ЭЛЕМЕНТЫ ЗРЕНИЯ
Аркадий Драгомощенко
92¦93.
И быстрое движенье элементов
Константин Вагинов
* * *
Затворенная в свое неуязвимое оперенье,
превосходящая не своим составом вещества
законы притяжения, великий капкан пространства,
затаившийся в проколе иглы,
побуждающий к движению, в котором уместна печаль
по центру вселенной ¦ но способом соединения,
одного и того же в паутину мгновения,
столь же тщетное, как и любое украшение речи,
которое дарится, скорее, по прихоти...
Таков сегодня снегирь.
Безмолвный,
камень
в рассвете перьев, связанный с тобою заживо,
стоящим, с ноги на ногу переминаясь, в снежном мессиве
у боярышника в последний день 1990 года.
* * *
В ранней юности столь поспешно-пылко,
словно охвачена сладчайшим ужасом
двигалась твоя речь. Обрыв наследовал у обрыва
власть изначального слова,
¦ сколь же дивно-невразумительна, ¦
точно, запутываясь, прекращала биенье. Сколько раз
доводилось тебя осязать, как если бы
по камням бежал через поток некий (сон наступал
безболезненно,
не сулил встреч, был просторен, будто ребенок
высоколоб, и его окна мерно жужжали,
под стать крыльям ветряных мельниц
на рыжих склонах).
Драгоценным приношением мира
летала над шляхом солома.
И требовалось только одно, сохранить равновесие
в беге, словно в стекле ¦ плавание. Однако теперь
понимание заключено в отличном.
Прозрачное столпотворение осени.
Ставить ногу, ощупывая в уме каждый шаг
в последовательности продвижения
очевидно бесцельного.
* * *
Песков неистовых слоящее молчанье
в оцепенении скорости остыло,
роса словно,
расширенных отчетливостью зерен.
Прозрачны и текучи, как трава придонная
в стремнине сквозняка,
перемещающих и путающих множеств.
Но сколь прозрачны,
текучи сходства.
Смола еще не стиснула собой
ни луч, ни каплю тьмы, ¦
еще, как сок медлительного превосходства,
превосходящeгo очертания,
преступающего законы.
Определенность. И все же
разъединенье древесной ткани
с будущим "всегда", незыблемым,
как прошлого основа,
что снова из осей свита,
как из сонорных и свистящих остов
в проточных гласных ¦ вязи божества.
Нам не собрать того, что выронили руки.
Цветное солнце жжет и в громе спит вода ¦
цветеньем радуги под хвоей ос, сводимой
в движение неистовых песков,
чьи своды ¦ рой числа, не знающий преграды
меж тем, что есть оно и тем, что ¦ имена.
* * *
Только то, что есть ¦ есть то, что
достается переходящему в область,
где не упорствует больше сравнение.
Все приходило в упадок.
Даже разговоры о том, что все приходит в упадок.
Пространство двоилось, гнили заборы,
консервные банки гудели от ветра;
меланхолия фарфоровых изоляторов, морозные сколы;
миграции мела;
за городом также порой грудь теснило дыхание,
или искра пробегала между висками.
Иногда казалось, что это над полем
всего-навсего птица. Однако, как быстро в имени таяло тело!
Перспектива должна была измениться.
И она изменилась.
Переплывали глазницу светила.
Как быстро мы ускользали из чтения. О великое
передвижение времени в деньгах!
Впрочем, и в ней,
разомкнувшей одеяние перьев, уменьшенное до ничто,
билось по-прежнему то, что можно было узнать.
Одни говорили, что это здание
(как и все аллегории) не в меру аляповато,
тогда как другие о тирании отца и о стелле,
вознесшей различия надпись... как речь идиота,
длится ощупывание другого лица...
Иные, в себя уходя, затихая,
внезапно принимались страстно шептать
что-то о фильмах, о которых уже
никому из присутствующих было не вспомнить.
Речь о первой войне Постмодернизма,
О том, что Водолей несомненно утишит
сердца, но в безмерном пределе намерений
сужалось пространство,
чтобы скользнуть мимо сердца. Ужас? Нет,
это было бесспорно другое.
О чем воображение ткало свои сновидения,
и распускало по петлям к утру,
и все же можно было в них угадать черты прежних
времен, ¦ рассказы о людях,
чьи в прошлом терялись следы.
Но, что было поделать? Фотографии?
Записи голосов?
Айсберги библиотек в сталактитовых сумерках вод?
Рев водостоков в эру ливневых весен?
Зрачок гераклитовый кофе? ¦ сны,
чьи берега с годами теряли упругость
и осыпались известью стен,
когда к рассвету руки цеплялись за них...
Присвоить?
Выбраться? Стать существительным? И не утратить?
Или в листве раствориться?
Эти слова еще оставались как бы не вырваны с корнем,
создающие предложения, в которых ритм возникает
независимо от того, откуда или куда они возвращают
никогда не принадлежавшее нам.
Даже нечто вроде головокружения
можно было порой испытать...
Поклонники тройного прыжка, орнитологии,
дачных сезонов,
ценители искусства позднего коммунизма,
земляники, философии, домашнего пения,
неспособные ровным счетом понять ничего
ни в словах, ни в звучании, ни в облаках и погоде
¦ кроты фосфоресцирующие озарений
(тела, между тем, до совершенства обтачивались
повтореньем беспечным ночей
как, впрочем, смертью других) ¦ превращались,
не желая того замечать, во что-то иное.
Любопытно, во что?
В уголь? Пыль? Оттиски? Признания? Глину? В эхо,
блуждающее по линиям связи?
Луна, между тем, не становилась ни чем
даже в пору цветения.
"Это ¦ доверие."
Вероятно, подобно тому, как созерцание отсветов
на свет произвело в свое время число,
так созерцание времени превратило их в отражения, блик,
океан, не ухватить который рассудку.
Это тоже было чем-то, наподобие "выбраться"
или "настать" или "истаять" (к примеру:
"я хочу растаять в тебе"...
Сколько раз было сказано это?).
Как лед
под коньками, время сползало в остывающий свиток.
Вместе с тем, если помнишь, была пора года другой.
Или полдень... Безлюдная остановка автобуса.
Желтые стены, на окраине черно-синяя тень (тогда
это было окраиной, теперь эти места не узнать),
будто ослепшая от невозможности быть только собой,
подобно луне или мусорным бурям,
которых становилось все больше.
В ту осень мы часто умолкали на полуслове.
Призрачная вереница вещей, из которых
не удалось вещью стать ни одной, лишь впадиной смысла,
который ¦ бессознательно знали ¦
никогда не придется распутать в росе.
Было слышно, как за окном
немо буйствует ясень в теснине разрыва небесной.
Разрушение тронуло все. Конечно, отыщешь всегда
утешение в воспоминаниях о поре,
когда не ведал никто из нас об упадке,
о неизбежности,
а дальше плоскость пустая страницы.
Упадок был просто наградой, таившей надежду
на то, что никогда не тронемся с места, застывшие,
словно в детской игре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9