Она должна нам помочь.
– Она уже что-то подозревает. Я в этом уверена.
– Значит, это ее не слишком удивит? – он помолчал. – Твой отец любит ее?
– Да.
– Но не так сильно, как я люблю его дочь.
Он поцеловал ее, и ее руки обвились вокруг его шеи. Она впилась в его губы с лютой страстью. Она кусала свой рот в отчаянном усилии превозмочь сковавший ее сердце холод. Она задрожала от внезапного страха; даже в его крепких объятиях она чувствовала, что надвигается что-то неумолимое, грозное...
– Не уезжай, Генрик. Не оставляй меня. Пожалуйста, останься здесь, пожалуйста.
– Я должен ехать, – мягко сказал он.
– Тогда возьми меня с собой.
Он осушил ее слезы и утешил ласковыми словами. Он знал, что сможет взять ее с собой только в качестве законной супруги.
– Скоро возьму. Очень, очень скоро.
– А куда мы поедем? – Казя улыбалась сквозь слезы, приободренная его уверенным голосом. – А что мы повезем в седельных сумках?
Они часто играли в эту игру, предвкушая, как однажды эта игра обернется реальностью.
– Мы поедем в Киев, – сказал он, – Потом мы поплывет вниз по Днепру до казацких земель. Казаки называют свою страну Запорожьем.
– А потом?
– В Запорожье нас посвятят в рыцари. Может быть, нас сделают королем и королевой, если у них так водится. А если нет, тогда мы поплывем дальше, к Черному морю.
– Оно действительно черное?
– Чернее, чем твои волосы, – засмеялся он весело, почувствовав, что развеял ее испуг. – Потом мы посетим ханский шатер в Крыму. Там растут персики, абрикосы и дыни величиной с...
– С карету Фике?
– С карету Фике.
Часто играя в подобные путешествия, они верили в них, наполовину в шутку, наполовину всерьез. Иногда эта вера граничила с тоскливым отчаянием. Они побывали всюду: в Италии, Франции, в таинственной земле московитов, расположенной на самом краю света; на загадочном Британском острове, населенном еретиками, которых не уставал предавать анафеме патер Загорский. В своих мечтах Казя никогда не задумывалась, что во время далеких странствий будет служить им кровом. С ней будет Генрик, ей было достаточно этого.
– Посмотри на месяц, – воскликнула она.
На кайме меркнувшего заката, словно воинственный знак на синей хоругви неба, висел бледно-серебряный месяц.
– Я никогда не видела его таким тонким, – удивилась Казя. – Как турецкая сабля.
– Сегодня, – авторитетно заявил он, – не будет видно солнца.
Он замолчал, с интересом ожидая ее ответа.
Она засмеялась и погладила его лоб.
– Голову напекло?
– Это называют затмением, – продолжал он. – Оно произойдет как раз сегодня. Луна пройдет мимо солнечного диска, так нам объяснял Конарский, и тень накроет часть Польши. – Он наслаждался произведенным эффектом. – В старину эти затмения толковали как предзнаменования: случится падеж скота или урожай будет богатым – это зависело от того, что заблагорассудится жрецам. Но теперь, с развитием науки, – закончил он важно, – мы знаем, что это всего лишь феномен природы.
Казя притихла, не сводя расширенных глаз с небосклона. Луна приблизилась к солнцу, и земля окрасилась в красноватый оттенок. Лесорубы, с ужасом воззрившись на небо сквозь густую листву, сжали покрепче ручки своих топоров, словно собираясь отбиваться от невидимого врага. Вскоре в окутавшей их тьме они не могли различить друг друга и, накрыв головы руками, ничком прижались к земле. На болоте встревоженно закрякали утки, канюки торопливо укрылись в кроне могучего дуба, рысь, которая со своими детенышами охотилась на берегу реки, распласталась на брюхе и издала короткий угрожающий рык.
Повсюду при виде надвигающейся гигантской тени люди и животные в страхе смыкали глаза или приникали поближе к земле. Птицы подняли было оглушительный щебет: их стайки бесцельно метались в воздухе, но потом и они умолкли, затаившись в гуще листвы. Полная тишина – даже насекомых не было слышно – нарушалась лишь слабым журчанием воды в реке.
Завыли волки. Задрожав, Казя перекрестилась и крепче прильнула к Генрику. Ветки березы превратились в тонкие черные кости.
– Обними меня! – она прижалась лицом к его груди – Обними меня крепче.
Генрик увидел, как ее кожа теряет свой цвет и приобретает мертвенно-пепельный оттенок пергамента. Внезапно ему стало страшно. Сухое и четкое объяснение Конарского в классе звучало очень просто, но здесь... Волки выли и выли, до тех пор пока умирающее солнце окончательно не скрылось из виду, а вместе с ним ушли свет и тепло.
На мгновение Казя разжала объятие и взглянула ему в лицо, похожее на черную маску. Она вздрогнула и вновь закрыла глаза.
– Я здесь, моя дролечка. Я всегда буду здесь.
Она бессвязно шептала молитвы; ее ногти глубоко впились в спину Генрика.
– Казя, затмение прошло! Солнце вернулось.
Открыв глаза, она увидела березу, пламенеющую в лучах заката, как факел, и глубоко с облегчением рассмеялась. Генрик принялся осыпать ее поцелуями, его рука лихорадочно блуждала по ее телу.
– Черные глаза, – прошептал он, в порыве желания забыв свой недавний страх, – Черные, как бархат.
– Слава Богу, что ты был рядом со мной. Я так испугалась... – Его жадные губы накрыли ее рот, не дав Казе договорить.
– Твой рот такой нежный, Казя, нежный и мягкий.
– Когда ты на меня так смотришь, я сама не своя... О Генрик, прошу тебя – продолжай.
Он покрыл страстными поцелуями ее шею и плечи, ощутив на своих губах сладкий пот ее тела, от ног до набухших сосков. Его зубы заставили ее кричать, она яростно извивалась, стремясь полностью слиться с его телом.
– Еще, милый, еще. Не останавливайся, умоляю, не останавливайся!
Казалось, что она расплющится о твердую, как железо, землю, отдав себя на волю стремительного, не знающего преград порыва. Стиснутая его железными руками, она продолжала извиваться и трепетать, словно пойманная на крючок рыбка.
В долине вновь мерно затюкали топоры. Раздался негромкий жалобный треск – это валилось дерево...
– ...а-а-а-ааа!
– Дролечка, я поранил тебя! Прости, – он слизнул кровь с ее губ.
Ее огромные черные глаза улыбались, тело все еще вздрагивало.
– Это знак нашей любви, – сказала она почти шепотом. – Оставь их побольше.
– Вот что бывает, когда солнце скрывается из виду, – засмеялся Генрик.
– Мы должны молить Бога, чтобы он послал еще одно затмение.
Они смеялись и подшучивали друг над другом, а тем временем солнце плавно клонилось к вершинам Карпат. Настала минута расставания. Они кончили одеваться в тишине. Генрик застыл, держа в правой руке сапог.
– Завтра... – начал он, но на этот раз в его голосе не было прежней уверенности. Он понял, что через несколько минут, когда Казя уйдет, его жизнь станет пустой и холодной, как зимняя степь. И снова в его глазах померк свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– Она уже что-то подозревает. Я в этом уверена.
– Значит, это ее не слишком удивит? – он помолчал. – Твой отец любит ее?
– Да.
– Но не так сильно, как я люблю его дочь.
Он поцеловал ее, и ее руки обвились вокруг его шеи. Она впилась в его губы с лютой страстью. Она кусала свой рот в отчаянном усилии превозмочь сковавший ее сердце холод. Она задрожала от внезапного страха; даже в его крепких объятиях она чувствовала, что надвигается что-то неумолимое, грозное...
– Не уезжай, Генрик. Не оставляй меня. Пожалуйста, останься здесь, пожалуйста.
– Я должен ехать, – мягко сказал он.
– Тогда возьми меня с собой.
Он осушил ее слезы и утешил ласковыми словами. Он знал, что сможет взять ее с собой только в качестве законной супруги.
– Скоро возьму. Очень, очень скоро.
– А куда мы поедем? – Казя улыбалась сквозь слезы, приободренная его уверенным голосом. – А что мы повезем в седельных сумках?
Они часто играли в эту игру, предвкушая, как однажды эта игра обернется реальностью.
– Мы поедем в Киев, – сказал он, – Потом мы поплывет вниз по Днепру до казацких земель. Казаки называют свою страну Запорожьем.
– А потом?
– В Запорожье нас посвятят в рыцари. Может быть, нас сделают королем и королевой, если у них так водится. А если нет, тогда мы поплывем дальше, к Черному морю.
– Оно действительно черное?
– Чернее, чем твои волосы, – засмеялся он весело, почувствовав, что развеял ее испуг. – Потом мы посетим ханский шатер в Крыму. Там растут персики, абрикосы и дыни величиной с...
– С карету Фике?
– С карету Фике.
Часто играя в подобные путешествия, они верили в них, наполовину в шутку, наполовину всерьез. Иногда эта вера граничила с тоскливым отчаянием. Они побывали всюду: в Италии, Франции, в таинственной земле московитов, расположенной на самом краю света; на загадочном Британском острове, населенном еретиками, которых не уставал предавать анафеме патер Загорский. В своих мечтах Казя никогда не задумывалась, что во время далеких странствий будет служить им кровом. С ней будет Генрик, ей было достаточно этого.
– Посмотри на месяц, – воскликнула она.
На кайме меркнувшего заката, словно воинственный знак на синей хоругви неба, висел бледно-серебряный месяц.
– Я никогда не видела его таким тонким, – удивилась Казя. – Как турецкая сабля.
– Сегодня, – авторитетно заявил он, – не будет видно солнца.
Он замолчал, с интересом ожидая ее ответа.
Она засмеялась и погладила его лоб.
– Голову напекло?
– Это называют затмением, – продолжал он. – Оно произойдет как раз сегодня. Луна пройдет мимо солнечного диска, так нам объяснял Конарский, и тень накроет часть Польши. – Он наслаждался произведенным эффектом. – В старину эти затмения толковали как предзнаменования: случится падеж скота или урожай будет богатым – это зависело от того, что заблагорассудится жрецам. Но теперь, с развитием науки, – закончил он важно, – мы знаем, что это всего лишь феномен природы.
Казя притихла, не сводя расширенных глаз с небосклона. Луна приблизилась к солнцу, и земля окрасилась в красноватый оттенок. Лесорубы, с ужасом воззрившись на небо сквозь густую листву, сжали покрепче ручки своих топоров, словно собираясь отбиваться от невидимого врага. Вскоре в окутавшей их тьме они не могли различить друг друга и, накрыв головы руками, ничком прижались к земле. На болоте встревоженно закрякали утки, канюки торопливо укрылись в кроне могучего дуба, рысь, которая со своими детенышами охотилась на берегу реки, распласталась на брюхе и издала короткий угрожающий рык.
Повсюду при виде надвигающейся гигантской тени люди и животные в страхе смыкали глаза или приникали поближе к земле. Птицы подняли было оглушительный щебет: их стайки бесцельно метались в воздухе, но потом и они умолкли, затаившись в гуще листвы. Полная тишина – даже насекомых не было слышно – нарушалась лишь слабым журчанием воды в реке.
Завыли волки. Задрожав, Казя перекрестилась и крепче прильнула к Генрику. Ветки березы превратились в тонкие черные кости.
– Обними меня! – она прижалась лицом к его груди – Обними меня крепче.
Генрик увидел, как ее кожа теряет свой цвет и приобретает мертвенно-пепельный оттенок пергамента. Внезапно ему стало страшно. Сухое и четкое объяснение Конарского в классе звучало очень просто, но здесь... Волки выли и выли, до тех пор пока умирающее солнце окончательно не скрылось из виду, а вместе с ним ушли свет и тепло.
На мгновение Казя разжала объятие и взглянула ему в лицо, похожее на черную маску. Она вздрогнула и вновь закрыла глаза.
– Я здесь, моя дролечка. Я всегда буду здесь.
Она бессвязно шептала молитвы; ее ногти глубоко впились в спину Генрика.
– Казя, затмение прошло! Солнце вернулось.
Открыв глаза, она увидела березу, пламенеющую в лучах заката, как факел, и глубоко с облегчением рассмеялась. Генрик принялся осыпать ее поцелуями, его рука лихорадочно блуждала по ее телу.
– Черные глаза, – прошептал он, в порыве желания забыв свой недавний страх, – Черные, как бархат.
– Слава Богу, что ты был рядом со мной. Я так испугалась... – Его жадные губы накрыли ее рот, не дав Казе договорить.
– Твой рот такой нежный, Казя, нежный и мягкий.
– Когда ты на меня так смотришь, я сама не своя... О Генрик, прошу тебя – продолжай.
Он покрыл страстными поцелуями ее шею и плечи, ощутив на своих губах сладкий пот ее тела, от ног до набухших сосков. Его зубы заставили ее кричать, она яростно извивалась, стремясь полностью слиться с его телом.
– Еще, милый, еще. Не останавливайся, умоляю, не останавливайся!
Казалось, что она расплющится о твердую, как железо, землю, отдав себя на волю стремительного, не знающего преград порыва. Стиснутая его железными руками, она продолжала извиваться и трепетать, словно пойманная на крючок рыбка.
В долине вновь мерно затюкали топоры. Раздался негромкий жалобный треск – это валилось дерево...
– ...а-а-а-ааа!
– Дролечка, я поранил тебя! Прости, – он слизнул кровь с ее губ.
Ее огромные черные глаза улыбались, тело все еще вздрагивало.
– Это знак нашей любви, – сказала она почти шепотом. – Оставь их побольше.
– Вот что бывает, когда солнце скрывается из виду, – засмеялся Генрик.
– Мы должны молить Бога, чтобы он послал еще одно затмение.
Они смеялись и подшучивали друг над другом, а тем временем солнце плавно клонилось к вершинам Карпат. Настала минута расставания. Они кончили одеваться в тишине. Генрик застыл, держа в правой руке сапог.
– Завтра... – начал он, но на этот раз в его голосе не было прежней уверенности. Он понял, что через несколько минут, когда Казя уйдет, его жизнь станет пустой и холодной, как зимняя степь. И снова в его глазах померк свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100