Не забудьте о нем, прошу вас, он будет вам верно служить .
Через несколько часов последний из Валуа отдал Богу душу.
..Когда ей сообщили эту новость, Коризанда ушла к себе в комнату и там расплакалась. Человек, которого она подготовила к принятию короны, становился королем Франции, а ее не было даже рядом, чтобы разделять с ним радость события.
Сидя в одиночестве в своем огромном замке в Ажетмо, она поняла, что от нового монарха ей не следует ждать ничего, кроме неблагодарности…
Генрих IV незамедлительно приступил к завоеванию своего королевства. Задача нелегкая, потому что не только столица, но и полстраны находились в руках лигистов, которые только что провозгласили королем под именем Карла Х старого кардинала Бурбонского, дядю Беарнца.
..Отказавшись от намерения сразу взять Париж, он решил сначала захватить Дьепп, ключевой город, где смог бы получить материальную поддержку от английской королевы. Целый месяц со своей плохо обмундированной и плохо накормленной малочисленной армией он прочесывал Нормандию, захватывая города и крепости, истребляя врагов и одерживая непостижимые для всех победы .
Энергичные военные действия не мешали ему, однако, мечтать о забавах и развлечениях. Занимаясь войной днем и любовью ночью, он продвигался вперед по дорогам с победно развевающимся на голове султанчиком, оставляя позади себя трупы врагов, а в каждом пройденном городе утомленных ночными трудами юных особ, с которыми теперь уже невозможно было завести разговор о монархии без того, чтобы на их лицах не появилась странноватая улыбка…
Именно во время этой военной кампании Наваррец встретил Антуанетту де Гешервиль, графиню де Пон, хорошенькую двадцативосьмилетнюю вдову. В ту же минуту, позабыв о Лиге, о герцоге Майеннском и даже о троне Франции, он дал ей понять в довольно недвусмысленных выражениях «о живости своих чувствах.
Дама улыбнулась и пригласила короля поужинать с нею.
Когда после ужина все разошлись Генрих IV, уже воображавший себя в постели м-м Гешервиль, выждал несколько мгновений и, полагая, что все в замке спят, двинулся на цыпочках к комнате своей хозяйки. Очень осторожно открыв дверь, он остановился на пороге пораженный: комната была пуста.
Напуганная его настойчивостью и опасающаяся за свою честь, дама спешно выехала из замка в карете.
Он оставил ей записку, в которой выразил свое огорчение и свои надежды. Она ответила ему очень мило:
«Я слишком бедна, чтобы быть вашей женой, и из слишком достойного дома, чтобы стать вашей любовницей». Нимало не обескураженный, он снова и снова пытался взять неприступную крепость, но все так же безрезультатно. Через два месяца желание обладать этой прекрасной нормандкой привело его в такое состояние, что в самый разгар сражения, перед тем как начать осаду Сен-Денп, он написал ей настойчивое письмо, свидетельствовавшее о том, что при любых обстоятельствах любовь к ней поглощала почти все его сознание. Вот это письмо:
«Я готов ходить вокруг горшка со сливками столько, сколько вы захотите, если это необходимо, чтобы, в конце концов, Антуанетта призналась в любви к Генриху. Возлюбленная моя, тело мое начинает обретать здоровье, но душа пребывает в печали и не в силах преодолеть ее. Раз уж вы доверяете моим словам, то кто мешает вам преодолеть вашу непреклонность? Что мешает вам сделать меня счастливым? Моя преданность заслуживает того, чтобы вы удалили между нами все препятствия. Уберите же их, сердце мое. Поступим так, будто мы заключили пари, которому доверили подтвердить появление настоящей и верной любви. Если вы находите мои слова слишком фамильярными, и они вас оскорбляют, скажите мне об этом и одновременно простите меня. В стремлении добиться вечной близости с вами я пользуюсь словами, которые нахожу самыми чистыми. Не знаю, когда дождусь счастья увидеть вас. Мы этой ночью осадили Сен-Дени, и это больше обычного удерживает меня в армии. Вы бы совершили куда более богоугодное дело, если бы отправили свою любовь сюда, вместо того чтобы в такую жару она бродила пешком там, где вы находитесь. Иисус! Как бы я ее здесь встретил. Окажись у меня свободное время, я бы сочинил на целый лист бумаги речь о том, как бережно я бы с нею здесь обращался… Мое все, любите меня так же, как тот, кто будет обожать вас до могилы. После этой чистой истины я миллион раз целую ваши белые руки. 28 мая. Генрих».
Пламенные письма, которые он посылал м-м Гешервнль, нисколько не мешали Генриху IV проявлять интерес ко всем хорошеньким женщинам, которые ему встречались [Однажды королю удалось затащить к себе в спальню девицу по имени Фанюш, уверявшую, что она девственница. Но когда Генрих IV приблизился к месту боя, то, как говорят, обнаружил вполне проторенную дорогу». Он тут же стал насвистывать.
— Почему вы свистите? — спросила девица.
— Я зову тех, кто прошел здесь до меня.
— А вы кольните! Кольните! — ответила она, — и доберетесь до них!].
Во время осады Понтуаза он раскинул свой лагерь вблизи монастыря, и монашки немало натерпелись от такого соседства. А так как пример подавался на самом верху, большинство офицеров и даже солдат подражали королю и «так неприкрыто обольщали святош, что аббатство стали называть то Магазином армейских приспособлений, то Магазином мужских… армии» . Недолгое пребывание королевских войск в городе оставило монашкам немало скверных воспоминаний, так как, но словам одного хрониста, «восемь из них схватили неаполитанскую болезнь»…
В конце мая добрый король Генрих осадил Париж. Он надеялся взять столицу голодом. Жители города героически сопротивлялись, съели всех собак, кошек, мышей, свечное сало и даже кожу… Когда совсем ничего не осталось, была сделана попытка испечь хлеб из толченого шифера. Результат оказался удручающим, и тогда кому-то пришла в голову чудовищная мысль делать муку из человеческих костей; жуткие пироги, испеченные из этого порошка, были совершенно несъедобны . Вот тогда у парижан стал появляться в глазах нездоровый блеск и кое-кто из них докатился до людоедства…
По рассказам хрониста, «в последние десять дней осады на улицах города можно было видеть несчастных людей, которые вследствие сильного голода ели дохлых собак в сыром виде, прямо на улицах; к сожалению, происходило не только это, но и более ужасные вещи, о чем невозможно рассказывать без ужаса: умирающие от голода ландскнехты ловили на улицах детей и пожирали на месте, впиваясь зубами точно волки».
«Особенно надо отметить, — добавляет автор, — что один ребенок был съеден в особняке в Палезо и двое детей в особняке в Сен-Дени»…».
Одного трактирщика арестовали и повесили за то, что он подавал своим клиентам жаркое из человечьего мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Через несколько часов последний из Валуа отдал Богу душу.
..Когда ей сообщили эту новость, Коризанда ушла к себе в комнату и там расплакалась. Человек, которого она подготовила к принятию короны, становился королем Франции, а ее не было даже рядом, чтобы разделять с ним радость события.
Сидя в одиночестве в своем огромном замке в Ажетмо, она поняла, что от нового монарха ей не следует ждать ничего, кроме неблагодарности…
Генрих IV незамедлительно приступил к завоеванию своего королевства. Задача нелегкая, потому что не только столица, но и полстраны находились в руках лигистов, которые только что провозгласили королем под именем Карла Х старого кардинала Бурбонского, дядю Беарнца.
..Отказавшись от намерения сразу взять Париж, он решил сначала захватить Дьепп, ключевой город, где смог бы получить материальную поддержку от английской королевы. Целый месяц со своей плохо обмундированной и плохо накормленной малочисленной армией он прочесывал Нормандию, захватывая города и крепости, истребляя врагов и одерживая непостижимые для всех победы .
Энергичные военные действия не мешали ему, однако, мечтать о забавах и развлечениях. Занимаясь войной днем и любовью ночью, он продвигался вперед по дорогам с победно развевающимся на голове султанчиком, оставляя позади себя трупы врагов, а в каждом пройденном городе утомленных ночными трудами юных особ, с которыми теперь уже невозможно было завести разговор о монархии без того, чтобы на их лицах не появилась странноватая улыбка…
Именно во время этой военной кампании Наваррец встретил Антуанетту де Гешервиль, графиню де Пон, хорошенькую двадцативосьмилетнюю вдову. В ту же минуту, позабыв о Лиге, о герцоге Майеннском и даже о троне Франции, он дал ей понять в довольно недвусмысленных выражениях «о живости своих чувствах.
Дама улыбнулась и пригласила короля поужинать с нею.
Когда после ужина все разошлись Генрих IV, уже воображавший себя в постели м-м Гешервиль, выждал несколько мгновений и, полагая, что все в замке спят, двинулся на цыпочках к комнате своей хозяйки. Очень осторожно открыв дверь, он остановился на пороге пораженный: комната была пуста.
Напуганная его настойчивостью и опасающаяся за свою честь, дама спешно выехала из замка в карете.
Он оставил ей записку, в которой выразил свое огорчение и свои надежды. Она ответила ему очень мило:
«Я слишком бедна, чтобы быть вашей женой, и из слишком достойного дома, чтобы стать вашей любовницей». Нимало не обескураженный, он снова и снова пытался взять неприступную крепость, но все так же безрезультатно. Через два месяца желание обладать этой прекрасной нормандкой привело его в такое состояние, что в самый разгар сражения, перед тем как начать осаду Сен-Денп, он написал ей настойчивое письмо, свидетельствовавшее о том, что при любых обстоятельствах любовь к ней поглощала почти все его сознание. Вот это письмо:
«Я готов ходить вокруг горшка со сливками столько, сколько вы захотите, если это необходимо, чтобы, в конце концов, Антуанетта призналась в любви к Генриху. Возлюбленная моя, тело мое начинает обретать здоровье, но душа пребывает в печали и не в силах преодолеть ее. Раз уж вы доверяете моим словам, то кто мешает вам преодолеть вашу непреклонность? Что мешает вам сделать меня счастливым? Моя преданность заслуживает того, чтобы вы удалили между нами все препятствия. Уберите же их, сердце мое. Поступим так, будто мы заключили пари, которому доверили подтвердить появление настоящей и верной любви. Если вы находите мои слова слишком фамильярными, и они вас оскорбляют, скажите мне об этом и одновременно простите меня. В стремлении добиться вечной близости с вами я пользуюсь словами, которые нахожу самыми чистыми. Не знаю, когда дождусь счастья увидеть вас. Мы этой ночью осадили Сен-Дени, и это больше обычного удерживает меня в армии. Вы бы совершили куда более богоугодное дело, если бы отправили свою любовь сюда, вместо того чтобы в такую жару она бродила пешком там, где вы находитесь. Иисус! Как бы я ее здесь встретил. Окажись у меня свободное время, я бы сочинил на целый лист бумаги речь о том, как бережно я бы с нею здесь обращался… Мое все, любите меня так же, как тот, кто будет обожать вас до могилы. После этой чистой истины я миллион раз целую ваши белые руки. 28 мая. Генрих».
Пламенные письма, которые он посылал м-м Гешервнль, нисколько не мешали Генриху IV проявлять интерес ко всем хорошеньким женщинам, которые ему встречались [Однажды королю удалось затащить к себе в спальню девицу по имени Фанюш, уверявшую, что она девственница. Но когда Генрих IV приблизился к месту боя, то, как говорят, обнаружил вполне проторенную дорогу». Он тут же стал насвистывать.
— Почему вы свистите? — спросила девица.
— Я зову тех, кто прошел здесь до меня.
— А вы кольните! Кольните! — ответила она, — и доберетесь до них!].
Во время осады Понтуаза он раскинул свой лагерь вблизи монастыря, и монашки немало натерпелись от такого соседства. А так как пример подавался на самом верху, большинство офицеров и даже солдат подражали королю и «так неприкрыто обольщали святош, что аббатство стали называть то Магазином армейских приспособлений, то Магазином мужских… армии» . Недолгое пребывание королевских войск в городе оставило монашкам немало скверных воспоминаний, так как, но словам одного хрониста, «восемь из них схватили неаполитанскую болезнь»…
В конце мая добрый король Генрих осадил Париж. Он надеялся взять столицу голодом. Жители города героически сопротивлялись, съели всех собак, кошек, мышей, свечное сало и даже кожу… Когда совсем ничего не осталось, была сделана попытка испечь хлеб из толченого шифера. Результат оказался удручающим, и тогда кому-то пришла в голову чудовищная мысль делать муку из человеческих костей; жуткие пироги, испеченные из этого порошка, были совершенно несъедобны . Вот тогда у парижан стал появляться в глазах нездоровый блеск и кое-кто из них докатился до людоедства…
По рассказам хрониста, «в последние десять дней осады на улицах города можно было видеть несчастных людей, которые вследствие сильного голода ели дохлых собак в сыром виде, прямо на улицах; к сожалению, происходило не только это, но и более ужасные вещи, о чем невозможно рассказывать без ужаса: умирающие от голода ландскнехты ловили на улицах детей и пожирали на месте, впиваясь зубами точно волки».
«Особенно надо отметить, — добавляет автор, — что один ребенок был съеден в особняке в Палезо и двое детей в особняке в Сен-Дени»…».
Одного трактирщика арестовали и повесили за то, что он подавал своим клиентам жаркое из человечьего мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84