Что еще произошло между ними? Анджелина не хотела додумывать до конца эту мысль, хотя все было ясно при взгляде на самодовольное выражение лица Мак-Каллафа этим утром и ту хозяйскую манеру, с которой он обращался со своей пленницей.
— Спасибо, но я бы предпочла, чтобы поднос с завтраком принесли мне в спальную комнату, — произнесла Анджелина довольно натянутым тоном.
— Тогда забирайте его сами, — последовал ответ. — У Утренней Звезды и без того забот по горло, чтобы она еще бегала с подносами, подавая еду людям, которые сами могут себя обслужить.
— Конечно.
Как только Анджелина повернулась, чтобы отойти от стола, Мейер и Леопольд тут же вскочили на ноги. Они вышли с ней в коридор. Озабоченно хмуря брови, Мейер расспрашивал Анджелину о характере ран своего единокровного брата. Разговаривая, они шли по направлению к спальной комнате Рольфа.
Рана головы причиняла Рольфу боль, но похоже, не была слишком серьезной. Анджелину больше беспокоила сквозная рана в боку. Пуля прошла навылет, что уже было хорошо: во всяком случае можно надеяться, что вместе с ней вышли и кусочки ткани от разорванной одежды, перепачканной грязью, это уменьшало возможность заражения. Высокая температура свидетельствовала о сопротивлении организма и начале процесса заживления. Но вместе с тем она могла стать опасной сама по себе, если слишком высоко поднимется или продержится слишком долго.
Судя по вопросам, которые задавал Мейер, и по его замечаниям на ее ответы, он был человеком сведущим в лекарском деле, что успокаивало Анджелину.
Когда они проходили через общую комнату, где размещалась свита принца, Оскар и Освальд взглянули на них, оторвавшись от игры в карты, имевшие довольно потрепанный засаленный вид, и тут же, отбросив их в сторону, близнецы растолкали все еще храпящего во сне Густава. Пока он натягивал сапоги, братья поднялись с места и вошли вслед за Анджелиной и Мейером в спальную комнату, остановившись у двери.
В ее отсутствие Рольф проснулся и сел на кровати. Глаза его возбужденно блестели не столько от температуры, сколько от раздражения.
— Насильное вторжение? Я польщен, но ваш приход совершенно излишен. Вы лучше бы занялись наблюдением за охраной и разведкой укреплений этой вшивой цитадели.
— Я просто хотел удостовериться, что ты в порядке, — сказал Мейер, останавливаясь на полпути к кровати.
— Ну тогда смотри, я весел и красив, — произнес принц строгим повелительным тоном, — а теперь можешь убираться!
— Я так и сделаю, если ты позволишь мне взглянуть на твою рану.
— Я в грош не ставлю сословные привилегии, но никому не позволю лишать меня уединения, когда я предпочитаю побыть один.
Лицо Мейера вытянулось.
— Пойми, Рольф, мы зависим от тебя. Если что-нибудь с тобой случится…
— Избавь меня от своего бесконечного терпения. Оно не поможет, и, кстати, — в отличие от тебя — я свое уже исчерпал.
— Будь же благоразумным, я прошу тебя! Твои раны…
— Штука очень неудобная, но не опасная, что же касается благоразумия, то на что оно мне нужно? Я — будущий король Рутении!
Это было сказано с большой долей иронии и горького юмора, но довольно неестественным тоном, не похожим на просьбу о сочувствии. Хотя он действительно был один, как любой представитель власти, не доверяющий ни единому человеку, как бы этот человек ни заслуживал доверия.
Сложив руки на груди, Анджелина решительно выступила вперед.
— Мейер сможет помочь вам. Вы должны позволить…
— Мне не нужна ничья помощь, — возразил Рольф, обратив к ней свой синий сверкающий взгляд, — я ничего не хочу, мне ничего ни от кого не нужно, и меньше всего от всяких посредников. Я как-нибудь обойдусь без их лживой притворной заботы и слезливых уговоров. Я прошу вас удалиться вместе со всеми остальными!
Он гнал из комнаты всех — в том числе и ее, Анджелину, и даже Густава, который только что появился в дверном проеме. Пока у Рольфа были силы для сопротивления навязываемой ему чужой воле, всем окружающим оставалось только одно — повиноваться его приказам.
Выйдя из спальной комнаты, Анджелина прошла к очагу, горевшему в смежном помещении и протянула ладони к огню. Мейер остановился рядом; Леопольд, закрыв за собой дверь в комнату принца, подошел к ним.
— Я же вам говорил, — произнес кузен Рольфа, — что он не позволит никому управлять собой. Он всегда был таким.
Мейер вздохнул.
— Он очень упрямый человек.
— Ему хочется думать, что он — непобедим, и порой кажется, что это именно так и есть на самом деле, — добавил Леопольд, с улыбкой бросив взгляд в сторону Густава, когда тот — слыша его слова — заворчал что-то себе под нос.
— Он такой же человек, как и любой другой, — возразил Мейер, — я не думаю, конечно, что он боится прижигания ран, необходимого, чтобы предотвратить возможное заражение. Но гордость — смертный грех, которому он подвержен, гордость мешает ему принять помощь.
Леопольд быстро взглянул на Анджелину, которая вдруг горестно ахнула. Выражение ужаса на ее лице отразилось в глазах Леопольда: оба подумали об одном и том же — представив, что раскаленный добела металл должен будет коснуться в двух местах тела Рольфа во время процедуры прижигания сквозной раны. Кузен принца снова взглянул на Мейера, потрясенный его словами:
— Я не думаю, что в поведении Рольфа больше гордости, чем желания оставаться самим собой и сохранять личное достоинство при любых обстоятельствах. Но во всяком случае, каковы бы ни были причины, мы зашли в тупик. Я пойду посмотрю лошадей, если удастся уговорить охрану за дверями столовой, где сейчас завтракают, — пропустить меня в конюшню.
— Кто-то уже завтракает? — спросил Освальд, когда Леопольд направился к двери. — Тогда проводи и меня в ту комнату, где едят.
— И меня тоже, — добавил Оскар.
— Я бы тоже не отказался съесть что-нибудь, — сказал Густав довольно угрюмо.
Они вышли, оставив Анджелину наедине с Мейером, было слышно, как телохранители разговаривают с часовым у двери, а затем их шаги затихли в глубине дома. Огонь в камине под грубой деревянной каминной полкой громко потрескивал. Мейер подошел к своей разложенной на полу постели и начал скатывать стеганное одеяло, затем он убрал их в пристенный ларь, накрыв его крышкой так, что получилась деревянная самодельная скамья.
— Мне жаль вашу кузину, — произнес он через мгновение. — Независимо от того, замешана она или нет в смерти Максимилиана, я не пожелал бы такой участи ни одной женщине.
— Такой участи?
— Ну да, участи любовницы, — если так можно назвать то, чем она стала, — нашего друга Мак-Каллафа.
— Вы… вы думаете, что она ею стала?
— Я это знаю. Шотландец дал нам понять, что это свершившийся факт, довольно ясно и в оскорбительной для вашей кузины форме за завтраком, до того, как вы пришли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145