Однако Хоторн не воспользовался легендой сам, а пересказал ее своему другу Генри Уодсворту Лонгфелло, который и написал на ее основе замечательную поэму «Эванджелина». Имена же настоящих влюбленных были Эммелин Лабиш и Луи Арсено. Три года они скитались в поисках друг друга, прежде чем соединились в поселке Аттакапас, который вот уже сорок лет известен как город Сан-Мартинвиль. Все эти годы Эммелин возила с собой в сундучке свадебное платье, однако ей оно не понадобилось: Луи, посчитавший, что его невеста погибла, женился на другой. Девушка не выдержала такого удара и умерла. Ее похоронили на католическом кладбище позади костела Святого Мартина-странника.
У Жюльена несомненно был актерский талант. Он читал вдохновенно: голос то возвышался, то затихал, передавая реальный трагизм этой невыдуманной истории. Когда Жюльен кончил читать и закрыл последнюю страницу книги, Хлоя шмыгнула носом и вытерла набежавшую слезинку.
Собирая ноты, Амалия задержалась в холле. Жюльен виновато взглянул в ее сторону, но ничего не сказал. Возвращая томик Лонгфелло на прежнее место и увидев, что они остались в холле вдвоем, так как все разбрелись по своим комнатам, он окликнул жену.
Ее карие глаза округлились от удивления.
— Да, Жюльен. Я слушаю тебя.
— Извини, что я не исполнил твою просьбу сегодня, — сказал он, приближаясь. — Конечно, Патрика можно заменить, но будет ли новый надсмотрщик лучше? Не окажется ли он хуже прежнего?
— Надеюсь, нет.
— Я понимаю, что он тебе не нравится, — продолжил Жюльен. — Но, в конце концов, ты можешь не общаться с ним.
— Если я правильно тебя поняла, мне следует не замечать этого человека, если мы встретимся случайно на плантации? — удивленно вскинула брови Амалия.
— Если хочешь, то да. Тебе не обязательно быть вежливой с ним.
— То есть, я должна уподобиться ему, не так ли?
— Что это значит? — нахмурился Жюльен.
— Только то, что поведение Патрика Дая сегодня не отличалось вежливостью, — пояснила Амалия сухо.
— Что можно ждать от грубого мужлана? — пожал плечами Жюльен. — Он надсмотрщик, а не джентльмен, и этим все сказано.
— Если тебя это устраивает, то я вынуждена согласиться.
— Ах, Амалия! — Жюльен благодарно сжал ее нежные трепетные пальцы. — Я знал, я был уверен, — повторял он радостно, — что ты поймешь истинную причину отказа и не обидишься. Стоит ли нам ссориться из-за таких пустяков?
В голосе Жюльена, в его улыбке сквозила мольба. Он использовал все свое обаяние, чтобы заставить Амалию согласиться с ним. Но и при таком исходе Амалия была признательна мужу за то, что он сделал шаг к примирению первым.
— В конце концов, плантация — дело мужское, — заключила она покорно.
— Именно так, — подтвердил Жюльен. — Спокойной ночи, ma chefe. — Он наклонился к ее лбу и запечатлел нежный поцелуй.
«Как все это странно и как не похоже на него, — подумала Амалия. Жюльен редко целовал ее, если не считать игривых проявлений галантности, когда он приветствовал ее на людях. Она могла сосчитать по пальцам, сколько раз он целовал ее в губы, если торопливое прикосновение к губам вообще можно назвать поцелуем. — И все же этот поцелуй был особым, — подумала Амалия. — В нем чувствовалась нежность, теплота, благоговение и право собственности».
ГЛАВА 4
Лали ждала Амалию в спальне. Пока девушка расстегивала пуговицы на платье и помогала стянуть его через голову, пока возилась с кринолином и лентами на нижних юбках, пока расшнуровывала корсет, Амалия продолжала размышлять о Жюльене.
Если бы отношения между кузенами складывались обычно, Амалия могла подумать, что муж приревновал ее к Роберту. Он был встревожен в день наводнения, когда увидел ее в объятиях двоюродного брата. Постоянное присутствие Роберта в доме, похоже, нервировало Жюльена, хотя, по словам Мами, мальчики с детства всегда были вместе, и нет ничего необычного в том, что Роберт завтракал и обедал с ними или пользовался, когда хотел, «гарсоньеркой».
Пока они росли, считалось само собой разумеющимся, что Жюльен и Роберт питаются там, где их застанет голод, и спят там, где окажутся, когда наступит ночь. Они носили похожие вещи, часто менялись ими, так что порой трудно было определить, кому что принадлежит. Да и теперь, будучи взрослыми, Жюльен и Роберт прекрасно ладили между собой. Часто и подолгу засиживались они за бокалом шерри, рассказывая друг другу истории о своих приключениях на охоте и рыбалке, со смехом вспоминали детские проказы и юношеские увлечения. И все же их беседы порой прерывались подозрительной тишиной, а в глазах появлялся холодок. Жюльен нередко останавливал на кузене задумчивый взгляд и как бы изучал его заново.
«Может, Жюльен обиделся на брата за то, что тот добровольно взял на себя хлопоты о „Дивной роще“? — предположила Амалия, но тут же отбросила эту мысль, вспомнив, с каким отвращением муж относится к хозяйственным делам. — Тогда остается последнее, — решила она. — Жюльену не нравится слишком пристальное внимание к моей скромной особе».
Амалия не заблуждалась на свой счет, но что-то ей подсказывало, что Роберту она небезразлична. Однако пока с этой стороны она не видела никакой опасности: кузен мужа — порядочный человек, джентльмен, он не может перейти черту общепринятых приличий. Его интерес — нечто мимолетное, сиюминутное; это как костер — сам погаснет, если не подкидывать щепки.
Амалия подавила печальный вздох, подняла руки так, чтобы Лали могла надеть на нее ночную сорочку из белого батиста. Свободная юбка с белой вышивкой по подолу, искусно сделанной монахинями-урсулинками, скользнула по зауженному к горловине лифу, покрытому той же вышивкой — белым по белому. Рубашка была одной из дюжины таких же одинаковых по фасону и стилю отделки, которые Мами подарила ей к свадьбе.
Лали распустила ее волосы и расчесывала их до тех пор, пока они не вспенились светло-коричневой волной, затопившей всю спину до самой талии. Затем горничная приготовила постель, а когда Амалия легла, опустила противомоскитную сетку, пригасила лампу и вышла, прикрыв за собой дверь. Звук ее шагов затих в тишине засыпающего дома.
Оставшись в полутьме, Амалия заметила свет, просачивающийся из-под створчатой двери, ведущей в спальню Жюльена. Она представила мужа, который с помощью Тиге готовится лечь в постель, но, сколько ни прислушивалась, не уловила ни единого звука. Она взглянула на дорожку лунного света, проникающую в окно, сквозь занавески из розового шелка, и вновь печально вздохнула.
Таким же розовым шелком была обита стена алькова у изголовья постели, тогда как потолок был украшен голубым шелком, уложенным в виде развернутого веера — традиционное сочетание цветов для спален невест. Комната казалась огромной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
У Жюльена несомненно был актерский талант. Он читал вдохновенно: голос то возвышался, то затихал, передавая реальный трагизм этой невыдуманной истории. Когда Жюльен кончил читать и закрыл последнюю страницу книги, Хлоя шмыгнула носом и вытерла набежавшую слезинку.
Собирая ноты, Амалия задержалась в холле. Жюльен виновато взглянул в ее сторону, но ничего не сказал. Возвращая томик Лонгфелло на прежнее место и увидев, что они остались в холле вдвоем, так как все разбрелись по своим комнатам, он окликнул жену.
Ее карие глаза округлились от удивления.
— Да, Жюльен. Я слушаю тебя.
— Извини, что я не исполнил твою просьбу сегодня, — сказал он, приближаясь. — Конечно, Патрика можно заменить, но будет ли новый надсмотрщик лучше? Не окажется ли он хуже прежнего?
— Надеюсь, нет.
— Я понимаю, что он тебе не нравится, — продолжил Жюльен. — Но, в конце концов, ты можешь не общаться с ним.
— Если я правильно тебя поняла, мне следует не замечать этого человека, если мы встретимся случайно на плантации? — удивленно вскинула брови Амалия.
— Если хочешь, то да. Тебе не обязательно быть вежливой с ним.
— То есть, я должна уподобиться ему, не так ли?
— Что это значит? — нахмурился Жюльен.
— Только то, что поведение Патрика Дая сегодня не отличалось вежливостью, — пояснила Амалия сухо.
— Что можно ждать от грубого мужлана? — пожал плечами Жюльен. — Он надсмотрщик, а не джентльмен, и этим все сказано.
— Если тебя это устраивает, то я вынуждена согласиться.
— Ах, Амалия! — Жюльен благодарно сжал ее нежные трепетные пальцы. — Я знал, я был уверен, — повторял он радостно, — что ты поймешь истинную причину отказа и не обидишься. Стоит ли нам ссориться из-за таких пустяков?
В голосе Жюльена, в его улыбке сквозила мольба. Он использовал все свое обаяние, чтобы заставить Амалию согласиться с ним. Но и при таком исходе Амалия была признательна мужу за то, что он сделал шаг к примирению первым.
— В конце концов, плантация — дело мужское, — заключила она покорно.
— Именно так, — подтвердил Жюльен. — Спокойной ночи, ma chefe. — Он наклонился к ее лбу и запечатлел нежный поцелуй.
«Как все это странно и как не похоже на него, — подумала Амалия. Жюльен редко целовал ее, если не считать игривых проявлений галантности, когда он приветствовал ее на людях. Она могла сосчитать по пальцам, сколько раз он целовал ее в губы, если торопливое прикосновение к губам вообще можно назвать поцелуем. — И все же этот поцелуй был особым, — подумала Амалия. — В нем чувствовалась нежность, теплота, благоговение и право собственности».
ГЛАВА 4
Лали ждала Амалию в спальне. Пока девушка расстегивала пуговицы на платье и помогала стянуть его через голову, пока возилась с кринолином и лентами на нижних юбках, пока расшнуровывала корсет, Амалия продолжала размышлять о Жюльене.
Если бы отношения между кузенами складывались обычно, Амалия могла подумать, что муж приревновал ее к Роберту. Он был встревожен в день наводнения, когда увидел ее в объятиях двоюродного брата. Постоянное присутствие Роберта в доме, похоже, нервировало Жюльена, хотя, по словам Мами, мальчики с детства всегда были вместе, и нет ничего необычного в том, что Роберт завтракал и обедал с ними или пользовался, когда хотел, «гарсоньеркой».
Пока они росли, считалось само собой разумеющимся, что Жюльен и Роберт питаются там, где их застанет голод, и спят там, где окажутся, когда наступит ночь. Они носили похожие вещи, часто менялись ими, так что порой трудно было определить, кому что принадлежит. Да и теперь, будучи взрослыми, Жюльен и Роберт прекрасно ладили между собой. Часто и подолгу засиживались они за бокалом шерри, рассказывая друг другу истории о своих приключениях на охоте и рыбалке, со смехом вспоминали детские проказы и юношеские увлечения. И все же их беседы порой прерывались подозрительной тишиной, а в глазах появлялся холодок. Жюльен нередко останавливал на кузене задумчивый взгляд и как бы изучал его заново.
«Может, Жюльен обиделся на брата за то, что тот добровольно взял на себя хлопоты о „Дивной роще“? — предположила Амалия, но тут же отбросила эту мысль, вспомнив, с каким отвращением муж относится к хозяйственным делам. — Тогда остается последнее, — решила она. — Жюльену не нравится слишком пристальное внимание к моей скромной особе».
Амалия не заблуждалась на свой счет, но что-то ей подсказывало, что Роберту она небезразлична. Однако пока с этой стороны она не видела никакой опасности: кузен мужа — порядочный человек, джентльмен, он не может перейти черту общепринятых приличий. Его интерес — нечто мимолетное, сиюминутное; это как костер — сам погаснет, если не подкидывать щепки.
Амалия подавила печальный вздох, подняла руки так, чтобы Лали могла надеть на нее ночную сорочку из белого батиста. Свободная юбка с белой вышивкой по подолу, искусно сделанной монахинями-урсулинками, скользнула по зауженному к горловине лифу, покрытому той же вышивкой — белым по белому. Рубашка была одной из дюжины таких же одинаковых по фасону и стилю отделки, которые Мами подарила ей к свадьбе.
Лали распустила ее волосы и расчесывала их до тех пор, пока они не вспенились светло-коричневой волной, затопившей всю спину до самой талии. Затем горничная приготовила постель, а когда Амалия легла, опустила противомоскитную сетку, пригасила лампу и вышла, прикрыв за собой дверь. Звук ее шагов затих в тишине засыпающего дома.
Оставшись в полутьме, Амалия заметила свет, просачивающийся из-под створчатой двери, ведущей в спальню Жюльена. Она представила мужа, который с помощью Тиге готовится лечь в постель, но, сколько ни прислушивалась, не уловила ни единого звука. Она взглянула на дорожку лунного света, проникающую в окно, сквозь занавески из розового шелка, и вновь печально вздохнула.
Таким же розовым шелком была обита стена алькова у изголовья постели, тогда как потолок был украшен голубым шелком, уложенным в виде развернутого веера — традиционное сочетание цветов для спален невест. Комната казалась огромной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105