Ракоши объехал бульвар Сьенега и направился к побережью.
– Сигарету? – спросил он, прерывая молчание. Дейзи кивнула, и он, убрав руку с руля, щелчком открыл портсигар. В неярком свете девушка заметила герб, выгравированный вместо инициалов в одном углу и украшенный большим бриллиантом.
Огонек зажигалки осветил его лицо, красивые, почти сатанинские черты, и Дейзи поняла, почему его называют дьяволом. Черный галстук-бабочка давно исчез, и ворот простой белой вечерней сорочки был распахнут. Услышав ее громкий вздох, он повернул голову и посмотрел ей в глаза. Нестерпимый жар опалил Дейзи. Но его белые зубы блеснули в чарующей улыбке, и она невольно спросила:
– Почему вы считаете, что я приехала из Орегона?
Ракоши рассмеялся, и ее смущение и благоговейный страх перед ним мгновенно улетучились. Он – родственная душа, вторая половина, духовно близкий человек, встречи с которым она ждала всю жизнь.
– Ваш брат сказал, что вы уехали из Калифорнии и вернулись в Орегон.
– У меня нет брата.
Ракоши свернул с шоссе, и «дузенберг», рыча мотором, понесся по грязной дороге туда, где гигантские волны непрерывно накатывали на пустынный берег.
– Я знаю. Прекрасная игра… для человека, не имеющего никакого отношения к актерскому ремеслу.
Девушка не уточнила, что он имеет в виду. Она и без того все поняла.
Машина въехала на дюну, и Видал нажал на тормоза. В лунном свете поверхность океана представлялась черным шелком, и набухающие волны разбивались кружевной пеной о мелкий белый песок. Ночной бриз нес запах соли и прохладу. Ракоши снял смокинг и накинул на плечи девушки, пока они шли, спотыкаясь и скользя к самому берегу. Дейзи скинула босоножки на высоких каблуках и подставила лицо ветру.
– Здесь очень красиво и очень одиноко.
– Поэтому я и приехал сюда.
Порывом ветра платье прижало к телу: скользкий атлас льнул к коже, облепив груди и бедра, а подол рвался и трепетал фиолетовым флагом. Видал оценивающе прищурился. Она казалась одновременно воплощением невинности и дикой языческой богиней. Той, которая затмит Грету Гарбо на экране. Некоторое время оба молчали. Белая ажурная пена ложилась к ногам.
– Вы знаете, что мне нужно от вас, не так ли? – спросил он наконец, и по спине Дейзи побежали мурашки. Что бы он ни имел в виду, она отдаст это по доброй воле и никогда не пожалеет.
– Я хочу снимать вас. Мне нужно убедиться, что тот внутренний свет, которым вы обладаете, не пропадет на экране.
В эту минуту луна освободилась из плена облаков. Ракоши ожидал горячей благодарности, клятв в вечной преданности, глупого потока бессмысленных заверений в том, что она всегда мечтала быть кинозвездой. Но девушка молчала, оставаясь при этом странно безмятежной. На нее снизошло какое-то необычайное спокойствие, сродни хладнокровию, и Ракоши облегченно вздохнул – она действительно не похожа на остальных.
Он поднял камешек и далеко запустил в темную воду.
– Я человек, повинующийся инстинктам, – объявил он, констатируя факт, который никто из близких его друзей не осмелился бы отрицать. – По моему мнению, у вас редкий дар, Валентина.
Их руки мимолетно соприкоснулись, и девушка затрепетала.
– Но ожидаю от вас абсолютного повиновения. Железной дисциплины.
Темные брови мрачно сошлись. Сейчас он удивительно напоминал римского императора, привыкшего к беспрекословному послушанию и покорности своих подданных.
Видал остановился, глядя на нее сверху вниз.
– Надеюсь, вы поняли?
Она едва доходила ему до плеча. Девушка повернула голову; ветер разметал по плечам длинные волосы. Лунный свет подчеркивал трогательную чистоту девичьего профиля, и режиссер, никогда не засыпавший в Ракоши, немедленно начал прикидывать, удастся ли старшему осветителю Дону Саймонсу воспроизвести этот эффект.
– Хорошо, – сдержанно согласилась она, и Видал, пораженный таким самообладанием, удивленно покосился на нее.
– Откуда вы взялись, черт возьми? – поинтересовался он, чуть улыбаясь.
Сверкнув в темноте глазами, она сказала со стальной решимостью:
– Это не важно. Я все равно не вернусь назад.
Видал засмеялся, и в эту минуту она, споткнувшись, упала на него. Он подхватил девушку, и они ненадолго замерли, а потом смех в его глазах растаял. Видал наклонился и властно завладел ее губами.
Дейзи была не готова к поцелую. Ее губы покорно раскрылись навстречу Видалу. Мгновенное потрясение тотчас сменилось жгучим наслаждением, когда его язык проник ей в Рот, пробудив в девушке доселе неведомые ощущения. Она была почти раздавлена, прижата сильными руками к твердым чреслам. Дейзи задыхалась. Она принадлежит ему, только ему… навсегда…
Но тут он отстранился, так же внезапно, как сжал ее в объятиях.
– Пойдем, – зло бросил Видал, мрачно хмурясь, и, круто повернувшись, направился прочь так быстро, что она едва поспевала за ним. – Завтра трудный день. Я пришлю за вами студийный лимузин.
– Но куда? Где я буду жить? – осмелилась она спросить, стараясь не замечать, как гулко стучит ее сердце.
Видал слегка пожал плечами.
– Там, где жили до сих пор.
– Я жила с Бобом, – пояснила она и поморщилась от внезапной боли, пронзившей ее при упоминании этого имени. – И не смогу вернуться. Никогда.
Это было правдой. Дейзи осознала это, едва ступив в залитый светом холл Лили Райнер. Ее жизнь необратимо изменилась, и ради Боба, только ради Боба разрыв с прошлым должен быть быстрым и окончательным. Как разрез хирургического скальпеля.
Девушка вздрогнула. Неужели именно это испытала мать, когда подъехала в потрепанном «форде» к монастырским стенам? Может, она тоже любила дочь, но понимала, что у них нет общего будущего?
Буруны, увенчанные белыми шапками, оглушительно ревели, разбиваясь о берег, лизали ее ноги и кололи щеки брызгами пены.
Боб будет чувствовать себя таким же покинутым, как она сама. И, подобно ей, тоже не сможет понять.
Слезы блеснули на длинных темных ресницах. Дейзи внезапно показалась себе очень старой, почти дряхлой. Остаться с Бобом означает обмануть его. Он заслуживает от женщины своей жизни гораздо большего, чем Дейзи могла дать ему. Благодарность не заменит любви, и постепенно когда-нибудь он поймет и простит ее, как она в свое время поняла и простила мать.
Их взгляды встретились, и она подняла подбородок чуть выше.
– Куда лимузин заедет за мной? – снова спросила она. Лицо Видала стало жестким. Всего несколько часов знакомства, а от нее, как от всякой женщины, сплошные неприятности!
Он мысленно выругался. Никто и никогда не приезжал с ним в Вилладу. Это установленное им самим непреложное правило еще ни разу не было нарушено.
Видал рассерженно вдохнул. Сегодня придется сделать исключение. Завтра он поселит ее в «Беверли-Хиллз» или «Беверли-Уилшир».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114