— Нет, это меня не удивляет, — истово произнес он. — Но вы должны послушаться. Вы должны сделать это, чтоб обезопасить себя.
— Значит, я должна спасать свое тело, а не душу?
— Нет причин, чтобы не спасти и душу, и тело.
Мы много беседовали, и я почувствовала, что за последние недели мое отношение к нему начало меняться. Изменялось все, как будто пелена спадала с моих глаз.
Проходили дни и недели. Я удивлялась на себя. Я становилась счастливой на этой чужой земле. Мне стало понятным спокойствие Хани, ее забота об Эдвине. Приближался срок родов и у Дженнет. Она иногда сидела с нами в испанском садике, который специально разбили для дона Фелипе садовники, приехавшие из Испании. В жаркие дни там мы находили умиротворение. Мы могли вместе шить, поскольку в комнате для рукоделия появлялись новые полотно и кружева, и, хотя я не брала эти вещи для себя, я использовала их для своего ребенка.
Иногда я думала о несуразности всего этого и вспоминала маму, гуляющую по саду или навещающую мою бабушку. Они, наверное, вспоминают нас. Моя мать, конечно, горюет о пропавших дочерях. Считают ли они, что мы погибли? Я переживала за нее, за ее страдания, ведь она очень любила нас обеих — особенно меня, ее родную дочь.
Но все это осталось далеко, как другая жизнь; а здесь мы гуляли по испанскому саду, и новая жизнь во мне напоминала, что близок тот счастливый момент, когда я смогу взять на руки своего ребенка.
Дженнет была благодушна — располневшая, абсолютно спокойная, принимающая жизнь такой, какой я никогда не смогу ее принять. Теперь она избавилась от необходимости скрывать что-либо, она, казалось, забыла свои заботы. Из-за ее привычки напевать себе что-то под нос она раздражала меня, поскольку эти мелодии напоминали о доме.
Мы сидели, укрывшись от палящих лучей солнца, которое было жарче, чем наше дома: Хани играла с малышкой, Дженнет напевала за шитьем, я тоже шила. Внезапно я засмеялась. Это было настолько невероятно, чтобы три женщины — одна мать, две другие, готовящиеся родить, пройдя через бурные приключения, были сейчас совершенно безмятежны.
Хани посмотрела на меня и улыбнулась. Этот смех не испугал ее, ведь это была не истерика, в нем чувствовалось счастье. Мы мирились с нашей жизнью.
Я любила маленькую и хрупкую дочку Хани, с нежной кожей и голубыми глазами; я не думала, что она станет такой же красивой, как ее мать. Мне нравилось проводить с ней время. Я брала ее в испанский сад и там нежно качала. Она смотрела на меня огромными удивленными глазами. Я часто пела ей песни, которые напевала мне еще моя мама: «Охота короля»и «Зеленые рукава», которые, говорят, написал сам король Генрих Великий.
Однажды, когда я сидела в решетчатой беседке в испанском саду и укачивала малышку, я вдруг почувствовала, что кто-то смотрит на меня.
Я оглянулась и увидела дона Фелипе, стоящего в нескольких ярдах от меня.
Я вспыхнула; он продолжал относиться ко мне с безразличием, к которому я уже привыкла. Я глядела на ребенка, делая вид, что не обращаю на него внимания, но он продолжал стоять. Малышка начала хныкать, как будто почувствовала чужое присутствие.
Я прошептала:
— Баю-бай, Эдвина. Все в порядке. Я здесь, дорогая.
Когда я подняла глаза, его уже не было.
Я всегда волновалась, когда он находился в доме. Слуги с удвоенным усердием делали свои дела, везде чувствовалось напряжение.
Я испугалась этой ночью, когда, лежа в постели, услышала медленные и осторожные шаги в коридоре.
Я вздрогнула и стала прислушиваться. Они медленно приближались и затихли возле моей двери.
Я подумала: «Он идет ко мне», — и вспомнила, как он стоял и смотрел на меня в саду.
Сердце мое так бешено колотилось, что, казалось, я задохнусь. Инстинктивно я притворилась спящей.
Через полуприкрытые глаза я увидела свет и тень на стене.
Его тень.
Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами. Он стоял у изголовья постели, в его руках слабо мерцала свеча.
Казалось, он стоял долго, затем свеча исчезла, я услышала, как дверь тихо закрылась.
Некоторое время я еще не отваживалась открыть глаза, боясь, что он все еще в комнате; но, когда услышала его медленные удаляющиеся шаги, то открыла глаза.
Пришло время рожать и Дженнет. Повивальная бабка приехала на гасиенду, но роды у Дженнет, в отличие от родов Хани, были быстрые; через несколько часов после начала схваток мы услышали пронзительный крик ребенка.
Родился мальчик, и, клянусь, что он был похож на Джейка Пенлайона.
Я сказала Хани:
— Избавимся ли мы когда-нибудь от этого мужчины? Теперь ребенок Дженнет будет постоянно напоминать нам о нем.
Мне казалось, что я не полюблю этого ребенка. Уже с первых недель он проявил свой темперамент. Я никогда бы не поверила, что ребенок может так громко кричать, требуя то, что хочет.
Дженнет переполняла гордость, ведь мальчик являлся сыном капитана Пенлайона. Она была уверена, что второго такого ребенка не рождалось еще на свете.
— Так думают все матери, — сказала я.
— Это правда, госпожа, но все же я права. Только такой мужчина мог сделать подобного ребенка.
С каждым днем он все больше и больше походил на отца.
Джейк Пенлайон будет преследовать нас вечно.
— Поскольку мой ребенок родился, — сказала Хани, — нас не должны больше держать здесь. Мы должны ехать домой. Мне надо вернуться в Аббатство.
В глазах Хани я увидела страстное желание вернуться домой.
Сидя в саду, мы говорили о днях, проведенных в Аббатстве, и как моя бабушка приходила с корзиной, полной притираний, конфет и цветов. Как она любила рассказывать о близнецах-сыновьях, которые иногда приходили к ней!
И когда мы вспоминали прошлое, Хани доверила мне свои секреты.
— Я всегда ревновала тебя, Кэтрин, — сказала она. — Ты получала все, чего хотелось мне.
— Ты ревновала меня! Но ты была красивее.
— Я была дочерью прислуги и человека, ограбившего Аббатство, а моя прабабушка была ведьмой.
— Но у тебя все шло хорошо, Хани. В конце концов, ты вышла замуж за богатого человека, который страстно любил тебя. Ты была счастлива.
— Я всегда была по-своему счастлива. Но счастье переменчиво. Я была приемная дочь, не принятая хозяином дома.
— Но твоя красота делала тебя выше всего этого. Эдуард Эннис, лорд Калпертон, — и благодаря ему ты вошла в высший свет.
— Я согласилась на брак с Эдуардом потому, что он был хорошей парой.
— Это так и было. Мама была рада.
— Все в доме были рады. Сирота выбралась из нищеты, она сделала хорошую партию, у нее был добрейший и терпеливейший муж. Это и есть счастье, Кэтрин?
— Если ты его любила…
— Я полюбила его. Он был таким добрым и хорошим мужем. Я привязалась к нему. Он был лучше, чем я думала.
— О чем ты говоришь, Хани?
— Что я любила… так же, как и ты, но он был не для меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94