожу: во дворе трехтонка-»язик», шофер в армейском стоит в кузове, держит бунт каната, увидел меня, кричит: «Эй, матрос, помоги увязать ценный груз, а то, не дай бог, растеряем…»
— Что за груз? — полюбопытствовал Митя.
— Исключительно одна писанина. Папки разные, сшиватели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152