— Жду твоего решения завтра с рассветом.
Глава 3
Голова у Кьяры немного кружилась, ибо девушку одолевали тревожные мысли о ее ближайшем будущем. В таком состоянии она и вошла в часовню, куда отец велел ей прийти сразу после завтрака. Лучи солнца, проникая сквозь окна, слепили глаза, и она на мгновение зажмурилась, пока дверь бесшумно не закрылась.
Взявшись рукой за спинку каменной скамьи, чтобы обрести равновесие, она глубоко вздохнула и огляделась. Ни отец, ни какой-то незнакомый мужчина, находившийся рядом с ним, не обратили внимания на ее приход. Видимо, не заметили. Оба стояли у алтаря, наклонившись над бумажным свитком, похожим на карту местности, и оживленно обсуждали погоду на ближайшее время, а также много ли снега и льда будет на горных склонах. С беспокойством слушала она их разговоры о том, каковы возможности мятежников обнаружить и схватить их, прежде чем они пересекут границу Шалона с Тюрингией.
Святая дева Мария! Она вновь закрыла глаза, но ей хотелось заткнуть еще и уши, чтобы ничего не слышать. А пуще всего хотелось повернуться и убежать. Куда глаза глядят!
Колени у нее дрожали, сердце, не находившее покоя последние две недели, болело, как если бы там открылась рана. Полмесяца, проведенные в этом тихом, удаленном от всех мирских забот монастыре, не утолили ни боли, ни печали, ни беспокойства, которые давно уже снедали ее и лишь усилились после гибели брата, поражения в войне и возникшей вдруг необходимости стать супругой Дамона.
В довершение к этому прибавилось недавнее ночное покушение на ее жизнь. Причем напал не враг, не противник королевства, а его подданный! Человек, призванный Богом почитать, любить и уважать свою принцессу.
Вжавшись в холодный камень скамьи, она снова открыла глаза и постаралась превозмочь охватившую ее дрожь. Вспомнила свою милую камеристку и подругу Мириам, добрую Мириам, которая согласилась занять ее место в свадебной процессии, подвергая тем самым свою жизнь смертельной опасности, становясь мишенью для гибельных стрел мятежников.
Какое мужество! Какая преданность! Кьяра почувствовала, как комок подступил к горлу, и с трудом сдержала слезы. А в ней самой нет и капли смелости. Она страшится предстоящей дороги, трепещет при мысли о том, что кто-то из мятежников настигнет их. В ужасе от встречи с человеком, предназначенным ей в мужья.
А теперь еще этот почти неизвестный мужчина, который выглядит скорее ратником, нежели спутником молодой девушки, ее хранителем и единственным собеседником.
Она подумала, что пора уже набраться храбрости и прервать беседу мужчин, но в этот момент будущий страж поднял голову и посмотрел на нее. Взгляд его темных, полных решимости глаз, казалось, поглотил ее целиком.
Ей стало жарко, как будто в часовню пришло лето. Она приоткрыла рот, чтобы заговорить, но не смогла. Кьяра вспыхнула, во рту у нее пересохло; девушка не могла отвести от мужчины глаз, точно ребенок, впервые увидевший нечто доселе неизвестное и вызвавшее смешанное ощущение восторга и страха.
Она была не в силах двинуться с места. Взгляд рыцаря словно приковал ее к полу. Странно, но это было так.
Он не произнес слов приветствия. Не склонил голову в поклоне. Только глаза его немного расширились, как бы от удивления.
Оба молча смотрели друг на друга, озаренные солнечным светом, серебристым от близкого соседства покрытых снегом черных склонов, — светом, что вливался сквозь высокие сводчатые окна и словно колыхался и танцевал под их взорами.
Ради всех святых, подумалось ей, что происходит? Отчего она так напряжена, так испуганна? Уж не вызвал ли этот мужчина у нее внезапное недоверие? Не опасен ли он?
Неужели именно о нем говорил ей отец? Значит, он тот самый Ройс Сен-Мишель, о котором она столько слышала от своего брата, — благородный, знатный и великодушный рыцарь? И его нужно было разыскивать и приглашать бог весть откуда, чтобы он сопровождал ее в долгом рискованном путешествии?!
Но этот человек совсем не похож на того, кого ей описывали. В нем не чувствуется ничего, что говорило бы о его знатном происхождении и великодушии. О благочестии, наконец.
Он выглядит как простолюдин. Темная щетина на щеках, спутанные волосы, неряшливо спадающие на плечи; даже меч с позолоченной рукояткой нарочито небрежно болтается на поясе. И почему он позволил себе опоясаться мечом, находясь тут, в часовне, в обители Бога? Сразу видно, Ройс не из тех, кто считается с обычаями, освященными временем или законами.
А уж если говорить о другом, том, что поражает воображение, то нельзя не обратить внимания на его устрашающее телосложение. Ни темная туника, ни украшенный соболиным мехом плащ не могут скрыть могучей груди, широких плеч, мускулистых рук.
Однако больше всего впечатляет лицо — с резко обозначенными скулами и волевым квадратным подбородком. Пожалуй, даже камни выглядят значительно мягче и податливее.
Взяв себя в руки и попытавшись собраться с мыслями, она задалась вопросом: тот ли это человек, кого она смутно помнила как ближайшего друга Кристофа? Кого видела в последний раз перед тем, как он надолго исчез из Шалона, когда ей не было еще и пятнадцати? Кажется, он был тогда весьма надменным и громогласным юным щеголем, который не удостаивал ее даже взглядом.
Так он это или не он? Если бы он заговорил, ей было бы легче узнать его по голосу. Но мужчина хранил молчание. Взгляд его пронзительных глаз оставил в покое ее лицо и скользнул вниз, к ногам, а точнее, уперся в дверь позади нее, будто ожидая чьего-то появления.
Но вскоре его глаза вновь остановились на ее лице, и удивление в них сменилось тревогой. Смятением.
Кьяра почувствовала, как в ней растет раздражение. Что он себе позволяет, в конце концов? Совершенно забыл о приличиях! Что это за бесстыдное разглядывание?!
Нравится она ему или нет, он не смеет вести себя подобным образом! Во всяком случае, она этого не допустит!
Вздернув подбородок, Кьяра смерила его взглядом, каким обычно награждала своих провинившихся слуг.
Это, однако, не возымело должного эффекта. Наглец лишь приподнял одну бровь, губы его растянулись в гримасе, которую с огромным трудом можно было счесть улыбкой.
Отец, видимо, что-то почувствовал и поднял голову.
— Дочь моя! — произнес он ледяным тоном. После смерти Кристофа и окончательного поражения в войне он говорил с ней только так в те редкие минуты, когда вообще изъявлял желание ее видеть. Но привыкнуть к его обращению она по-прежнему не могла, оно беспрерывно ранило ее, заставляло еще больше мучиться. И сейчас Кьяра вздрогнула, и предательский холодок пополз по всему ее телу.
— Да, отец.
Он протянул ей руку.
— Подойди.
Взволнованно сглотнув, заставив себя улыбнуться, она на негнущихся ногах двинулась через боковой придел часовни к мужчинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Глава 3
Голова у Кьяры немного кружилась, ибо девушку одолевали тревожные мысли о ее ближайшем будущем. В таком состоянии она и вошла в часовню, куда отец велел ей прийти сразу после завтрака. Лучи солнца, проникая сквозь окна, слепили глаза, и она на мгновение зажмурилась, пока дверь бесшумно не закрылась.
Взявшись рукой за спинку каменной скамьи, чтобы обрести равновесие, она глубоко вздохнула и огляделась. Ни отец, ни какой-то незнакомый мужчина, находившийся рядом с ним, не обратили внимания на ее приход. Видимо, не заметили. Оба стояли у алтаря, наклонившись над бумажным свитком, похожим на карту местности, и оживленно обсуждали погоду на ближайшее время, а также много ли снега и льда будет на горных склонах. С беспокойством слушала она их разговоры о том, каковы возможности мятежников обнаружить и схватить их, прежде чем они пересекут границу Шалона с Тюрингией.
Святая дева Мария! Она вновь закрыла глаза, но ей хотелось заткнуть еще и уши, чтобы ничего не слышать. А пуще всего хотелось повернуться и убежать. Куда глаза глядят!
Колени у нее дрожали, сердце, не находившее покоя последние две недели, болело, как если бы там открылась рана. Полмесяца, проведенные в этом тихом, удаленном от всех мирских забот монастыре, не утолили ни боли, ни печали, ни беспокойства, которые давно уже снедали ее и лишь усилились после гибели брата, поражения в войне и возникшей вдруг необходимости стать супругой Дамона.
В довершение к этому прибавилось недавнее ночное покушение на ее жизнь. Причем напал не враг, не противник королевства, а его подданный! Человек, призванный Богом почитать, любить и уважать свою принцессу.
Вжавшись в холодный камень скамьи, она снова открыла глаза и постаралась превозмочь охватившую ее дрожь. Вспомнила свою милую камеристку и подругу Мириам, добрую Мириам, которая согласилась занять ее место в свадебной процессии, подвергая тем самым свою жизнь смертельной опасности, становясь мишенью для гибельных стрел мятежников.
Какое мужество! Какая преданность! Кьяра почувствовала, как комок подступил к горлу, и с трудом сдержала слезы. А в ней самой нет и капли смелости. Она страшится предстоящей дороги, трепещет при мысли о том, что кто-то из мятежников настигнет их. В ужасе от встречи с человеком, предназначенным ей в мужья.
А теперь еще этот почти неизвестный мужчина, который выглядит скорее ратником, нежели спутником молодой девушки, ее хранителем и единственным собеседником.
Она подумала, что пора уже набраться храбрости и прервать беседу мужчин, но в этот момент будущий страж поднял голову и посмотрел на нее. Взгляд его темных, полных решимости глаз, казалось, поглотил ее целиком.
Ей стало жарко, как будто в часовню пришло лето. Она приоткрыла рот, чтобы заговорить, но не смогла. Кьяра вспыхнула, во рту у нее пересохло; девушка не могла отвести от мужчины глаз, точно ребенок, впервые увидевший нечто доселе неизвестное и вызвавшее смешанное ощущение восторга и страха.
Она была не в силах двинуться с места. Взгляд рыцаря словно приковал ее к полу. Странно, но это было так.
Он не произнес слов приветствия. Не склонил голову в поклоне. Только глаза его немного расширились, как бы от удивления.
Оба молча смотрели друг на друга, озаренные солнечным светом, серебристым от близкого соседства покрытых снегом черных склонов, — светом, что вливался сквозь высокие сводчатые окна и словно колыхался и танцевал под их взорами.
Ради всех святых, подумалось ей, что происходит? Отчего она так напряжена, так испуганна? Уж не вызвал ли этот мужчина у нее внезапное недоверие? Не опасен ли он?
Неужели именно о нем говорил ей отец? Значит, он тот самый Ройс Сен-Мишель, о котором она столько слышала от своего брата, — благородный, знатный и великодушный рыцарь? И его нужно было разыскивать и приглашать бог весть откуда, чтобы он сопровождал ее в долгом рискованном путешествии?!
Но этот человек совсем не похож на того, кого ей описывали. В нем не чувствуется ничего, что говорило бы о его знатном происхождении и великодушии. О благочестии, наконец.
Он выглядит как простолюдин. Темная щетина на щеках, спутанные волосы, неряшливо спадающие на плечи; даже меч с позолоченной рукояткой нарочито небрежно болтается на поясе. И почему он позволил себе опоясаться мечом, находясь тут, в часовне, в обители Бога? Сразу видно, Ройс не из тех, кто считается с обычаями, освященными временем или законами.
А уж если говорить о другом, том, что поражает воображение, то нельзя не обратить внимания на его устрашающее телосложение. Ни темная туника, ни украшенный соболиным мехом плащ не могут скрыть могучей груди, широких плеч, мускулистых рук.
Однако больше всего впечатляет лицо — с резко обозначенными скулами и волевым квадратным подбородком. Пожалуй, даже камни выглядят значительно мягче и податливее.
Взяв себя в руки и попытавшись собраться с мыслями, она задалась вопросом: тот ли это человек, кого она смутно помнила как ближайшего друга Кристофа? Кого видела в последний раз перед тем, как он надолго исчез из Шалона, когда ей не было еще и пятнадцати? Кажется, он был тогда весьма надменным и громогласным юным щеголем, который не удостаивал ее даже взглядом.
Так он это или не он? Если бы он заговорил, ей было бы легче узнать его по голосу. Но мужчина хранил молчание. Взгляд его пронзительных глаз оставил в покое ее лицо и скользнул вниз, к ногам, а точнее, уперся в дверь позади нее, будто ожидая чьего-то появления.
Но вскоре его глаза вновь остановились на ее лице, и удивление в них сменилось тревогой. Смятением.
Кьяра почувствовала, как в ней растет раздражение. Что он себе позволяет, в конце концов? Совершенно забыл о приличиях! Что это за бесстыдное разглядывание?!
Нравится она ему или нет, он не смеет вести себя подобным образом! Во всяком случае, она этого не допустит!
Вздернув подбородок, Кьяра смерила его взглядом, каким обычно награждала своих провинившихся слуг.
Это, однако, не возымело должного эффекта. Наглец лишь приподнял одну бровь, губы его растянулись в гримасе, которую с огромным трудом можно было счесть улыбкой.
Отец, видимо, что-то почувствовал и поднял голову.
— Дочь моя! — произнес он ледяным тоном. После смерти Кристофа и окончательного поражения в войне он говорил с ней только так в те редкие минуты, когда вообще изъявлял желание ее видеть. Но привыкнуть к его обращению она по-прежнему не могла, оно беспрерывно ранило ее, заставляло еще больше мучиться. И сейчас Кьяра вздрогнула, и предательский холодок пополз по всему ее телу.
— Да, отец.
Он протянул ей руку.
— Подойди.
Взволнованно сглотнув, заставив себя улыбнуться, она на негнущихся ногах двинулась через боковой придел часовни к мужчинам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72