Этот крест был для нее слишком тяжелой ношей. Она обратилась к дочери. – Не заезжай чересчур далеко, милая. Ты знаешь, как я волнуюсь, когда ты гуляешь одна.
– Чепуха, – добродушно прервал ее муж. – Девочка на своей лошади обскачет кого угодно.
– Кругом так неспокойно... – сказала Мария и умолка с несчастным видом.
Золоченая стрелка часов неумолимо двигалась вперед. Вряд ли он будет ее ждать. Но может быть, его что-то задержит? Казя заметила, что за ней наблюдает тетушка Дарья. Ее острые глаза, с которых начисто исчезла поволока безумия, казалось, видели Казю насквозь.
– ...После того как мы присоединили к себе Украину, – отец перешел на другого излюбленного конька. – Пятьдесят лет назад эта страна была выжженной пустыней – ничего, кроме трупов и разрушенных хуторов.
«Вдруг мать найдет для меня какую-нибудь работу по дому», – подумала Казя. Ее сердце тяжело упало вниз, и она прикусила себе губу, чтобы не закричать от отчаяния.
– Татары, русские. Поляки и турки. На украинской земле ими пролито достаточно крови, чтобы здесь росла лучшая в Европе пшеница.
– Мне однажды сказали, – вставила тетушка Дарья, – что некоторые знатные турки благороднее европейских джентльменов.
Мария опасливо покосилась на управляющего.
– Благородных турок не бывает, – Визинский уставился на тетушку Дарью мрачными глазами. – Для них мы всего лишь гяуры – неверные, скот, предназначенный для заклания или для продажи.
На его ребрах запечатлелся глубокий шрам от турецкого ятагана; до сих пор при воспоминании об ужасной гибели жены его голос срывался. Казя знала эту историю и поглядела на беднягу сочувственно. Но часы показывали уже половину третьего, и, в конце концов, что в прошлом, то в прошлом, а она живет в настоящем.
– Единственный турок, с которым я имел дело, лежит сейчас в земле, – граф Раденский победоносно подергал себя за усы.
– Язычники опять скопились на наших границах, – сказал патер Загорский, собирая соус корочкой хлеба.
– Чего же еще ожидать? Сегодня Польша не в состоянии дать отпор вражьей силе.
В последовавшей тишине Казя почувствовала, как один из мопсов тычется носом в ее подол.
– Нам нужен новый Собеский, нам нужна могучая кавалерия, такая как в прошлом веке. Тогда мы...
Казя вспомнила слова Генрика: «Однажды мы вновь сделаем Польшу великой...»
Печально сознавать, что они, вынужденные враждовать, думали одинаково.
Вдруг в окна забарабанил внезапный ливень.
– Как раз то, что нужно для пшеницы, – сказал ее отец, потирая огромные красные ладони.
Казя смотрела на струи воды, стекающие по карнизу, сквозь них ее воображение упорно рисовало тонкое загорелое лицо и вьющиеся темные волосы. Дождь кончился так же внезапно, как и начался.
– Не слишком много, не слишком мало. После прошлого неурожая нам нужно немного удачи, а, пан Визинский?
Управляющий кивнул.
– Кони и пшеница – вот что делает шляхтича богатым, – граф Раденский довольно улыбнулся.
Казя отчаянно сжала кулаки под столом. Боже, заставь их прекратить болтовню, чтобы она могла уйти. В любой момент мать могла дать ей какое-нибудь поручение, например, пересчитать штуки белья, и разве может она отказаться? Он должен быть там сегодня. Тучи рассеялись, и солнце осветило длинный портрет ее матери – совсем молодой девушки в темно-зеленом платье. «Если бы я была хоть наполовину так же красива. Вдруг тетушка Дарья попросит меня погулять с собаками? Вдруг в усадьбу ударит молния?»
– Ты очень тихая сегодня, Казя, – донесся до нее голос отца. – Она все утро была тихой, патер?
– Этим утром Казя была несколько рассеянной, – чопорно произнес иезуит. – Должен признать, что внимание ее блуждало очень далеко от темы урока.
– Пустая болтовня эти уроки, – сказала тетушка Дарья достаточно громко, чтобы это можно было услышать, – Весна наступила, – добавила она с лукавой улыбкой.
Казя почувствовала, что краснеет; она вообще очень легко заливалась краской, чувствуя себя при этом ребенком.
– Ведь весной, – сказала тетушка Дарья, не обращаясь ни к кому в отдельности, но не сводя глаз с покрасневшей девушки, – когда распускаются бутоны цветов...
– У нас есть дела поважнее, чем цветы, – нетерпеливо прервал ее брат. – Давайте, патер, читайте молитву.
Все встали и склонили головы.
– ...Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
– Иди погуляй, милая, – сказала графиня Раденская, – смотри, не возвращайся слишком поздно.
Казя метнула матери обожающий взгляд и быстро выбежала из комнаты.
Казя стояла на холмике над рекой, сдерживая почти невыносимое нетерпение. Волнующее предвкушение встречи, сопровождаемое диким наслаждением от стремительной скачки, уже испарилось, и на смену ему пришло растущее разочарование. Ее глаза были устремлены на противоположный берег реки, но он был безжизненным, только в небе парил одинокий ястреб. Казя подумала, что, когда птица улетит прочь, она уедет домой и никогда больше не вернется к этому месту снова. Чтобы не спугнуть птицу, Казя стояла так неподвижно, что на расстоянии вершка от ее сапожек устроилась полевая мышь, поблескивая сквозь траву черными глазками.
Казя глядела вниз на маленькое создание, столь уверенное, что это место в мире предназначено именно для него, и на мгновение девушка забыла о своем ожидании. Мышь начала умываться, и ее солидные самоуверенные манеры заставили Казю рассмеяться. Мышь вздрогнула и со скоростью мушкетной пули исчезла в мокрой траве. В то же мгновение из-за деревьев показался всадник и направил своего коня в реку.
Она слышала, как он подбадривает погружающееся в воду животное: вода поднялась до стремян, наполовину скрыв его высокие сапоги. Казя подбежала к яме, нырнула вниз и улеглась на расстеленный плащ. На тянущейся от реки каменистой тропинке послышался стук копыт.
– Шевелись, старая кляча, что с тобой сегодня? Голос был глубоким и сильным, в нем тлел огонь, готовый в любой момент разгореться неистовым пламенем.
Сквозь смеженные веки она почувствовала, как его конь заслонила собой солнце.
– Ты никогда не станешь солдатом, – сказал он, дружески усмехаясь.
Казя притворилась только что очнувшейся ото сна, она моргала глазами и смотрела недоуменно.
– Если не хочешь, чтобы тебя увидели, не носи красную юбку.
Стоя на краю ямы, он казался гораздо выше своего роста. Он опять был без шляпы, и его вьющиеся волосы свободно падали на воротник.
– Ты ждала здесь меня?
Притворяться не было никакого смысла, и Казя только счастливо засмеялась в ответ.
– Я думала... – начала она и умолкла. Какое значение имели слова, если он был здесь?
Я думала, что ты не приедешь, – искренне призналась она, протянув Генрику руку и приглашая его сесть рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Чепуха, – добродушно прервал ее муж. – Девочка на своей лошади обскачет кого угодно.
– Кругом так неспокойно... – сказала Мария и умолка с несчастным видом.
Золоченая стрелка часов неумолимо двигалась вперед. Вряд ли он будет ее ждать. Но может быть, его что-то задержит? Казя заметила, что за ней наблюдает тетушка Дарья. Ее острые глаза, с которых начисто исчезла поволока безумия, казалось, видели Казю насквозь.
– ...После того как мы присоединили к себе Украину, – отец перешел на другого излюбленного конька. – Пятьдесят лет назад эта страна была выжженной пустыней – ничего, кроме трупов и разрушенных хуторов.
«Вдруг мать найдет для меня какую-нибудь работу по дому», – подумала Казя. Ее сердце тяжело упало вниз, и она прикусила себе губу, чтобы не закричать от отчаяния.
– Татары, русские. Поляки и турки. На украинской земле ими пролито достаточно крови, чтобы здесь росла лучшая в Европе пшеница.
– Мне однажды сказали, – вставила тетушка Дарья, – что некоторые знатные турки благороднее европейских джентльменов.
Мария опасливо покосилась на управляющего.
– Благородных турок не бывает, – Визинский уставился на тетушку Дарью мрачными глазами. – Для них мы всего лишь гяуры – неверные, скот, предназначенный для заклания или для продажи.
На его ребрах запечатлелся глубокий шрам от турецкого ятагана; до сих пор при воспоминании об ужасной гибели жены его голос срывался. Казя знала эту историю и поглядела на беднягу сочувственно. Но часы показывали уже половину третьего, и, в конце концов, что в прошлом, то в прошлом, а она живет в настоящем.
– Единственный турок, с которым я имел дело, лежит сейчас в земле, – граф Раденский победоносно подергал себя за усы.
– Язычники опять скопились на наших границах, – сказал патер Загорский, собирая соус корочкой хлеба.
– Чего же еще ожидать? Сегодня Польша не в состоянии дать отпор вражьей силе.
В последовавшей тишине Казя почувствовала, как один из мопсов тычется носом в ее подол.
– Нам нужен новый Собеский, нам нужна могучая кавалерия, такая как в прошлом веке. Тогда мы...
Казя вспомнила слова Генрика: «Однажды мы вновь сделаем Польшу великой...»
Печально сознавать, что они, вынужденные враждовать, думали одинаково.
Вдруг в окна забарабанил внезапный ливень.
– Как раз то, что нужно для пшеницы, – сказал ее отец, потирая огромные красные ладони.
Казя смотрела на струи воды, стекающие по карнизу, сквозь них ее воображение упорно рисовало тонкое загорелое лицо и вьющиеся темные волосы. Дождь кончился так же внезапно, как и начался.
– Не слишком много, не слишком мало. После прошлого неурожая нам нужно немного удачи, а, пан Визинский?
Управляющий кивнул.
– Кони и пшеница – вот что делает шляхтича богатым, – граф Раденский довольно улыбнулся.
Казя отчаянно сжала кулаки под столом. Боже, заставь их прекратить болтовню, чтобы она могла уйти. В любой момент мать могла дать ей какое-нибудь поручение, например, пересчитать штуки белья, и разве может она отказаться? Он должен быть там сегодня. Тучи рассеялись, и солнце осветило длинный портрет ее матери – совсем молодой девушки в темно-зеленом платье. «Если бы я была хоть наполовину так же красива. Вдруг тетушка Дарья попросит меня погулять с собаками? Вдруг в усадьбу ударит молния?»
– Ты очень тихая сегодня, Казя, – донесся до нее голос отца. – Она все утро была тихой, патер?
– Этим утром Казя была несколько рассеянной, – чопорно произнес иезуит. – Должен признать, что внимание ее блуждало очень далеко от темы урока.
– Пустая болтовня эти уроки, – сказала тетушка Дарья достаточно громко, чтобы это можно было услышать, – Весна наступила, – добавила она с лукавой улыбкой.
Казя почувствовала, что краснеет; она вообще очень легко заливалась краской, чувствуя себя при этом ребенком.
– Ведь весной, – сказала тетушка Дарья, не обращаясь ни к кому в отдельности, но не сводя глаз с покрасневшей девушки, – когда распускаются бутоны цветов...
– У нас есть дела поважнее, чем цветы, – нетерпеливо прервал ее брат. – Давайте, патер, читайте молитву.
Все встали и склонили головы.
– ...Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.
– Иди погуляй, милая, – сказала графиня Раденская, – смотри, не возвращайся слишком поздно.
Казя метнула матери обожающий взгляд и быстро выбежала из комнаты.
Казя стояла на холмике над рекой, сдерживая почти невыносимое нетерпение. Волнующее предвкушение встречи, сопровождаемое диким наслаждением от стремительной скачки, уже испарилось, и на смену ему пришло растущее разочарование. Ее глаза были устремлены на противоположный берег реки, но он был безжизненным, только в небе парил одинокий ястреб. Казя подумала, что, когда птица улетит прочь, она уедет домой и никогда больше не вернется к этому месту снова. Чтобы не спугнуть птицу, Казя стояла так неподвижно, что на расстоянии вершка от ее сапожек устроилась полевая мышь, поблескивая сквозь траву черными глазками.
Казя глядела вниз на маленькое создание, столь уверенное, что это место в мире предназначено именно для него, и на мгновение девушка забыла о своем ожидании. Мышь начала умываться, и ее солидные самоуверенные манеры заставили Казю рассмеяться. Мышь вздрогнула и со скоростью мушкетной пули исчезла в мокрой траве. В то же мгновение из-за деревьев показался всадник и направил своего коня в реку.
Она слышала, как он подбадривает погружающееся в воду животное: вода поднялась до стремян, наполовину скрыв его высокие сапоги. Казя подбежала к яме, нырнула вниз и улеглась на расстеленный плащ. На тянущейся от реки каменистой тропинке послышался стук копыт.
– Шевелись, старая кляча, что с тобой сегодня? Голос был глубоким и сильным, в нем тлел огонь, готовый в любой момент разгореться неистовым пламенем.
Сквозь смеженные веки она почувствовала, как его конь заслонила собой солнце.
– Ты никогда не станешь солдатом, – сказал он, дружески усмехаясь.
Казя притворилась только что очнувшейся ото сна, она моргала глазами и смотрела недоуменно.
– Если не хочешь, чтобы тебя увидели, не носи красную юбку.
Стоя на краю ямы, он казался гораздо выше своего роста. Он опять был без шляпы, и его вьющиеся волосы свободно падали на воротник.
– Ты ждала здесь меня?
Притворяться не было никакого смысла, и Казя только счастливо засмеялась в ответ.
– Я думала... – начала она и умолкла. Какое значение имели слова, если он был здесь?
Я думала, что ты не приедешь, – искренне призналась она, протянув Генрику руку и приглашая его сесть рядом с собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100