Переулки пока пустовали, но монастырь был таким высоким, что найти его не составило труда. Вскоре они уже шли вдоль его стены, выглядывавшей из-за пристроенных к ней зданий.
– Бессмыслица какая-то! – заметил Волкоклык. – Похоже, эти дома примыкают к стене. Зачем давать своим врагам возможность подняться на три этажа?
Если этого не понимали его сообразительные мозги, его подопечный тем более не знал ответа.
– Полагаю, потому, что они защищены волшебством. Стены так, для видимости.
Потом они свернули за угол и вышли на площадь, первое открытое пространство, которое они нашли в этом городе. Слева от них высилась передняя стена монастыря, гладкая, непроницаемая каменная поверхность, соединявшая две угловые башни. Остальные три стороны представляли собой хаотическое нагромождение городских домов, неровную, иззубренную стену, прерываемую только несколькими узкими проемами выходящих на площадь переулков. Большая часть площади была занята той д самой легендарной ареной, с трех сторон отгороженной невысокой, примерно по грудь, стеной, а с четвертой примыкавшей к монастырю. Пространство между стеной и домами служило как для проезда, так и в качестве трибун для зрителей, ибо булыжники арены лежали примерно на человеческий рост ниже уровня улицы.
– Медвежья яма. Стоит оказаться в ней, и ты уже не выберешься. – Дюрандаль облокотился о стену и заглянул вниз. Интересно, сколько раз какой-нибудь незадачливый бедолага терял там самообладание и начинал метаться, преследуемый бессмертным убийцей с золотым мечом в руке? Кладка стены была слишком гладкой, чтобы надеяться забраться по ней; столетиями прикасавшиеся к ней руки отполировали ее.
В стылых лучах рассвета арена пустовала, дверь монастыря была заперта. Арка была достаточно велика, чтобы пропустить внутрь груженую повозку, что казалось совершенно лишенным смысла, ибо единственным другим входом на арену служили небольшие, в человеческий рост ворота с противоположной стороны. Ступени с их наружной стороны поднимались на уличный уровень; внутри ворот стоял столб с перекладиной, напоминавший виселицу и украшенный бронзовым диском размером со щит.. Кабук упоминал в своем рассказе гонг.
С дюжину человек стояло у стены рядом с воротами. Дюрандаль направился к ним, решив, что они выбрали лучшие места для наблюдения за спектаклем. Не успел он дойти до угла, как дверь одного из домов отворилась и из нее, нагнувшись, вышел самый большой человек, которого ему приходилось когда-либо видеть. Он распрямился, сделавшись ростом с хорошее дерево, и упер руки в бедра. Он поднял глаза к небу, потом опустил их на Дюрандаля. Он был явно не из здешних, ибо отличался от них цветом волос. Волосы, кстати, покрывали его тело почти целиком: каштановая борода спускалась почти до пояса, чуть рыжеватая грива падала на спину, торс был обернут темной медвежьей шкурой, а все остальное поросло его собственной шерстью. На спине его висел блестящий боевой топор. Кровь стыла бы в жилах от одного его вида, не улыбайся он от уха до уха.
– А! Новенькие! Говорите по-пулиарски? Я – Хива, сын Замбула.
– Дюрандаль Бастард.
– Чалис из Зурополиса.
– Волкоклык Ужасный.
– Добро пожаловать! – Он с сомнением покосился на Волкоклыка, едва доходившего ему до груди. – Правда ужасный? Клинок смерил его тщательно рассчитанным взглядом.
– Просто кошмарный, когда мне приходится вставать до рассвета. А так ничего, тихий.
Великану потребовалось некоторое время, чтобы обдумать этот ответ, и в конце концов он решил, что это шутка. Смех его напоминал грохот раскатившегося штабеля винных бочек.
– Собираетесь объявить свои имена сегодня? Тогда идем! Он широкими шагами направился к воротам. Дюрандаль шел рядом с ним, предоставив остальным догонять их.
– Мы решим, хотим ли встать в очередь, когда посмотрим несколько поединков.
– Они хороши, все хороши. Но я лучше. Правда? Воин, позволивший себе отрастить такую бороду, прямо-таки напрашивается на то, чтобы противник ухватил за нее.
– Они позволят тебе биться топором? – Да. Обезьяна сказала, что так сойдет.
– Давно ты ждешь? Хива почесал в затылке.
– Недели. Но я должен биться скоро, ибо не знаю никого, кто был тогда, когда я пришел, только Гартока, сына Гилгита.
Славно, когда есть с кем поболтать по-пулиарски. Я скучал с тех пор, как вызвали Йсога.
– Ты видел, чтобы кто-то победил?
– Нет. Но вы увидите, если посмотрите мой бой. Меня ждет женщина, друг Дюрандаль! Ее отец сказал, что я не получу ее, так как у меня нет стада. Вот вернусь домой, скуплю все стада в деревне и ее саму вместе с ними – то-то все удивятся! И сестер ее тоже куплю.
Увы, там, где духи раздают силу и ум, Хиву, сына Замбула, вдвойне снабдили первым, но начисто обделили вторым.
Пара дюжин потеющих под солнцем мечников уже собралась у ворот, и к ним подтягивались все новые. Стоило вновь прибывшим представиться, как стало ясно, что многие соискатели страдают тем же недостатком, что и Хива, сын Замбула, но есть среди них и несколько весьма впечатляющих. Вполне логично: только полные дураки или очень опытные мечники могли ставить свою жизнь на кон в игре Золотого Меча. Один мужчина держался в стороне как первый в очереди. Он был крупного роста, но складный, не слишком юн, но свеж и крепок. Его смуглое, горбоносое лицо выдавало в нем уроженца побережья Седьмого моря, что подтверждалось кривым мечом на поясе. Он представился как Гарток, сын Гилгита.
– Ага! Значит, ты идешь сегодня? – спросил Дюрандаль. Его темные глаза засияли улыбкой.
– Похоже на то. Трудно сказать наверняка. Когда я объявил свое имя, передо мной стояло сорок восемь, но многие пали духом и ушли по домам, Я пробыл здесь сорок дней. Должно быть, скоро.
Дюрандаль удивился, почему бы тому не спросить обезьяну, на каком месте в списке он находится, но вопрос показался ему самому столь абсурдным, что он даже не стал задавать его.
– И ты надеешься победить? Гарток пожал плечами:
– Если они вышлют Тебриэа или Валмиана, у меня очень неплохие шансы. Против Караджа или Савеха – пятьдесят на пятьдесят. Я не всех братьев видел в бою, а пару – только по разу. Если выйдет Герат, или Эвермен, или Тедженд – считай, я труп.
АГА!
– Мне говорили, Эвермен в братстве совсем недавно? Гарток снова пожал плечами.
– Говорят. У него странная манера биться, но это смертельная манера. Я видел его дважды. Он не забавляется со своими жертвами, как делают это Карадж или Герат. Он бьет прямо в сердце. Удар! Вот так!
Эвермен всегда был силен со шпагой.
Прежде, чем Дюрандаль успел спросить что-нибудь еще, по толпе пронесся возбужденный, ропот, и он повернулся к арене. Солнце уже поднялось довольно высоко, стало жарко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Бессмыслица какая-то! – заметил Волкоклык. – Похоже, эти дома примыкают к стене. Зачем давать своим врагам возможность подняться на три этажа?
Если этого не понимали его сообразительные мозги, его подопечный тем более не знал ответа.
– Полагаю, потому, что они защищены волшебством. Стены так, для видимости.
Потом они свернули за угол и вышли на площадь, первое открытое пространство, которое они нашли в этом городе. Слева от них высилась передняя стена монастыря, гладкая, непроницаемая каменная поверхность, соединявшая две угловые башни. Остальные три стороны представляли собой хаотическое нагромождение городских домов, неровную, иззубренную стену, прерываемую только несколькими узкими проемами выходящих на площадь переулков. Большая часть площади была занята той д самой легендарной ареной, с трех сторон отгороженной невысокой, примерно по грудь, стеной, а с четвертой примыкавшей к монастырю. Пространство между стеной и домами служило как для проезда, так и в качестве трибун для зрителей, ибо булыжники арены лежали примерно на человеческий рост ниже уровня улицы.
– Медвежья яма. Стоит оказаться в ней, и ты уже не выберешься. – Дюрандаль облокотился о стену и заглянул вниз. Интересно, сколько раз какой-нибудь незадачливый бедолага терял там самообладание и начинал метаться, преследуемый бессмертным убийцей с золотым мечом в руке? Кладка стены была слишком гладкой, чтобы надеяться забраться по ней; столетиями прикасавшиеся к ней руки отполировали ее.
В стылых лучах рассвета арена пустовала, дверь монастыря была заперта. Арка была достаточно велика, чтобы пропустить внутрь груженую повозку, что казалось совершенно лишенным смысла, ибо единственным другим входом на арену служили небольшие, в человеческий рост ворота с противоположной стороны. Ступени с их наружной стороны поднимались на уличный уровень; внутри ворот стоял столб с перекладиной, напоминавший виселицу и украшенный бронзовым диском размером со щит.. Кабук упоминал в своем рассказе гонг.
С дюжину человек стояло у стены рядом с воротами. Дюрандаль направился к ним, решив, что они выбрали лучшие места для наблюдения за спектаклем. Не успел он дойти до угла, как дверь одного из домов отворилась и из нее, нагнувшись, вышел самый большой человек, которого ему приходилось когда-либо видеть. Он распрямился, сделавшись ростом с хорошее дерево, и упер руки в бедра. Он поднял глаза к небу, потом опустил их на Дюрандаля. Он был явно не из здешних, ибо отличался от них цветом волос. Волосы, кстати, покрывали его тело почти целиком: каштановая борода спускалась почти до пояса, чуть рыжеватая грива падала на спину, торс был обернут темной медвежьей шкурой, а все остальное поросло его собственной шерстью. На спине его висел блестящий боевой топор. Кровь стыла бы в жилах от одного его вида, не улыбайся он от уха до уха.
– А! Новенькие! Говорите по-пулиарски? Я – Хива, сын Замбула.
– Дюрандаль Бастард.
– Чалис из Зурополиса.
– Волкоклык Ужасный.
– Добро пожаловать! – Он с сомнением покосился на Волкоклыка, едва доходившего ему до груди. – Правда ужасный? Клинок смерил его тщательно рассчитанным взглядом.
– Просто кошмарный, когда мне приходится вставать до рассвета. А так ничего, тихий.
Великану потребовалось некоторое время, чтобы обдумать этот ответ, и в конце концов он решил, что это шутка. Смех его напоминал грохот раскатившегося штабеля винных бочек.
– Собираетесь объявить свои имена сегодня? Тогда идем! Он широкими шагами направился к воротам. Дюрандаль шел рядом с ним, предоставив остальным догонять их.
– Мы решим, хотим ли встать в очередь, когда посмотрим несколько поединков.
– Они хороши, все хороши. Но я лучше. Правда? Воин, позволивший себе отрастить такую бороду, прямо-таки напрашивается на то, чтобы противник ухватил за нее.
– Они позволят тебе биться топором? – Да. Обезьяна сказала, что так сойдет.
– Давно ты ждешь? Хива почесал в затылке.
– Недели. Но я должен биться скоро, ибо не знаю никого, кто был тогда, когда я пришел, только Гартока, сына Гилгита.
Славно, когда есть с кем поболтать по-пулиарски. Я скучал с тех пор, как вызвали Йсога.
– Ты видел, чтобы кто-то победил?
– Нет. Но вы увидите, если посмотрите мой бой. Меня ждет женщина, друг Дюрандаль! Ее отец сказал, что я не получу ее, так как у меня нет стада. Вот вернусь домой, скуплю все стада в деревне и ее саму вместе с ними – то-то все удивятся! И сестер ее тоже куплю.
Увы, там, где духи раздают силу и ум, Хиву, сына Замбула, вдвойне снабдили первым, но начисто обделили вторым.
Пара дюжин потеющих под солнцем мечников уже собралась у ворот, и к ним подтягивались все новые. Стоило вновь прибывшим представиться, как стало ясно, что многие соискатели страдают тем же недостатком, что и Хива, сын Замбула, но есть среди них и несколько весьма впечатляющих. Вполне логично: только полные дураки или очень опытные мечники могли ставить свою жизнь на кон в игре Золотого Меча. Один мужчина держался в стороне как первый в очереди. Он был крупного роста, но складный, не слишком юн, но свеж и крепок. Его смуглое, горбоносое лицо выдавало в нем уроженца побережья Седьмого моря, что подтверждалось кривым мечом на поясе. Он представился как Гарток, сын Гилгита.
– Ага! Значит, ты идешь сегодня? – спросил Дюрандаль. Его темные глаза засияли улыбкой.
– Похоже на то. Трудно сказать наверняка. Когда я объявил свое имя, передо мной стояло сорок восемь, но многие пали духом и ушли по домам, Я пробыл здесь сорок дней. Должно быть, скоро.
Дюрандаль удивился, почему бы тому не спросить обезьяну, на каком месте в списке он находится, но вопрос показался ему самому столь абсурдным, что он даже не стал задавать его.
– И ты надеешься победить? Гарток пожал плечами:
– Если они вышлют Тебриэа или Валмиана, у меня очень неплохие шансы. Против Караджа или Савеха – пятьдесят на пятьдесят. Я не всех братьев видел в бою, а пару – только по разу. Если выйдет Герат, или Эвермен, или Тедженд – считай, я труп.
АГА!
– Мне говорили, Эвермен в братстве совсем недавно? Гарток снова пожал плечами.
– Говорят. У него странная манера биться, но это смертельная манера. Я видел его дважды. Он не забавляется со своими жертвами, как делают это Карадж или Герат. Он бьет прямо в сердце. Удар! Вот так!
Эвермен всегда был силен со шпагой.
Прежде, чем Дюрандаль успел спросить что-нибудь еще, по толпе пронесся возбужденный, ропот, и он повернулся к арене. Солнце уже поднялось довольно высоко, стало жарко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103