Краем глаза она уловила внезапное движение впереди на тропинке. Она затаила дыхание, но ничего не услышала, кроме бешеного стука своего сердца.
Не успела она сделать и трех шагов, как перед ней словно из-под земли выросла человеческая фигура. Рука стиснула ее горло, а в живот уперлось лезвие ножа. Не сопротивляясь, Казя благоразумно позволила уложить себя на траву. Рука рыскала по ее телу в поисках оружия.
– Исусе Христе, да это же баба.
Услышав приглушенное восклицание, Казя узнала наречие донских казаков. Хватка на ее горле ослабла, и она судорожно втягивала в себя воздух. Вокруг нее замелькали ожившие темные силуэты.
– Эй, Пугачев, здесь баба.
– Что ты горланишь, дурень? В шинке, что ли? Ворочайтесь на места, – сердито прошипел вожак, и окружавшие ее люди снова растаяли в темноте. Оставшиеся продолжали шепотом совещаться.
– Татарская сучка.
– Какого рожна она таскается ночью?
– Пырнуть ее ножиком – и вся недолга. Казя приподняла голову.
– Казаки не отказывают в помощи людям, которые пришли просить у них убежища, – медленно прошептала она. – Разве это не закон к-казацкой земли?
– Да она по-нашему разумеет.
Один из них опустился на колено рядом с ней.
– Ты чья будешь? – спросил он, – Пошто бродишь ночью одна?
– Помогите мне, – сказала она. – Я сбежала от турок и прошу вашей помощи.
Все молчали. Облака рассеялись, и свет луны упал прямо на ее лицо.
– Она не турчанка, – сказал вожак, которого остальные называли Пугачевым.
– Что с того? Пущай ведет нас к палатам наместника.
– Эй, девка, знаешь где его палаты?
Казя бешено затрясла головой.
– Я ничего не знаю. Турки держат своих ж-женщин взаперти. Откуда мне знать.
– Брешешь, – перед ее глазами сверкнул нож.
– Развяжи ей язык, Шамиль.
– Выпусти ей кишки.
– Братцы, может, мы девку того... попользуемся. Казаки изощрялись в жестоких фантазиях, и у Кази от страха к горлу подкатил комок сухой горечи.
– Довольно, – Пугачев говорил тихо, но все, как по команде, замолчали.
Внезапно он схватил ее за волосы и резко оторвал ее голову от земли.
– Скажешь? Аль тебе глотку перерезать? – От боли на ее глаза навернулись слезы, но она снова отрицательно потрясла головой. – Веди нас к палатам, – прошипел он.
– Убери свои руки, – выпалила она.
Он отпустил ее и сердито толкнул на землю.
– От нее толку не добьешься.
Он взглянул вверх на вышедшую из-за туч луну. Оливковые деревья смыли с себя белесый туман и теперь отчетливо чернели в серебряном свете. Внизу между деревьями показались огоньки факелов, послышались голоса, а потом встревоженная дробь барабанов.
– Они бьют тревогу, – сказала Казя. – Скоро все холмы будут кишеть людьми.
Пугачев посмотрел вниз, потом через плечо на тропинку, по которой они пришли, как будто в нерешительности, что делать. «Диран-бей, – размышляли Казя, – перевернет всю Керчь, чтобы схватить меня, турки перебьют эту горстку казаков, а меня уволокут назад и будут пытать».
– Когда это казаки турка робели...
– Он верно сказал, надоть их обойти... Приглушенные препирательства нарушили ее мысли.
Напружинившись, будто в следующее мгновение готовился кинуться на врага, Пугачев наблюдал, как к ним медленно приближаются огоньки факелов. Но он сказал:
– Их слишком много. Надобно уходить. Какой-то казак с отвращением сплюнул. Снова раздалось нестройное бормотание.
– Город полон с-солдат и янычар, – вступила в разговор Казя.
– Девка, ты же взаперти сидела.
– Как турки будут недалече, она их и кликнет. Говорю, выпустим ей кишки и наскочим на нехристей, покуда они не опомнились.
– Нет, мы воротимся к лодке, – голос Пугачева был непреклонен.
– Воротимся? Плыли-плыли и воротимся с пустыми руками? Да нас на Дону куры засмеют, – говоривший с жаром выругался. Казя почувствовала, как казаки нерешительно зашевелились.
– При этакой луне и хорек в курятник не проберется. Неужто не смекаете, братцы?
– Верно, верно говоришь.
– Кому охота сидеть на колу, милости просим, оставайтесь. Ласковых вдовушек в станице прибавится, – при этих словах послышались сдавленные смешки.
Турецкие голоса слышались все ближе и ближе, между деревьев колыхались факелы, барабанная дробь слилась в сплошной гул.
– А девка?
– Пойдет с нами, – не колеблясь, сказал Пугачев.
– Она еле плетется... – она видела, как все лица повернулись в сторону, откуда, словно лай борзой своры, раздавались звуки погони.
– Подымайся!
Она поднялась, едва не закричав от невыносимой боли в израненных ногах.
– Присмотри за ней, Шамиль.
Казак схватил ее за руку и потащил за собой, другой рукой Казя сжимала себе рот, чтобы подавить болезненные стоны, которые вырывались у нее после каждого шага. Несколько раз она спотыкалась и падала на колени, но Шамиль продолжал тянуть ее за собой, хрипло шепча, чтобы она шевелилась, или он поторопит ее ножом. Казаки шли вперед бесшумно и быстро, как волки. На вершине холма они остановились, и Пугачев пошел вперед на разведку. Казя в изнеможении опустилась на землю. Она не может идти дальше, не может. Пусть лучше ее убьют, лишь бы не идти по этим камням.
Потом она вспомнила о Фике, не дрогнувшей, когда за ними по пятам гнались волки, и решила, что будет следовать за казаками до тех пор, пока в ней теплится жизнь.
Но когда она встала, в ее ступню, как гвоздь, глубоко вонзился острый камешек. От боли она почти потеряла сознание. Пугачев наклонился и увидел ее босые, покрытые кровью ноги. Не говоря ни слова, он сгреб ее в охапку и перекинул через плечо, словно медведь, уволакивающий добытого им оленя. Казаки начали спускаться с холма. Казя раскачивалась в такт его широким шагам, уткнувшись носом в грубую куртку из воловьей кожи, от которой исходил одуряющий запах пота и сырости.
Внизу была лодка, вытащенная из маленькой бухточки на песок и укрытая срезанными ветвями. Казаки сноровисто спустили ее на воду, и Пугачев бесцеремонно сунул свой живой груз под холстину, натянутую над кормой.
– Ляг здесь и не путайся под ногами, – сказал он и повернулся, отдавая тихим голосом распоряжения.
Она услышала мягкий всплеск весел, журчание воды за бортом и поскрипывание шпангоута. Они скользили вдоль линии берега, и Казя видела, как постепенно отдаляются турецкие факелы, превращаясь в разбросанные среди деревьев тусклые искорки.
* * *
В густом тумане, окутавшем побережье, охотилась крачка. Почти без звука она погружалась в сероватую воду и, вынырнув оттуда с серебряной рыбкой в клюве, торопилась на берег, чтобы без помех проглотить добычу. Зеркальную гладь моря не волновал ветер, и здесь хозяйничали только птицы и рыбы. Ветры, дующие порою из устья Дона, а порою с Кавказских гор, порою на руку туркам, а порою на руку казакам, в этот день предпочли не дуть вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Не успела она сделать и трех шагов, как перед ней словно из-под земли выросла человеческая фигура. Рука стиснула ее горло, а в живот уперлось лезвие ножа. Не сопротивляясь, Казя благоразумно позволила уложить себя на траву. Рука рыскала по ее телу в поисках оружия.
– Исусе Христе, да это же баба.
Услышав приглушенное восклицание, Казя узнала наречие донских казаков. Хватка на ее горле ослабла, и она судорожно втягивала в себя воздух. Вокруг нее замелькали ожившие темные силуэты.
– Эй, Пугачев, здесь баба.
– Что ты горланишь, дурень? В шинке, что ли? Ворочайтесь на места, – сердито прошипел вожак, и окружавшие ее люди снова растаяли в темноте. Оставшиеся продолжали шепотом совещаться.
– Татарская сучка.
– Какого рожна она таскается ночью?
– Пырнуть ее ножиком – и вся недолга. Казя приподняла голову.
– Казаки не отказывают в помощи людям, которые пришли просить у них убежища, – медленно прошептала она. – Разве это не закон к-казацкой земли?
– Да она по-нашему разумеет.
Один из них опустился на колено рядом с ней.
– Ты чья будешь? – спросил он, – Пошто бродишь ночью одна?
– Помогите мне, – сказала она. – Я сбежала от турок и прошу вашей помощи.
Все молчали. Облака рассеялись, и свет луны упал прямо на ее лицо.
– Она не турчанка, – сказал вожак, которого остальные называли Пугачевым.
– Что с того? Пущай ведет нас к палатам наместника.
– Эй, девка, знаешь где его палаты?
Казя бешено затрясла головой.
– Я ничего не знаю. Турки держат своих ж-женщин взаперти. Откуда мне знать.
– Брешешь, – перед ее глазами сверкнул нож.
– Развяжи ей язык, Шамиль.
– Выпусти ей кишки.
– Братцы, может, мы девку того... попользуемся. Казаки изощрялись в жестоких фантазиях, и у Кази от страха к горлу подкатил комок сухой горечи.
– Довольно, – Пугачев говорил тихо, но все, как по команде, замолчали.
Внезапно он схватил ее за волосы и резко оторвал ее голову от земли.
– Скажешь? Аль тебе глотку перерезать? – От боли на ее глаза навернулись слезы, но она снова отрицательно потрясла головой. – Веди нас к палатам, – прошипел он.
– Убери свои руки, – выпалила она.
Он отпустил ее и сердито толкнул на землю.
– От нее толку не добьешься.
Он взглянул вверх на вышедшую из-за туч луну. Оливковые деревья смыли с себя белесый туман и теперь отчетливо чернели в серебряном свете. Внизу между деревьями показались огоньки факелов, послышались голоса, а потом встревоженная дробь барабанов.
– Они бьют тревогу, – сказала Казя. – Скоро все холмы будут кишеть людьми.
Пугачев посмотрел вниз, потом через плечо на тропинку, по которой они пришли, как будто в нерешительности, что делать. «Диран-бей, – размышляли Казя, – перевернет всю Керчь, чтобы схватить меня, турки перебьют эту горстку казаков, а меня уволокут назад и будут пытать».
– Когда это казаки турка робели...
– Он верно сказал, надоть их обойти... Приглушенные препирательства нарушили ее мысли.
Напружинившись, будто в следующее мгновение готовился кинуться на врага, Пугачев наблюдал, как к ним медленно приближаются огоньки факелов. Но он сказал:
– Их слишком много. Надобно уходить. Какой-то казак с отвращением сплюнул. Снова раздалось нестройное бормотание.
– Город полон с-солдат и янычар, – вступила в разговор Казя.
– Девка, ты же взаперти сидела.
– Как турки будут недалече, она их и кликнет. Говорю, выпустим ей кишки и наскочим на нехристей, покуда они не опомнились.
– Нет, мы воротимся к лодке, – голос Пугачева был непреклонен.
– Воротимся? Плыли-плыли и воротимся с пустыми руками? Да нас на Дону куры засмеют, – говоривший с жаром выругался. Казя почувствовала, как казаки нерешительно зашевелились.
– При этакой луне и хорек в курятник не проберется. Неужто не смекаете, братцы?
– Верно, верно говоришь.
– Кому охота сидеть на колу, милости просим, оставайтесь. Ласковых вдовушек в станице прибавится, – при этих словах послышались сдавленные смешки.
Турецкие голоса слышались все ближе и ближе, между деревьев колыхались факелы, барабанная дробь слилась в сплошной гул.
– А девка?
– Пойдет с нами, – не колеблясь, сказал Пугачев.
– Она еле плетется... – она видела, как все лица повернулись в сторону, откуда, словно лай борзой своры, раздавались звуки погони.
– Подымайся!
Она поднялась, едва не закричав от невыносимой боли в израненных ногах.
– Присмотри за ней, Шамиль.
Казак схватил ее за руку и потащил за собой, другой рукой Казя сжимала себе рот, чтобы подавить болезненные стоны, которые вырывались у нее после каждого шага. Несколько раз она спотыкалась и падала на колени, но Шамиль продолжал тянуть ее за собой, хрипло шепча, чтобы она шевелилась, или он поторопит ее ножом. Казаки шли вперед бесшумно и быстро, как волки. На вершине холма они остановились, и Пугачев пошел вперед на разведку. Казя в изнеможении опустилась на землю. Она не может идти дальше, не может. Пусть лучше ее убьют, лишь бы не идти по этим камням.
Потом она вспомнила о Фике, не дрогнувшей, когда за ними по пятам гнались волки, и решила, что будет следовать за казаками до тех пор, пока в ней теплится жизнь.
Но когда она встала, в ее ступню, как гвоздь, глубоко вонзился острый камешек. От боли она почти потеряла сознание. Пугачев наклонился и увидел ее босые, покрытые кровью ноги. Не говоря ни слова, он сгреб ее в охапку и перекинул через плечо, словно медведь, уволакивающий добытого им оленя. Казаки начали спускаться с холма. Казя раскачивалась в такт его широким шагам, уткнувшись носом в грубую куртку из воловьей кожи, от которой исходил одуряющий запах пота и сырости.
Внизу была лодка, вытащенная из маленькой бухточки на песок и укрытая срезанными ветвями. Казаки сноровисто спустили ее на воду, и Пугачев бесцеремонно сунул свой живой груз под холстину, натянутую над кормой.
– Ляг здесь и не путайся под ногами, – сказал он и повернулся, отдавая тихим голосом распоряжения.
Она услышала мягкий всплеск весел, журчание воды за бортом и поскрипывание шпангоута. Они скользили вдоль линии берега, и Казя видела, как постепенно отдаляются турецкие факелы, превращаясь в разбросанные среди деревьев тусклые искорки.
* * *
В густом тумане, окутавшем побережье, охотилась крачка. Почти без звука она погружалась в сероватую воду и, вынырнув оттуда с серебряной рыбкой в клюве, торопилась на берег, чтобы без помех проглотить добычу. Зеркальную гладь моря не волновал ветер, и здесь хозяйничали только птицы и рыбы. Ветры, дующие порою из устья Дона, а порою с Кавказских гор, порою на руку туркам, а порою на руку казакам, в этот день предпочли не дуть вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100