Прочти, пожалуйста, вслух, Ансельм.
Ансельм развернул пергамент и прочел своим ласкающим слух голосом, переливами которого всегда наслаждались присутствующие на литургии:
— «Да будет известно всем, в настоящем и будущем, что я, Джудит, дочь Ричарда Вестье и вдова Эдреда Перла, находясь полностью в здравом уме и твердой памяти, передаю богу и алтарю пресвятой девы Марии в церкви монастыря в Шрусбери мой дом в Форгейте, который находится между оградой аббатства и усадьбой кузнеца Томаса, вместе с садом и полем, примыкающим к нему, за ежегодную плату в виде одной розы с белого розового куста, который растет у северной стены. Роза должна вручаться мне, Джудит, в течение всей моей жизни в день перенесения мощей святой Уинифред. Подписано при свидетелях: от аббатства — брат Ансельм, регент хора; брат Кадфаэль; от города — Джон Раддок, Николас Меол, Генри Вайль».
— Отлично! — глубоко вздохнув, с удовлетворением промолвил аббат, когда Ансельм опустил лист на обтянутые рясой колени. — Итак, здесь не указывается, кто долен вручать розу, а только то, что она должна быть принесена в уплату в определенный день и отдана в руки дарительнице. Значит, мы можем освободить брата Эльюрика, не уточняя причины, и поручить отнести розу кому-нибудь другому. Ограничений нет, любой может сделать это от имени аббатства.
— Это так, — согласился Ансельм. — Но если вы, отец, собираетесь исключить всех молодых, опасаясь ввести их во искушение, и всех нас, пожилых, опасаясь навлечь на брата Эльюрика подозрение в лучшем случае в слабости, а в худшем — в неправедном поведении, то, быть может, следует поискать среди мирян? Одного из конюхов, например?
— Допустим, — согласился Радульфус. — Однако это может показаться несколько неуместным. Мне бы не хотелось, чтобы наша благодарность этой госпоже выглядела преуменьшенной, равно как и наше уважение к тому, какой вид платы она выбрала. Для нее эта роза значит многое, и мы должны, мы обязаны отнестись к этому с надлежащей серьезностью. Я хотел бы выслушать ваше мнение.
— Роза из ее сада, с того самого куста, за которым вдова Перл ухаживала, который она растила вместе с мужем, — медленно и раздумчиво произнес Кадфаэль. — У дома сейчас есть наниматель, вдовец, достойный человек и хороший мастер. Он заботится о кусте, подрезает и подкармливает его все время, как поселился там. Почему бы не попросить его вручить розу? Никаких кружных путей, никаких посредников, прямо с куста — женщине? Куст принадлежит дому, она подарила нам и то и другое, и, стало быть, вместе с розой она получит благословение дома, и не нужно будет ничего говорить.
Кадфаэль сам не знал, что заставило его предложить такой выход. Может быть, выпитое вечером у Хью вино, к которому прибавилось вино аббата, а все вместе было сдобрено воспоминанием об оставшейся в городе дружной и счастливой семье, где излучаемое супружеской четой тепло, столь же священное, как и монашеские обеты, было свидетельством благого предназначения человечества. Как бы то ни было, в данном случае им приходится иметь дело с тем, что встретятся мужчина и женщина. Пример Эльюрика показал, что эта встреча может иметь определенное значение, и лучше, если послом обители будет взрослый человек, уже познавший, что такое женщина, любовь, брак и утрата.
— Хорошая мысль, — поддержал Ансельм после короткого раздумья. — Если это будет мирянин, то лучше всего — наниматель дома. Ведь он тоже пожинает плоды этого дара. Ему очень удобно здесь, его прежнее жилище было слишком тесным и находилось слишком далеко от города.
— И ты думаешь, он согласится? — спросил аббат.
— Мы можем поговорить с ним, — сказал Кадфаэль. — Он уже делал какую-то работу для этой женщины, они знакомы. А чем больше он общается с жителями города, тем лучше пойдет его торговля. Мне кажется, он не будет возражать.
— Тогда завтра я пошлю Виталиса поговорить с ним, — заключил аббат с удовлетворением. — И этот вопрос, как бы мал он ни был, будет счастливо разрешен.
Глава третья
Брат Виталис так долго жил среди документов, хроник и правовых грамот, что уже ничто не могло его удивить и ничто, написанное на пергаменте, не вызывало у него любопытства. Поручения аббата он выполнял в точности, но не проявлял к ним никакого интереса. Он слово в слово передал просьбу аббата бронзовых дел мастеру Найаллу, получил ожидаемое согласие, отнес положительный ответ аббату и тут же забыл лицо нанимателя дома. Ни одного слова из документов, прошедших через его руки, Виталис не забывал, годы могли только слегка затуманить их в его голове, но лица мирян, которых он, возможно, никогда больше не увидит и о которых он не мог вспомнить, видел ли их раньше, совершенно стирались у него из памяти — совсем как слова, которые он осторожно соскабливал с листа пергамента, освобождая место для нового текста.
— Бронзовых дел мастер охотно согласился, — доложил брат Виталис аббату. — Он обещает все точно выполнить.
Виталис даже не поинтересовался, почему эта обязанность была переложена с члена братии на мирского посредника. Он счел даже, что такое изменение более соответствует приличиям, поскольку дарителем была женщина.
— Вот и хорошо, — произнес довольный аббат и выбросил это дело из головы. Оно было закончено.
Найалл, оставшись один, несколько минут постоял, глядя вслед удаляющемуся посетителю. На верстаке лежало почти готовое блюдо, рядом с ним — чекан и деревянный молоток. Осталось нанести узор лишь на небольшой кусок борта, и тогда можно будет приняться за тонкий кожаный поясок, лежащий на полке в ожидании своей очереди. Надо будет сделать отливку, потом отковать из нее пряжку, а уж потом вычеканить на ней красивый рисунок, приготовить яркие эмалевые смеси для заполнения насечек. С тех пор как Джудит Перл принесла пояс, Найалл трижды разворачивал его, пропускал сквозь пальцы, как будто лаская, и внимательно разглядывал, как выполнены бронзовые розетки. Он сделает для Джудит красивую вещицу, пусть маленькую и незначительную, и даже если она будет относиться к ней просто как к предмету обихода, части одежды, она будет носить ее. Пояс будет обнимать ее талию, такую стройную, даже слишком стройную, а пряжка будет находиться против ее чрева, которое зачало лишь раз и, увы, выкинуло, оставив женщину жить в постоянной горькой печали.
Не сегодня, а завтра вечером, когда свет начнет меркнуть и делать тонкую работу станет невозможно, он запрет дом и отправится пешком за Меол, в небольшую деревушку Палли. В этом маленьком маноре Мортимеров работал муж сестры Найалла, Джон Стьюри, и там жила маленькая дочка Найалла в компании неугомонных детей Сесили, которые очень любили сестренку и радостно носились вместе с ней посреди цыплят и поросят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Ансельм развернул пергамент и прочел своим ласкающим слух голосом, переливами которого всегда наслаждались присутствующие на литургии:
— «Да будет известно всем, в настоящем и будущем, что я, Джудит, дочь Ричарда Вестье и вдова Эдреда Перла, находясь полностью в здравом уме и твердой памяти, передаю богу и алтарю пресвятой девы Марии в церкви монастыря в Шрусбери мой дом в Форгейте, который находится между оградой аббатства и усадьбой кузнеца Томаса, вместе с садом и полем, примыкающим к нему, за ежегодную плату в виде одной розы с белого розового куста, который растет у северной стены. Роза должна вручаться мне, Джудит, в течение всей моей жизни в день перенесения мощей святой Уинифред. Подписано при свидетелях: от аббатства — брат Ансельм, регент хора; брат Кадфаэль; от города — Джон Раддок, Николас Меол, Генри Вайль».
— Отлично! — глубоко вздохнув, с удовлетворением промолвил аббат, когда Ансельм опустил лист на обтянутые рясой колени. — Итак, здесь не указывается, кто долен вручать розу, а только то, что она должна быть принесена в уплату в определенный день и отдана в руки дарительнице. Значит, мы можем освободить брата Эльюрика, не уточняя причины, и поручить отнести розу кому-нибудь другому. Ограничений нет, любой может сделать это от имени аббатства.
— Это так, — согласился Ансельм. — Но если вы, отец, собираетесь исключить всех молодых, опасаясь ввести их во искушение, и всех нас, пожилых, опасаясь навлечь на брата Эльюрика подозрение в лучшем случае в слабости, а в худшем — в неправедном поведении, то, быть может, следует поискать среди мирян? Одного из конюхов, например?
— Допустим, — согласился Радульфус. — Однако это может показаться несколько неуместным. Мне бы не хотелось, чтобы наша благодарность этой госпоже выглядела преуменьшенной, равно как и наше уважение к тому, какой вид платы она выбрала. Для нее эта роза значит многое, и мы должны, мы обязаны отнестись к этому с надлежащей серьезностью. Я хотел бы выслушать ваше мнение.
— Роза из ее сада, с того самого куста, за которым вдова Перл ухаживала, который она растила вместе с мужем, — медленно и раздумчиво произнес Кадфаэль. — У дома сейчас есть наниматель, вдовец, достойный человек и хороший мастер. Он заботится о кусте, подрезает и подкармливает его все время, как поселился там. Почему бы не попросить его вручить розу? Никаких кружных путей, никаких посредников, прямо с куста — женщине? Куст принадлежит дому, она подарила нам и то и другое, и, стало быть, вместе с розой она получит благословение дома, и не нужно будет ничего говорить.
Кадфаэль сам не знал, что заставило его предложить такой выход. Может быть, выпитое вечером у Хью вино, к которому прибавилось вино аббата, а все вместе было сдобрено воспоминанием об оставшейся в городе дружной и счастливой семье, где излучаемое супружеской четой тепло, столь же священное, как и монашеские обеты, было свидетельством благого предназначения человечества. Как бы то ни было, в данном случае им приходится иметь дело с тем, что встретятся мужчина и женщина. Пример Эльюрика показал, что эта встреча может иметь определенное значение, и лучше, если послом обители будет взрослый человек, уже познавший, что такое женщина, любовь, брак и утрата.
— Хорошая мысль, — поддержал Ансельм после короткого раздумья. — Если это будет мирянин, то лучше всего — наниматель дома. Ведь он тоже пожинает плоды этого дара. Ему очень удобно здесь, его прежнее жилище было слишком тесным и находилось слишком далеко от города.
— И ты думаешь, он согласится? — спросил аббат.
— Мы можем поговорить с ним, — сказал Кадфаэль. — Он уже делал какую-то работу для этой женщины, они знакомы. А чем больше он общается с жителями города, тем лучше пойдет его торговля. Мне кажется, он не будет возражать.
— Тогда завтра я пошлю Виталиса поговорить с ним, — заключил аббат с удовлетворением. — И этот вопрос, как бы мал он ни был, будет счастливо разрешен.
Глава третья
Брат Виталис так долго жил среди документов, хроник и правовых грамот, что уже ничто не могло его удивить и ничто, написанное на пергаменте, не вызывало у него любопытства. Поручения аббата он выполнял в точности, но не проявлял к ним никакого интереса. Он слово в слово передал просьбу аббата бронзовых дел мастеру Найаллу, получил ожидаемое согласие, отнес положительный ответ аббату и тут же забыл лицо нанимателя дома. Ни одного слова из документов, прошедших через его руки, Виталис не забывал, годы могли только слегка затуманить их в его голове, но лица мирян, которых он, возможно, никогда больше не увидит и о которых он не мог вспомнить, видел ли их раньше, совершенно стирались у него из памяти — совсем как слова, которые он осторожно соскабливал с листа пергамента, освобождая место для нового текста.
— Бронзовых дел мастер охотно согласился, — доложил брат Виталис аббату. — Он обещает все точно выполнить.
Виталис даже не поинтересовался, почему эта обязанность была переложена с члена братии на мирского посредника. Он счел даже, что такое изменение более соответствует приличиям, поскольку дарителем была женщина.
— Вот и хорошо, — произнес довольный аббат и выбросил это дело из головы. Оно было закончено.
Найалл, оставшись один, несколько минут постоял, глядя вслед удаляющемуся посетителю. На верстаке лежало почти готовое блюдо, рядом с ним — чекан и деревянный молоток. Осталось нанести узор лишь на небольшой кусок борта, и тогда можно будет приняться за тонкий кожаный поясок, лежащий на полке в ожидании своей очереди. Надо будет сделать отливку, потом отковать из нее пряжку, а уж потом вычеканить на ней красивый рисунок, приготовить яркие эмалевые смеси для заполнения насечек. С тех пор как Джудит Перл принесла пояс, Найалл трижды разворачивал его, пропускал сквозь пальцы, как будто лаская, и внимательно разглядывал, как выполнены бронзовые розетки. Он сделает для Джудит красивую вещицу, пусть маленькую и незначительную, и даже если она будет относиться к ней просто как к предмету обихода, части одежды, она будет носить ее. Пояс будет обнимать ее талию, такую стройную, даже слишком стройную, а пряжка будет находиться против ее чрева, которое зачало лишь раз и, увы, выкинуло, оставив женщину жить в постоянной горькой печали.
Не сегодня, а завтра вечером, когда свет начнет меркнуть и делать тонкую работу станет невозможно, он запрет дом и отправится пешком за Меол, в небольшую деревушку Палли. В этом маленьком маноре Мортимеров работал муж сестры Найалла, Джон Стьюри, и там жила маленькая дочка Найалла в компании неугомонных детей Сесили, которые очень любили сестренку и радостно носились вместе с ней посреди цыплят и поросят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58