Я строила свои планы, но он не любил меня, он любил другую. Это было еще задолго до того, как он или она поняли это. Я знала это и ненавидела тебя, Кэтрин, ревнуя по-детски.
— Ты ненавидела меня?
— Да. Мама любила тебя так, как никогда не любила меня. Ты была ее родной дочерью. И Кэри любил тебя, он был задирой, и вы часто дрались… но он всегда смотрел на тебя, он был весел и счастлив только тогда, когда видел тебя. Я знаю. Я часто плакала по ночам.
— Ты любила Кэри?
— Конечно, я любила его. Кто же мог не любить его?
— О, Хани, — сказала я, — и ты… Мы замолчали, думая о нем, — Кэри, мой любимый Кэри. Но я потеряла его. И Хани потеряла его.
— Наша любовь была обречена, — сказала я. — Но у тебя же не было таких причин. Она засмеялась:
— Из-за того, что любовь одной отвергнута, вовсе не значит, что повезет другой.
— Но он любил тебя.
— Как сестру… Я знала, что любит-то он тебя, и приняла предложение Эдуарда. Только после свадьбы я узнала правду.
Я отвернулась. Посмотрев на ослепительное небо, на пальмы на горизонте, я подумала о трагических поворотах нашей жизни, которые привели нас сюда. Благодаря этой исповеди мы стали ближе, ведь мы обе любили и потеряли Кэри.
Ребенок Дженнет, как и ребенок Хани, был крещен по католическому ритуалу. Хани была католичкой еще до того, как покинула Англию, а Дженнет была готова принять любую веру. Альфонсо наставил ее на путь истинный, а Джон Грегори повел по этому пути. Я думала о том, что скажет Джейк Пенлайон, когда узнает, что его сын, хотя и незаконнорожденный, был крещен как католик, и эта мысль доставила мне удовольствие.
Дженнет назвала сына в честь его отца Джейком, и скоро его стали называть Жако.
Наши жизни заполнились заботой о двух детях. Но вскоре в нее вошел и третий ребенок.
Это был найденный мной Карлос, бедный маленький Карлос. Он мог тронуть сердце любой женщины, главным образом потому, что в нем было что-то живое, веселое и шаловливое.
Я думала о доне Фелипе больше, чем могла допустить. Он часто отсутствовал, даже если приезжал в Лагуну. Когда он был дома, я прилагала все усилия, чтобы не встречаться с ним, но любила тайно следить за ним. Иногда мне удавалось, оставаясь в тени, увидеть его из окна глядящим наверх так, будто он знал, что я наблюдаю за ним.
Меня очень интересовало его отношение к Изабелле. Часто ли он навещал ее? О чем они говорили? Знала ли она о моем присутствии на гасиенде? А если знала, то что она об этом думала? Знала ли она о том, что я беременна?
Я часто прогуливалась мимо Голубого дома и заглядывала через железную решетку во внутренний дворик, где олеандры отбрасывали тень на булыжники.
Этот дом стал моим наваждением. Ноги несли меня туда всегда, когда я оставалась одна.
Однажды ворота оставили открытыми, и я вошла вовнутрь. Было время полуденной сиесты. Дом выглядел спящим вместе со своими обитателями. Мне нравилось гулять в это тихое, спокойное время, и, несмотря на жару, я возвращалась всегда отдохнувшей. Во время моих одиноких прогулок я могла думать о доме, о матери и надеяться, что она не очень скорбит обо мне. Я чувствовала, что старая жизнь кончилась и я должна начать здесь новую, поскольку сомневалась, что дон Фелипе когда-нибудь отпустит нас.
Тишина во дворе захватила меня. Я смотрела на балкон, на котором в первый раз увидела Изабеллу, но двери были закрыты. Я тихо прошла в увитую зеленью беседку и остановилась, увидев небольшое пространство и маленькое, похожее на хижину, жилище.
Пока я стояла, глядя через ворота, из дома вышел ребенок. Я решила, что ему около двух лет, он был грязным и босым, в лохмотьях, доходивших ему до колен. Мальчик тер кулаком глаз и очевидно был чем-то расстроен, так как его тело сотрясалось от рыданий.
Меня заинтересовал ребенок, а его слезы глубоко тронули. Мне захотелось как-то его утешить.
Внезапно он увидел меня и остановился. На минуту мне показалось, что он хочет убежать.
— Добрый день, малыш, — обратилась я к нему. Он удивленно посмотрел, и я повторила приветствие по-испански. Мой голос подбодрил его. Он подошел к воротам и остановился. Коричневые глаза смотрели на меня. Его густые и прямые волосы были светло-коричневыми, а кожа — смуглой. Он оказался приятным малышом. Любопытство взяло верх, и он перестал плакать.
Я улыбнулась ему и присела, наши лица оказались рядом. Я, запинаясь, по-испански спросила, что случилось. Его губы дрогнули, и он показал мне руку.
Синяк, красовавшийся на ней, поразил меня. Почувствовав мое расположение, он протянул мне руку. Я нежно ее поцеловала, чем вызвала его улыбку. У него была ослепительная улыбка, очень похожая на улыбку другого человека, и я сразу догадалась, что это сын Джейка Пенлайона и несчастной Изабеллы.
Всем сердцем я ненавидела Джейка Пенлайона, который повсюду оставлял своих незаконнорожденных детей, не думая об их будущем. Даже здесь, в этом отдаленном месте, их было двое. И чем больше я ненавидела Джейка Пенлайона, тем больше жалела несчастного ребенка. Меня всегда сердил вид запущенных детей.
Вдруг я услышала голос, зовущий: «Карлос, Карлос!». И поток слов, которые я не могла понять, думаю, это был местный диалект. Ребенок повернулся и убежал. Я вышла за ворота, когда появилась женщина. Ее волосы спадали на лицо, рот был перекошен от гнева, а в черных глазах сверкала ярость. Ее впалые груди выпали из глубокого выреза платья.
Я повторяла имя Карлоса. Глядя на нее, я соображала, что мне делать, если она найдет ребенка, ведь именно она его, вероятно, била.
Я хотела открыть ворота и войти, чтобы остановить ее, но поняла, что сделаю ребенку только хуже.
Накричавшись вволю, она ушла в дом. Я ждала, когда выйдет ребенок, но он не появлялся. В задумчивости я вернулась на гасиенду.
Я рассказала все Хани.
— Мне кажется, что я видела ребенка Джейка Пенлайона, — сказала я и описала внешность Карлоса.
— Ты не должна туда ходить. Нам ясно дали понять, что мы там нежеланные гости.
— Какой странный дом, Хани! — продолжала я. — Что там происходит, как ты думаешь? Часто ли дон Фелипе посещает его?
— Что тебе до этого?
— Конечно, ничего. О, Хани, как только родится мой ребенок, мы уедем домой.
Я не могла забыть Карлоса. Эти огромные карие глаза и их взгляд, когда я поцеловала синяк, и страх при звуке голоса, звавшего его. Я представила, как она бьет его. На следующий день я взяла маленькую тряпичную куклу, которую Хани сшила для Эдвины.
Удивительно, но он ждал у ворот, и я поняла, что он надеялся на мой новый визит. Увидев меня, Карлос ухватился за засов и стал прыгать. Я присела, и он просунул руку, чтобы я поцеловала ее. От этого жеста у меня на глазах навернулись слезы.
Я протянула тряпичную куклу. Он взял ее и засмеялся. Подержав перед собой, он протянул мне ее назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
— Ты ненавидела меня?
— Да. Мама любила тебя так, как никогда не любила меня. Ты была ее родной дочерью. И Кэри любил тебя, он был задирой, и вы часто дрались… но он всегда смотрел на тебя, он был весел и счастлив только тогда, когда видел тебя. Я знаю. Я часто плакала по ночам.
— Ты любила Кэри?
— Конечно, я любила его. Кто же мог не любить его?
— О, Хани, — сказала я, — и ты… Мы замолчали, думая о нем, — Кэри, мой любимый Кэри. Но я потеряла его. И Хани потеряла его.
— Наша любовь была обречена, — сказала я. — Но у тебя же не было таких причин. Она засмеялась:
— Из-за того, что любовь одной отвергнута, вовсе не значит, что повезет другой.
— Но он любил тебя.
— Как сестру… Я знала, что любит-то он тебя, и приняла предложение Эдуарда. Только после свадьбы я узнала правду.
Я отвернулась. Посмотрев на ослепительное небо, на пальмы на горизонте, я подумала о трагических поворотах нашей жизни, которые привели нас сюда. Благодаря этой исповеди мы стали ближе, ведь мы обе любили и потеряли Кэри.
Ребенок Дженнет, как и ребенок Хани, был крещен по католическому ритуалу. Хани была католичкой еще до того, как покинула Англию, а Дженнет была готова принять любую веру. Альфонсо наставил ее на путь истинный, а Джон Грегори повел по этому пути. Я думала о том, что скажет Джейк Пенлайон, когда узнает, что его сын, хотя и незаконнорожденный, был крещен как католик, и эта мысль доставила мне удовольствие.
Дженнет назвала сына в честь его отца Джейком, и скоро его стали называть Жако.
Наши жизни заполнились заботой о двух детях. Но вскоре в нее вошел и третий ребенок.
Это был найденный мной Карлос, бедный маленький Карлос. Он мог тронуть сердце любой женщины, главным образом потому, что в нем было что-то живое, веселое и шаловливое.
Я думала о доне Фелипе больше, чем могла допустить. Он часто отсутствовал, даже если приезжал в Лагуну. Когда он был дома, я прилагала все усилия, чтобы не встречаться с ним, но любила тайно следить за ним. Иногда мне удавалось, оставаясь в тени, увидеть его из окна глядящим наверх так, будто он знал, что я наблюдаю за ним.
Меня очень интересовало его отношение к Изабелле. Часто ли он навещал ее? О чем они говорили? Знала ли она о моем присутствии на гасиенде? А если знала, то что она об этом думала? Знала ли она о том, что я беременна?
Я часто прогуливалась мимо Голубого дома и заглядывала через железную решетку во внутренний дворик, где олеандры отбрасывали тень на булыжники.
Этот дом стал моим наваждением. Ноги несли меня туда всегда, когда я оставалась одна.
Однажды ворота оставили открытыми, и я вошла вовнутрь. Было время полуденной сиесты. Дом выглядел спящим вместе со своими обитателями. Мне нравилось гулять в это тихое, спокойное время, и, несмотря на жару, я возвращалась всегда отдохнувшей. Во время моих одиноких прогулок я могла думать о доме, о матери и надеяться, что она не очень скорбит обо мне. Я чувствовала, что старая жизнь кончилась и я должна начать здесь новую, поскольку сомневалась, что дон Фелипе когда-нибудь отпустит нас.
Тишина во дворе захватила меня. Я смотрела на балкон, на котором в первый раз увидела Изабеллу, но двери были закрыты. Я тихо прошла в увитую зеленью беседку и остановилась, увидев небольшое пространство и маленькое, похожее на хижину, жилище.
Пока я стояла, глядя через ворота, из дома вышел ребенок. Я решила, что ему около двух лет, он был грязным и босым, в лохмотьях, доходивших ему до колен. Мальчик тер кулаком глаз и очевидно был чем-то расстроен, так как его тело сотрясалось от рыданий.
Меня заинтересовал ребенок, а его слезы глубоко тронули. Мне захотелось как-то его утешить.
Внезапно он увидел меня и остановился. На минуту мне показалось, что он хочет убежать.
— Добрый день, малыш, — обратилась я к нему. Он удивленно посмотрел, и я повторила приветствие по-испански. Мой голос подбодрил его. Он подошел к воротам и остановился. Коричневые глаза смотрели на меня. Его густые и прямые волосы были светло-коричневыми, а кожа — смуглой. Он оказался приятным малышом. Любопытство взяло верх, и он перестал плакать.
Я улыбнулась ему и присела, наши лица оказались рядом. Я, запинаясь, по-испански спросила, что случилось. Его губы дрогнули, и он показал мне руку.
Синяк, красовавшийся на ней, поразил меня. Почувствовав мое расположение, он протянул мне руку. Я нежно ее поцеловала, чем вызвала его улыбку. У него была ослепительная улыбка, очень похожая на улыбку другого человека, и я сразу догадалась, что это сын Джейка Пенлайона и несчастной Изабеллы.
Всем сердцем я ненавидела Джейка Пенлайона, который повсюду оставлял своих незаконнорожденных детей, не думая об их будущем. Даже здесь, в этом отдаленном месте, их было двое. И чем больше я ненавидела Джейка Пенлайона, тем больше жалела несчастного ребенка. Меня всегда сердил вид запущенных детей.
Вдруг я услышала голос, зовущий: «Карлос, Карлос!». И поток слов, которые я не могла понять, думаю, это был местный диалект. Ребенок повернулся и убежал. Я вышла за ворота, когда появилась женщина. Ее волосы спадали на лицо, рот был перекошен от гнева, а в черных глазах сверкала ярость. Ее впалые груди выпали из глубокого выреза платья.
Я повторяла имя Карлоса. Глядя на нее, я соображала, что мне делать, если она найдет ребенка, ведь именно она его, вероятно, била.
Я хотела открыть ворота и войти, чтобы остановить ее, но поняла, что сделаю ребенку только хуже.
Накричавшись вволю, она ушла в дом. Я ждала, когда выйдет ребенок, но он не появлялся. В задумчивости я вернулась на гасиенду.
Я рассказала все Хани.
— Мне кажется, что я видела ребенка Джейка Пенлайона, — сказала я и описала внешность Карлоса.
— Ты не должна туда ходить. Нам ясно дали понять, что мы там нежеланные гости.
— Какой странный дом, Хани! — продолжала я. — Что там происходит, как ты думаешь? Часто ли дон Фелипе посещает его?
— Что тебе до этого?
— Конечно, ничего. О, Хани, как только родится мой ребенок, мы уедем домой.
Я не могла забыть Карлоса. Эти огромные карие глаза и их взгляд, когда я поцеловала синяк, и страх при звуке голоса, звавшего его. Я представила, как она бьет его. На следующий день я взяла маленькую тряпичную куклу, которую Хани сшила для Эдвины.
Удивительно, но он ждал у ворот, и я поняла, что он надеялся на мой новый визит. Увидев меня, Карлос ухватился за засов и стал прыгать. Я присела, и он просунул руку, чтобы я поцеловала ее. От этого жеста у меня на глазах навернулись слезы.
Я протянула тряпичную куклу. Он взял ее и засмеялся. Подержав перед собой, он протянул мне ее назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94