По крайней мере, вы немного подождете. У меня есть шанс, хороший шанс стать богатым, ведь каждый день сейчас… — И я торопливо рассказал девушке всю историю о деньгах, завещанных мне старым Питом, об исчезнувшем завещании и пропавшем пальто, как поведал мне об этом эсквайр Киллиан, и о том, что с тех пор произошло.
— Но, Роберт, — произнесла Фелиция со слабой грустной улыбкой, когда я сделал паузу в своем повествовании, больше похожем на мольбу, — разве вы не видите? Я собиралась сказать вам то же самое.
— Что вы меня не любите? Я не смею надеяться, что вы испытываете ко мне это чувство. Но вы полюбите. А если этого с вами так никогда и не случится, то все равно необходимая сумма из моих денег пойдет дяде Баркли на спасение его дела. Я так же, как и вы, в долгу перед ним. Надеюсь, вы не допускаете мысли, что тем самым я собираюсь выкупить вас у него?
— Ах, Роберт, я знаю, что вы испытываете ко мне очень добрые и теплые чувства, — начала она тоскливо, положив свою руку на рукав моего пальто. И вдруг взгляд ее глаз, которые она подняла к моему лицу, изменился. Они расширились от ужаса, и маленькая рощица огласилась ее пронзительным воплем.
— Смотрите, Роберт! Те самые глаза! Ее стройное тело так стремительно рванулось ко мне, что я покачнулся, и покачнулся довольно основательно. Длинные челюсти клацнули за моей спиной и сомкнулись на моем плече. И меня бросило в снег. Я упал лицом вниз. Ужасное зловоние ударило мне в нос; туша и тяжелые лапы зверя придавили меня к земле; в моих ушах стоял страшный хруст разорванных мышц и сухожилий, который поврежденные нервы моего плеча не могли полностью передать в мой мозг.
— Бегите, — замычал я, когда мельком увидел ее ноги, глубоко погруженные в снег, — бегите за помощью.
Я высвободил свою левую руку из-под себя — правая была парализована болью бешеной атаки — и вцепился в сплошь покрытую спутанной шерстью морду волка, стараясь нащупать глаза зверя. Это был почти безнадежный, но, как рассказывали мне старые охотники, мой единственный шанс. Вдруг что-то со свистом пронеслось рядом с моим ухом и ударило по голове беспощадного зверя, а затем удар стал следовать за ударом. Это Фелиция подхватила мою налитую свинцом трость и стала изо всех своих сил наносить ею удары по громадной волчьей голове.
— Не надо! Беги! — ухитрился крикнуть я. Если эта тварь оставит меня, искалеченного и беспомощного, и кинется на нее, мы погибнем вдвоем. Я почувствовал, что лапы зверя потеряли прежнюю силу, а его тяжелая туша сползла с моих плеч. Я вскочил на ноги, нащупывая свой складной нож. Но зверь исчез…
О том, что произошло после, я имею лишь смутное воспоминание нескольких первых минут. Что было потом, я совсем не помню. Я припоминаю, как, спотыкаясь, выходил из леса, бережно поддерживаемый Фелицией и опираясь здоровой рукой на ее плечи. Я вспоминаю, как горячая кровь вытекала из моей раны, как она стекала мне на грудь и струилась по бедру. Я тяжело споткнулся и, упав на землю, почувствовал, что никогда больше не смогу подняться и навсегда останусь здесь, на этом месте, где и окончится моя жизнь. Голова моя лежала на коленях у Фелиции, покрывавшей поцелуями мое мокрое от ее слез лицо. Я помню, что меня вдруг посетила мысль, что все происходящее, должно быть, сон. И внезапное появление мосье де Сен-Лаупа, человека, который если все еще и не находился в Нью-Йорке, то уж, во всяком случае, ни при каких обстоятельствах не мог оказаться здесь, рядом с нами, потому что почтовобагажный шлюп должен был приплыть лишь завтра, только убеждало меня в этом…
Как всегда, безукоризненно одетый, он стоял над нами и с праздной иронической усмешкой рассматривал меня и девушку. Затем он опустился на колени и, отвернув безукоризненно чистые кружевные манжеты со своих мягких белых рук, начал исследовать мою рану. Я помню очень слабый треск рвущихся нитей, когда он отрывал мой рукав, а затем разрывал плечевой шов на пальто, помню холод морозного зимнего воздуха на моем обнаженном теле, помню стиснутое от ужаса дыхание Фелиции, когда перед ее взором во всей своей полноте предстала рваная кровавая рана на моем плече. А потом я потерял сознание.
Глава 10
ЧЕРЕП ЧЕРНОГО КОЗЛА
После нападения волка в роще старого Пита я больше недели пролежал в горячечном бреду, Позже я узнал, что Уэшти делила ночные дежурства у моей постели с бедной старой Джуди Хоскинс, моей экономкой, а между ними она часто приносила мне с дядиной кухни супы, желе и другие лакомства. Но в периоды просветления сознания я принимал ее присутствие за лихорадочные видения моих беспокойных снов. Она возникала в углах комнаты, и цвет ее платья и кожи, незаметно переходя от одного оттенка в другой, смешивался с тенями, и только белая буква «У» ее шарфа тускло светилась в слабом отблеске ночного огня. А под блестящими кончиками остриев ее тюрбана, словно под священными рогами ритуального головного убора некой жрицы, теплились ее большие глаза, сверкающие в темноте огнями наитемнейшего сердолика.
Странное чувство первобытного голода овладело мной, голода, который насмехался надо мной видениями окровавленных суставов; и когда это чувство увеличивалось до размеров, превышающих мое естественное отвращение к такой «трапезе», и я в ужасе начинал метаться по постели, большая рука Уэшти словно отводила от меня эти страшные картины моего болезненного воображения и ставила передо мной блюдо с прохладным виноградом из подвалов дядиного дома. Но когда она вновь укладывала меня в постель, мной опять овладевала жажда и, к своему ужасу, я желал крови. Я, кажется, уже знал ее вкус, помнил ее и желал ее так страстно, как никогда и ничего другого в жизни. Я думал о животных, наполненных кровью, о людях, в чьих жилах она струилась, и о наиболее соблазнительных из них всех: о маленьких детях. Я думал о школе, об единенных тропинках, ведущих к ней, и о маленькой девочке с золотистыми волосами и розовыми щечками, вприпрыжку бегущей ранним утром к тенистым зарослям, где я, спрятавшись, буду поджидать ее…
В щели между задернутыми занавесками возник сумрачный свет раннего утра. Начинался день. Тайком я сполз со своей кровати, но был Принужден этой большой женщиной вновь возвратиться на нее. Уэшти поменяла мою повязку с такой ловкостью, что я не почувствовал никакой боли, хотя рана снова открылась и стала кровоточить. Посыпала ли она при этом мою рану странным порошком с тяжелым запахом, сопроводив это действие монотонными заклинаниями?
Баран Абрахама, нашего отца,
пойманный в кустах за рога.
Спаси это дитя, как спас ты маленького Исаака.
Черный козел, Козел отпущения,
черный Козел отпущения с гор,
Спаси это дитя, забери его беду себе.
Господь Бог, Господь Иисус Христос,
Козел отпущения всех народов,
Если эта рука погрешила против тебя, выдерни ее,
Но не позволь этому здоровому телу и душе погибнуть в твоем адовом огне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Но, Роберт, — произнесла Фелиция со слабой грустной улыбкой, когда я сделал паузу в своем повествовании, больше похожем на мольбу, — разве вы не видите? Я собиралась сказать вам то же самое.
— Что вы меня не любите? Я не смею надеяться, что вы испытываете ко мне это чувство. Но вы полюбите. А если этого с вами так никогда и не случится, то все равно необходимая сумма из моих денег пойдет дяде Баркли на спасение его дела. Я так же, как и вы, в долгу перед ним. Надеюсь, вы не допускаете мысли, что тем самым я собираюсь выкупить вас у него?
— Ах, Роберт, я знаю, что вы испытываете ко мне очень добрые и теплые чувства, — начала она тоскливо, положив свою руку на рукав моего пальто. И вдруг взгляд ее глаз, которые она подняла к моему лицу, изменился. Они расширились от ужаса, и маленькая рощица огласилась ее пронзительным воплем.
— Смотрите, Роберт! Те самые глаза! Ее стройное тело так стремительно рванулось ко мне, что я покачнулся, и покачнулся довольно основательно. Длинные челюсти клацнули за моей спиной и сомкнулись на моем плече. И меня бросило в снег. Я упал лицом вниз. Ужасное зловоние ударило мне в нос; туша и тяжелые лапы зверя придавили меня к земле; в моих ушах стоял страшный хруст разорванных мышц и сухожилий, который поврежденные нервы моего плеча не могли полностью передать в мой мозг.
— Бегите, — замычал я, когда мельком увидел ее ноги, глубоко погруженные в снег, — бегите за помощью.
Я высвободил свою левую руку из-под себя — правая была парализована болью бешеной атаки — и вцепился в сплошь покрытую спутанной шерстью морду волка, стараясь нащупать глаза зверя. Это был почти безнадежный, но, как рассказывали мне старые охотники, мой единственный шанс. Вдруг что-то со свистом пронеслось рядом с моим ухом и ударило по голове беспощадного зверя, а затем удар стал следовать за ударом. Это Фелиция подхватила мою налитую свинцом трость и стала изо всех своих сил наносить ею удары по громадной волчьей голове.
— Не надо! Беги! — ухитрился крикнуть я. Если эта тварь оставит меня, искалеченного и беспомощного, и кинется на нее, мы погибнем вдвоем. Я почувствовал, что лапы зверя потеряли прежнюю силу, а его тяжелая туша сползла с моих плеч. Я вскочил на ноги, нащупывая свой складной нож. Но зверь исчез…
О том, что произошло после, я имею лишь смутное воспоминание нескольких первых минут. Что было потом, я совсем не помню. Я припоминаю, как, спотыкаясь, выходил из леса, бережно поддерживаемый Фелицией и опираясь здоровой рукой на ее плечи. Я вспоминаю, как горячая кровь вытекала из моей раны, как она стекала мне на грудь и струилась по бедру. Я тяжело споткнулся и, упав на землю, почувствовал, что никогда больше не смогу подняться и навсегда останусь здесь, на этом месте, где и окончится моя жизнь. Голова моя лежала на коленях у Фелиции, покрывавшей поцелуями мое мокрое от ее слез лицо. Я помню, что меня вдруг посетила мысль, что все происходящее, должно быть, сон. И внезапное появление мосье де Сен-Лаупа, человека, который если все еще и не находился в Нью-Йорке, то уж, во всяком случае, ни при каких обстоятельствах не мог оказаться здесь, рядом с нами, потому что почтовобагажный шлюп должен был приплыть лишь завтра, только убеждало меня в этом…
Как всегда, безукоризненно одетый, он стоял над нами и с праздной иронической усмешкой рассматривал меня и девушку. Затем он опустился на колени и, отвернув безукоризненно чистые кружевные манжеты со своих мягких белых рук, начал исследовать мою рану. Я помню очень слабый треск рвущихся нитей, когда он отрывал мой рукав, а затем разрывал плечевой шов на пальто, помню холод морозного зимнего воздуха на моем обнаженном теле, помню стиснутое от ужаса дыхание Фелиции, когда перед ее взором во всей своей полноте предстала рваная кровавая рана на моем плече. А потом я потерял сознание.
Глава 10
ЧЕРЕП ЧЕРНОГО КОЗЛА
После нападения волка в роще старого Пита я больше недели пролежал в горячечном бреду, Позже я узнал, что Уэшти делила ночные дежурства у моей постели с бедной старой Джуди Хоскинс, моей экономкой, а между ними она часто приносила мне с дядиной кухни супы, желе и другие лакомства. Но в периоды просветления сознания я принимал ее присутствие за лихорадочные видения моих беспокойных снов. Она возникала в углах комнаты, и цвет ее платья и кожи, незаметно переходя от одного оттенка в другой, смешивался с тенями, и только белая буква «У» ее шарфа тускло светилась в слабом отблеске ночного огня. А под блестящими кончиками остриев ее тюрбана, словно под священными рогами ритуального головного убора некой жрицы, теплились ее большие глаза, сверкающие в темноте огнями наитемнейшего сердолика.
Странное чувство первобытного голода овладело мной, голода, который насмехался надо мной видениями окровавленных суставов; и когда это чувство увеличивалось до размеров, превышающих мое естественное отвращение к такой «трапезе», и я в ужасе начинал метаться по постели, большая рука Уэшти словно отводила от меня эти страшные картины моего болезненного воображения и ставила передо мной блюдо с прохладным виноградом из подвалов дядиного дома. Но когда она вновь укладывала меня в постель, мной опять овладевала жажда и, к своему ужасу, я желал крови. Я, кажется, уже знал ее вкус, помнил ее и желал ее так страстно, как никогда и ничего другого в жизни. Я думал о животных, наполненных кровью, о людях, в чьих жилах она струилась, и о наиболее соблазнительных из них всех: о маленьких детях. Я думал о школе, об единенных тропинках, ведущих к ней, и о маленькой девочке с золотистыми волосами и розовыми щечками, вприпрыжку бегущей ранним утром к тенистым зарослям, где я, спрятавшись, буду поджидать ее…
В щели между задернутыми занавесками возник сумрачный свет раннего утра. Начинался день. Тайком я сполз со своей кровати, но был Принужден этой большой женщиной вновь возвратиться на нее. Уэшти поменяла мою повязку с такой ловкостью, что я не почувствовал никакой боли, хотя рана снова открылась и стала кровоточить. Посыпала ли она при этом мою рану странным порошком с тяжелым запахом, сопроводив это действие монотонными заклинаниями?
Баран Абрахама, нашего отца,
пойманный в кустах за рога.
Спаси это дитя, как спас ты маленького Исаака.
Черный козел, Козел отпущения,
черный Козел отпущения с гор,
Спаси это дитя, забери его беду себе.
Господь Бог, Господь Иисус Христос,
Козел отпущения всех народов,
Если эта рука погрешила против тебя, выдерни ее,
Но не позволь этому здоровому телу и душе погибнуть в твоем адовом огне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59