— Конечно, нет! — Она вырвала свой подбородок из его ладони, но он не ослабил своей хватки, наоборот только сильнее прижал ее к себе — она почувствовала пластичное тепло его тела. Вырываться бессмысленно, может, на него подействует холодно-насмешливый тон?
— Как же я, по-твоему, могла это сделать?
— Да очень просто. — Сжав челюсти, он глянул ей в глаза, и слова вырвались из его рта с каким-то скрежетом. — То свои лодыжечки покажешь, то на плече всплакнешь. То эти глазищи свои на меня вылупишь, да еще эти губы, кожа… пока я совсем не свихиваюсь и только об одном могу думать — как бы тебя…
— Пусти меня! — Ее голос сорвался в громкий шепот.
Он слегка улыбнулся, взгляд стал каким-то лениво-расслабленным.
— Да ведь и ты, Конни, а? Ну что мы друг около друга кругом ходим, как кот с кошкой? Интересно — Алекс так в тебе уверен или ему наплевать на твою девичью честь, что он тебя ко мне подослал?
— Ты ошибаешься. — Она покачала головой. — У тебя какая-то мания… — У меня нет к тебе никаких чувств, кроме отвращения, Лок Мак-Кин.
Он прикоснулся пальцем к ее нижней губе и почувствовал, что она дрогнула.
— Зачем же врать, а?
Кровь бросилась ей в голову, она почувствовала, что у нее перехватило дыхание.
— Лок, пожалуйста…
Злые огоньки в его глазах потухли, но там вспыхнуло что-то иное, еще более опасное.
— А ведь приятно — вот так отомстить твоему деду — вору, да еще и полезно… Да ты еще и напрашиваешься.. .
— Подонок! — Задыхаясь, она вырвалась, почти ничего не видя из-за застилавших глаза слез. Вот и Лок туда же — как дядюшка Сайрус… — Какая же ты сволочь! Я сюда пришла с прощальным подарком, и очень об этом сожалею. Ты это не способен оценить!
Нахмурившись, он посмотрел туда, куда она показала пальцем, и впервые увидел законченную картину с «Одиссеем». Он весь окаменел, потом горько рассмеялся.
— Ах, вот что мне оставили Латэмы — рисованную копию…
Констанс никак не думала, что ее подарок только добавит соли на его рану, и только сейчас ей это пришло в голову.
— Извини! Я только думала… — Она беспомощно посмотрела на него.
Он медленно снял с себя мокрое пальто, сорвал шарф, расстегнул жилетку и повернулся к ней. В голосе его была угроза.
— Извинить? Тебе меня жалко? Чудесно. Вот это для меня сейчас самое необходимое от вашей семейки.
С каким презрением он отнесся к ее сочувствию и к ее подарку! Она почувствовала, что ярость вновь овладевает ею.
— Мне тебя жалко, Лок Мак-Кин! Ты неспособен понять, что такое человеческие отношения. Да, с тобой поступили ужасно, но ты, конечно, никогда не признаешься, что тебе нужно сочувствие — боишься, что это не по-мужски!
Он швырнул жилетку на кресло и стал расстегивать рубашку — лицо его все более темнело, последнюю пуговицу он просто вырвал с корнем.
— Прибереги эти свои проповеди для дураков! Жизнь меня кое-чему научила…
— Да, знаю! Железный Мак! Жесткий! Несгибаемый! Весь в мщении и ненависти! И забыл про то, что есть и другие чувства!
Его рубашка распахнулась, обнажив загорелую грудь, заросшую курчавыми волосками. Лок глядел на нее, глаза горели опасным огнем.
— Есть, есть и другие…
— Только показать не хочешь?
— С какой стати? Ты же из Латэмов…
— А тебе никогда в голову не приходило, что уже достаточно жертв в этой бессмысленной вендетте? — Она подумала о двух миниатюрных портретиках в своем медальоне, и в ее лице смешались злость и жалость. — Неужели я одна способна понять? А у тебя нет смелости ни понять, ни покончить с этим, но для вас всех война — это ваш мир!
Ее слова подействовали на него. Он уставился на нее взглядом, в котором странным образом смешались смущение и недоверие — недоверие? Терпение ее лопнуло, и она в бешенстве заорала:
— Слепцы, мстительные глупцы! Все, все! Я ухожу, и катитесь вы все к дьяволу!
Высоко подняв голову, Констанс устремилась к двери, но Лок схватил ее за руку. Челюсть его вздрагивала, и он напряженным голосом проговорил:
— Ну, ты прямо как царь Соломон! Знаешь ответы на все вопросы?
— По крайней мере, я не такая гордая, чтобы отказываться принимать человеческое тепло, — отрезала она, — или самой дарить его.
— Тогда одари им меня, дорогуша! — выговорил он низким, яростным басом. — Мне это сейчас нужно больше, чем кому бы то ни было на этой земле!
Увлекая ее в свои объятия, Лок закрыл ей рот своим бешеным поцелуем — она едва успела вскрикнуть, — и буквально продавил ее тело насквозь; его пальцы прошлись по лентам ее шляпы — и вот она уже отброшена в сторону, а он гладит ее по шее, подбородку, за ухом. Она почувствовала слабость в ногах, колени как-то сами собой подогнулись. Он был ненасытен, а она не могла отказать ему — они забыли обо всем, кроме друг друга.
Он расстегнул ей пальто, отбросил его в сторону; его руки — теперь уже не такие жесткие, а нежные, ласкающие — гладили ее плечи, прошлись по жестким ребрам ее корсета под тонким бордовым габардином ее платья и остановились на мягких выпуклостях ее грудей; его пальцы прикоснулись к ее соскам. Даже через ткань это прикосновение вызвало в ней почти невыносимый прилив удовольствия, внизу живота как будто что-то загорелось.
Констанс громко застонала: это был протест против его опытных, умелых рук, настойчивого жара его рук и против себя самой — за то, что она так на все это реагирует. Он взял ее руку и провел ею по своей обнаженной груди; она почувствовала, как он затрепетал весь, когда ее пальцы, пройдясь по завиткам его волос, остановились на маленьком пятачке его соска. Как она, оказывается, может его возбудить — тут совсем потеряешь голову!
Оторвав от нее губы, он тоже застонал от удовольствия, поднял ее как пушинку, перенес в соседнюю комнату и — вот она, его постель с шелковым покрывалом. Она вздрогнула — покрывало было холодное, а его тело таким горячим! Он уже сорвал с себя рубашку, и теперь поспешно расстегивал пуговки ее платья. Его язык беспощадно терзал ее шею и остановился на нежной впадинке в самом ее низу. Ой, какое же это, оказывается, чувствительное место!
Она издала вскрик наслаждения и удивления и погрузила пальцы в его густые волосы.
— У тебя кожа как мед… — пролепетал он. — Золотистая, гладкая и сладкая…
— Лок!.. — Она произнесла его имя и как-то вся напряглась, борясь с невероятным, непереносимым искушением. Какие волосы у него — как шелк… А какие мощные мускулы на шее и плечах, мощные и теплые… А кожа, какая бархатистая… Он весь задрожал от ее поглаживания и, снова припав к ее губам, положил ее на себя сверху. Его рука уже проникла ей под юбку, только тоненькие муслиновые штанишки были последней линией ее обороны, но он проник и через нее, ладони его скользнули по ее бедру, и пальцы уже прикасались к самому сокровенному месту ее женского естества… Она вся выгнулась, оторвалась с усилием от его губ — ей было и сладко и страшно в одно и то же время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86