Еще не приходило туда ни одного большого флота, и ни один хёвдинг еще не додумался собирать «датские деньги» чеканным серебром из казны короля Этельреда, но в году 991 пробил час, и сообразительности всем хватало с лихвой, покуда у короля Этельреда было чем платить.
Сразу после Пасхи в тот год, бывший пятым годом власти конунга Этельреда, зажглись сигнальные костры на побережье Кента, люди вглядывались в море, бледные в рассветном сумраке, и бежали со всех ног прятать все, что можно, загонять в лес скот и там же искать себе убежище, и гонцы скакали во всю конскую прыть, чтобы дать знать королю Этельреду и его ярлам, что величайший за много лет флот движется к северу вдоль побережья, и что язычники начали уже высаживаться на берег.
К тому времени, как собралось ополчение, оно не могло уже справиться с викингами, рыскавшими большими отрядами по округе и грабящими все на своем пути. Боялись, что теперь они ринутся вглубь страны, так что архиепископ Кентерберийский поехал к королю за подмогой для своего города, но гости, похозяйничав какое-то время на побережье и собрав на свои корабли все, что им показалось стоящего, снова подняли паруса и пошли дальше на север вдоль берега. После чего высадились у восточных саксов и устроили там то же самое.
Король Этельред и его архиепископ, по имени Сигерик, молились теперь дольше, чем когда-либо прежде, и когда услышали наконец, что язычники, опустошив несколько деревень, вновь ушли в море, то повелели оделить дарами самых усердных священников и решили, будто вовсе отделались от этой напасти. Но сразу же за тем норманны пришли на веслах к городу Мэлдону, возле самого устья реки Панты, и встали лагерем на острове между двух рукавов и приготовились напасть на город.
Ярла восточных саксов звали Бюрхтнот. Он был прославлен в своей стране, высокий ростом, гордый и бесстрашный. Он собрал сильное ополчение и вышел теперь им навстречу, чтобы попробовать иное, нежели молитвы, и достиг Мэлдона и проследовал мимо города к лагерю викингов, так что лишь рукав реки разделял оба войска. Но тут ему было трудно подступиться к норманнам из-за реки, и столь же трудно было тем подойти к нему. Настал прилив и заполнил рукава во всю ширину, та не превышала броска копья, так что можно было перекрикиваться, но ничего большего, казалось, не может между ними произойти, и войска стояли в ожидании, обдуваемые весенним ветром.
Глашатай из дружины Торкеля Высокого, искусный в речах, встал у воды и поднял щит и крикнул через протоку:
— Меня послали бесстрашные мореходы сказать вам: дайте нам серебра и золота, и мы дадим вам мир. Вы богаче нас, и вам же лучше купить мир за ваши сокровища, чем встретиться с нашими копьями и мечами. Если вы достаточно богаты, то незачем нам убивать друг друга. И когда вы откупитесь и получите мир для себя и своих родичей и земель и всего, что есть вашего, тогда мы сделаемся друзьями вам и взойдем на свои корабли с вашим выкупом и уплывем прочь отсюда и сдержим свое обещание.
Но Бюрхтнот сам выступил вперед, потрясая копьем, и крикнул им в ответ:
— Услышьте, морские разбойники, наше слово! Вот дар, что мы вам дадим с охотой: остреные копья и точеные мечи. Худо было бы такому ярлу, как я, Бюрхтноту сыну Бюрхтельма, чья слава незапятнана, не защитить моей земли и моего конунга. Нас рассудят теперь острие и клинок, и тяжко придется рубиться вам, прежде чем получить иное.
Так стояли они друг против друга, покуда прилив не сменился отливом, и тут снова крикнул глашатай викингов через протоку:
— Давно уже мы стоим тут без дела. Идите же к нам, и мы уступим вам земли для битвы, или же вы подарите нам место на берегу, и мы к вам выйдем.
Бюрхтноту неразумным показалось идти вброд, ибо вода в река была холодна, и ноги у его людей могли бы застыть, а доспехи намокнуть. К тому же он желал вступить в битву прежде, чем его люди устанут и проголодаются. И он крикнул в ответ:
— Я дарую вам место здесь, и немедля идите биться. Единому, Богу ведомо, за кем из нас оно останется.
И так говорил скальд Бюрхтнота, бывший в той битве и уцелевший:
Стая волчья
стала переправляться,
войско викингов —
воды Панты их не пугали —
через потоки светлые со щитами
на восточный берег
вышли и вынесли
боевые доспехи…
Воины Бюрхтнота встали крепостью из щитов, и он сказал им сперва метнуть свои копья, а после взяться за мечи и оттеснить язычников обратно в реку. Но норманны быстро выстроились у кромки воды, едва переправившись, разобравшись по корабельным командам и с кораблевожатым во главе, и с боевым кличем ринулись вперед. Они были встречены роем копий, уложивших многих на месте, но двигались дальше, покуда не сошлись с противником щитом к щиту. То был тяжелый бой с великим грохотом битвы; и справа и слева норманнов сдерживали и теснили. Но Торкель Высокий и двое хёвдингов, ближайших к нему, — одним из них был Орм, другим — Фаравид Свенссон, прославленный хёвдинг Зеландии, которого король Харальд объявил лишенным мира во всей Датской державе и который ходил со Стюрбьёрном на поля Фюри, — добрались до Бюрхтнотовой ограды из щитов и сокрушили ее. Торкель крикнул своим людям, что если уложить того высокого в серебряном шлеме, то победа в руках, и тут завязался жесточайший бой, так что тесно было даже низкорослому. Фаравид пробился вперед и сразил знаменосца и ударил Бюрхтнота и ранил его, но и сам упал в тот же миг с копьем в горле. Теперь гибли лучшие воины с обеих сторон, и Орм оступился на уроненном щите, скользком от крови, и упал ничком на только что убитого им человека. Падая, он ощутил удар палицы по затылку, и тут же оказался прикрыт щитами, которые ближайшие к нему воины набросали, чтобы защитить ему спину.
Когда он пришел в себя и вновь встал на ноги с помощью Раппа, бой сместился в сторону и перевес был у викингов. Бюрхтнот пал, а многие из его людей бежали, но другие, сплотившись вместе и окруженные, продолжали сражаться. Торкель же крикнул им, в ответ из круга донеслось:
— Тем вернее станем целить, и сильнее рубить, и больше мужаться, чем меньше нас осталось!
И продолжали биться, покуда не полегли все вместе со многими убитыми врагами вкруг тела своего господина. Их мужество снискало им великую славу у норманнов, но эта битва при Мэлдоне, за три недели до Троицы в год 991 явилась сокрушительной для короля Этельреда и роковой для его державы; во все стороны простерлась теперь страна, беззащитная перед набегами чужеземцев.
Норманны похоронили своих мертвых и выпили в их память и в честь победы. Они выдали тело Бюрхтнота скорбным посланцам для христианского погребения, и отправили свое повеление в Мэлдон и другие города немедля заплатить им дань и откуп, покуда не случилось худшего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138