Иначе не являйся домой. Я приказываю тебе это сделать, Поняла?
– Из комсомола я не уйду, – ответила Анна и смело посмотрела в глаза отцу, на Лавизу она ни разу не взглянула. – Если подымете шум… я уйду из Сурумов.
– Ну, это уж чересчур! – вскрикнула Лавиза. – Она еще грозится!
– Это только цветочки, – съязвил Бруно. – Погодите, когда Анна с годик поучится коммунистической мудрости, тогда вы узнаете.
– Так я этого не оставлю! – сказал Пацеплис. Сняв ремень, он угрожающе приблизился к Анне. – Я с тобой управлюсь. Послушаем, что ты теперь запоешь.
Анна побледнела – не от испуга, а от стыда. Отступив за стол, она крикнула:
– Не тронь меня, отец! Прошу тебя… Опомнись! Ты не смеешь меня бить. Я не выдержу, я убегу… к соседям.
Но Бруно все предусмотрел: он стоял у двери, зло ухмыляясь.
– Не убежишь, останешься здесь и получишь по заслугам.
Лавиза обежала вокруг стола и обеими руками вцепилась в волосы Анны.
– Бесстыдница! Возражать отцу! Я тебе покажу!
Она изо всей силы дергала Анну за волосы, пытаясь принудить падчерицу стать на колени, но у нее не хватало силы.
Вот тогда-то и произошло то, чего никто не ожидал. Молча выслушав грубую брань, Жан уже не мог остаться безучастным зрителем, когда мачеха начала расправу с его сестрой. Будто какая-то невидимая рука толкнула его, он одним прыжком очутился рядом с мачехой, яростно схватил ее за плечи и оторвал от Анны с такой силой, что Лавиза отлетела к стене и ушибла голову о деревянный крюк для одежды.
– Убери руки! – закричал Жан. – Ты не смеешь трогать мою сестру… ты… чужая баба! Если ты еще раз тронешь, я тебя убью, как змею! Да, да, своими руками! – потом повернулся к Бруно. Его взгляд был так страшен, что тот побледнел и на всякий случай схватился за ручку двери. – Чего ухмыляешься, шут гороховый? Хочешь получить по голове табуреткой?
В приступе гнева Жан схватил табуретку, размахнулся и бросил в Бруно.
– Сумасшедший, что ты делаешь!.. – закричал Бруно и выскочил в дверь, но угол табуретки задел его за плечо, и он завопил от боли. Рассерженный и испуганный, он побежал по двору, потирая ушибленное место.
Растерянный Антон Пацеплис с удивлением смотрел на своих детей. Жан стоял рядом с Анной и вызывающе смотрел на отца.
– Послушай, отец, если ты и дальше будешь потакать этой бабе, живи с ней в Сурумах один, – сказал он. – Мы с Анной уйдем. Ты всегда относился к нам не как отец, а как чужой. Мы больше не согласны так жить. Поступай как знаешь, только запомни: Анну и меня ты бить не смеешь.
– Антон, ты ему долго позволишь лаять? – застонала Лавиза.
– Не вой! – рявкнул Пацеплис. – Держи язык за зубами…
– Как? Что? – Лавиза широко раскрытыми глазами смотрела на мужа. – Ты их…
– Говорю тебе – не вой! – голос Пацеплиса стал грозным. – Кто здесь хозяин и глава семьи – ты или я? Если я говорю: кончать эту перепалку, то все должны слушать… и ты тоже, Лавиза.
После этой ссоры в семье Пацеплисов установилась длительная, напряженная, как после бури, тишина. Все вернулись к своим делам и продолжали работать, будто ничего не случилось, только исподтишка поглядывали друг на друга, наблюдая и выжидая. О том, что Анне надо уйти из комсомола, никто больше не заикался. Она все активнее участвовала в общественной работе и посвящала ей все свободное время. Бруно не появлялся в Сурумах до самой весны.
…В начале сентября в Урги приехали представители землеустроительной комиссии, осмотрели землю и начали выделять десятигектарные участки для батраков и безземельных. Тауринь от злости слег и совсем не выходил пока продолжались землеустроительные работы.
После того как шестьдесят гектаров земли распределили среди новохозяев, у Тауриня осталась приличная усадьба – тридцать гектаров хорошо обработанной земли с лугами и новыми постройками. О разорении не могло быть и речи, поэтому Айвара удивляла лютая злоба приемного отца. Он так неистовствовал, что даже слег в постель. Если нельзя держать батраков и работниц и придется своими силами хозяйничать на этих тридцати гектарах, этого все равно слишком много – почти половина земли останется в перелоге.
В батрацкой избе усадьбы Урги теперь жило несколько семей новоселов; среди них были и прежние батраки Тауриня, но никому и в голову не приходило пахать хозяйские поля; у каждого теперь была своя земля, которую и надо было обрабатывать.
Всю осень Айвар прожил, почти не встречаясь с молодежью волости. В Стабулниеках ему делать было нечего, он не спешил искать новых друзей среди хозяйских сыновей и дочек, с которыми у него и раньше не налаживались приятельские отношения. Из прежних друзей Айвара здесь никто не жил: Инга Регут, который сейчас работал в соседнем уезде начальником отдела Министерства внутренних дел, изредка навещал своего отца-новохозяина, но до сих пор Айвару никак не удавалось повидаться с ним; о Юрисе Эмкалне он знал только то, что тот недавно сдал экстерном экзамены за сельскохозяйственное училище и сейчас работает инструктором в одном укоме партии. Пойти к ним, как-нибудь напомнить о себе и попытаться возобновить старую дружбу Айвар стеснялся: а вдруг Инга и Юрис воспримут это как попытку использовать их… Все они – Инга, Юрис, Артур, Анна – жили новой, содержательной жизнью, которая неслась, как бурная, полноводная река, и было в этой жизни много благородного, молодого задора и дерзания. Эти люди создавали новое, не сомневаясь крушили все старое, отжившее, вместе со всем народом воздвигали прекрасное, могучее здание новой жизни. Они чувствовали себя членами великой братской семьи, и это сознание руководило их действиями. Все за одного и один за всех! На первом месте – общие интересы.
И что-то непреодолимо влекло к ним Айвара. Ему хотелось быть там, где находилась Анна, делать то же, что делала она, делить с нею радости и горе. Когда с осенними полевыми работами было покончено и свободного времени стало больше, Айвар начал чаще ходить в волостной Народный дом, чтобы посмотреть кино или послушать лекцию. Для него и то было счастьем, что он мог побыть несколько часов вблизи Анны, видеть ее милое лицо и изредка услышать ее голос. Каждый раз Айвар уносил домой какие-то новые впечатления, и они, понемногу накапливаясь в его сознании, постепенно становились убеждениями. Эти люди – товарищи и друзья Анны – не отталкивали его, не заставляли чувствовать себя чужаком среди них, но Айвар понимал, что остаться с ними навсегда и стать их товарищем – дело не простое, надо прежде всего порвать старые связи, уйти из усадьбы Урги и от Тауриней, начать жизнь снова.
Такой решительный момент, когда человек уже не может остаться на распутье, для Айвара еще не наступил, но он был не за горами – это юноша чувствовал с каждым днем все сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
– Из комсомола я не уйду, – ответила Анна и смело посмотрела в глаза отцу, на Лавизу она ни разу не взглянула. – Если подымете шум… я уйду из Сурумов.
– Ну, это уж чересчур! – вскрикнула Лавиза. – Она еще грозится!
– Это только цветочки, – съязвил Бруно. – Погодите, когда Анна с годик поучится коммунистической мудрости, тогда вы узнаете.
– Так я этого не оставлю! – сказал Пацеплис. Сняв ремень, он угрожающе приблизился к Анне. – Я с тобой управлюсь. Послушаем, что ты теперь запоешь.
Анна побледнела – не от испуга, а от стыда. Отступив за стол, она крикнула:
– Не тронь меня, отец! Прошу тебя… Опомнись! Ты не смеешь меня бить. Я не выдержу, я убегу… к соседям.
Но Бруно все предусмотрел: он стоял у двери, зло ухмыляясь.
– Не убежишь, останешься здесь и получишь по заслугам.
Лавиза обежала вокруг стола и обеими руками вцепилась в волосы Анны.
– Бесстыдница! Возражать отцу! Я тебе покажу!
Она изо всей силы дергала Анну за волосы, пытаясь принудить падчерицу стать на колени, но у нее не хватало силы.
Вот тогда-то и произошло то, чего никто не ожидал. Молча выслушав грубую брань, Жан уже не мог остаться безучастным зрителем, когда мачеха начала расправу с его сестрой. Будто какая-то невидимая рука толкнула его, он одним прыжком очутился рядом с мачехой, яростно схватил ее за плечи и оторвал от Анны с такой силой, что Лавиза отлетела к стене и ушибла голову о деревянный крюк для одежды.
– Убери руки! – закричал Жан. – Ты не смеешь трогать мою сестру… ты… чужая баба! Если ты еще раз тронешь, я тебя убью, как змею! Да, да, своими руками! – потом повернулся к Бруно. Его взгляд был так страшен, что тот побледнел и на всякий случай схватился за ручку двери. – Чего ухмыляешься, шут гороховый? Хочешь получить по голове табуреткой?
В приступе гнева Жан схватил табуретку, размахнулся и бросил в Бруно.
– Сумасшедший, что ты делаешь!.. – закричал Бруно и выскочил в дверь, но угол табуретки задел его за плечо, и он завопил от боли. Рассерженный и испуганный, он побежал по двору, потирая ушибленное место.
Растерянный Антон Пацеплис с удивлением смотрел на своих детей. Жан стоял рядом с Анной и вызывающе смотрел на отца.
– Послушай, отец, если ты и дальше будешь потакать этой бабе, живи с ней в Сурумах один, – сказал он. – Мы с Анной уйдем. Ты всегда относился к нам не как отец, а как чужой. Мы больше не согласны так жить. Поступай как знаешь, только запомни: Анну и меня ты бить не смеешь.
– Антон, ты ему долго позволишь лаять? – застонала Лавиза.
– Не вой! – рявкнул Пацеплис. – Держи язык за зубами…
– Как? Что? – Лавиза широко раскрытыми глазами смотрела на мужа. – Ты их…
– Говорю тебе – не вой! – голос Пацеплиса стал грозным. – Кто здесь хозяин и глава семьи – ты или я? Если я говорю: кончать эту перепалку, то все должны слушать… и ты тоже, Лавиза.
После этой ссоры в семье Пацеплисов установилась длительная, напряженная, как после бури, тишина. Все вернулись к своим делам и продолжали работать, будто ничего не случилось, только исподтишка поглядывали друг на друга, наблюдая и выжидая. О том, что Анне надо уйти из комсомола, никто больше не заикался. Она все активнее участвовала в общественной работе и посвящала ей все свободное время. Бруно не появлялся в Сурумах до самой весны.
…В начале сентября в Урги приехали представители землеустроительной комиссии, осмотрели землю и начали выделять десятигектарные участки для батраков и безземельных. Тауринь от злости слег и совсем не выходил пока продолжались землеустроительные работы.
После того как шестьдесят гектаров земли распределили среди новохозяев, у Тауриня осталась приличная усадьба – тридцать гектаров хорошо обработанной земли с лугами и новыми постройками. О разорении не могло быть и речи, поэтому Айвара удивляла лютая злоба приемного отца. Он так неистовствовал, что даже слег в постель. Если нельзя держать батраков и работниц и придется своими силами хозяйничать на этих тридцати гектарах, этого все равно слишком много – почти половина земли останется в перелоге.
В батрацкой избе усадьбы Урги теперь жило несколько семей новоселов; среди них были и прежние батраки Тауриня, но никому и в голову не приходило пахать хозяйские поля; у каждого теперь была своя земля, которую и надо было обрабатывать.
Всю осень Айвар прожил, почти не встречаясь с молодежью волости. В Стабулниеках ему делать было нечего, он не спешил искать новых друзей среди хозяйских сыновей и дочек, с которыми у него и раньше не налаживались приятельские отношения. Из прежних друзей Айвара здесь никто не жил: Инга Регут, который сейчас работал в соседнем уезде начальником отдела Министерства внутренних дел, изредка навещал своего отца-новохозяина, но до сих пор Айвару никак не удавалось повидаться с ним; о Юрисе Эмкалне он знал только то, что тот недавно сдал экстерном экзамены за сельскохозяйственное училище и сейчас работает инструктором в одном укоме партии. Пойти к ним, как-нибудь напомнить о себе и попытаться возобновить старую дружбу Айвар стеснялся: а вдруг Инга и Юрис воспримут это как попытку использовать их… Все они – Инга, Юрис, Артур, Анна – жили новой, содержательной жизнью, которая неслась, как бурная, полноводная река, и было в этой жизни много благородного, молодого задора и дерзания. Эти люди создавали новое, не сомневаясь крушили все старое, отжившее, вместе со всем народом воздвигали прекрасное, могучее здание новой жизни. Они чувствовали себя членами великой братской семьи, и это сознание руководило их действиями. Все за одного и один за всех! На первом месте – общие интересы.
И что-то непреодолимо влекло к ним Айвара. Ему хотелось быть там, где находилась Анна, делать то же, что делала она, делить с нею радости и горе. Когда с осенними полевыми работами было покончено и свободного времени стало больше, Айвар начал чаще ходить в волостной Народный дом, чтобы посмотреть кино или послушать лекцию. Для него и то было счастьем, что он мог побыть несколько часов вблизи Анны, видеть ее милое лицо и изредка услышать ее голос. Каждый раз Айвар уносил домой какие-то новые впечатления, и они, понемногу накапливаясь в его сознании, постепенно становились убеждениями. Эти люди – товарищи и друзья Анны – не отталкивали его, не заставляли чувствовать себя чужаком среди них, но Айвар понимал, что остаться с ними навсегда и стать их товарищем – дело не простое, надо прежде всего порвать старые связи, уйти из усадьбы Урги и от Тауриней, начать жизнь снова.
Такой решительный момент, когда человек уже не может остаться на распутье, для Айвара еще не наступил, но он был не за горами – это юноша чувствовал с каждым днем все сильнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179