Такие вот вычисления произвела пани Афра, и Петр не имел ничего против ее намерений, в особенности потому, что в школе начиналось расследование его участия в разбойном походе на учеников протестантского училища в Старом Месте, во время которого они разбили два окна; это расследование повлекло бы за собой пардус и карцер; к тому же представление о жизни, когда он мог в безопасной дали укрыться от страшной и ненавистной отцовской мастерской, пришлось ему очень по вкусу.
И вот во вторник с утра пани Афра, облачившись в самое свое нарядное выходное платье из зеленого дамаска с пестрыми цветами, — платье уже дважды перешивалось, но выглядело все еще вполне сносно, — и набросив на голову расшитую накидку из прозрачной ткани, пешком отправилась на Итальянскую улицу, одной рукой держа Петра — чтобы казался поменьше, ведь он был-таки постарше Гамбарини на два годочка, — а другой приподнимая юбку, ибо дороги были страшно грязны и завалены отбросами и всякой дрянью, и вскоре постучала латунным кольцом в ворота дворца Его Сиятельства графа Гамбарини.
Им отворил величественный швейцар, при бороде и усах, расчесанных на две стороны и закрученных, как две пики; на голове у него красовался плоский берет, украшенный петушиным пером; он был в красной ливрее, плотно застегивающейся под горлом, с пышными рукавами, в облегающих, того же цвета, штанах; правый рукав украшало изображение герба Гамбарини — серебряная нога в поножах меж двумя звездами на красном поле; на левом серебром был вышит их девиз: «Ad summarn nobilitatem intend», что означает: «Устремленные к высотам знатности». Сперва он с серьезным хмурым лицом выслушал объяснения пани Афры о цели визита ее и сына, что, как позже оказалось, было пустой формальностью, поскольку швейцар не знал ни одного языка, кроме итальянского, а точнее говоря — родного тарантского наречия, которого не понимали даже исконные итальянцы северных областей полуострова, и двумя ударами золоченой палочки, каковую он сжимал в руке, вызвал лакея, тоже облаченного в красную ливрею, украшенную гербом и девизом, но гладко выбритого. Лакей провел матушку и сына через вестибюль, выложенный полированными плитами чешского сливенецкого мрамора, с фонтаном в форме чаши, где тихо плавали, скучая, несколько золотых рыбок, — в приемную залу, которую хозяин дома, на свой милый, несколько высокопарный манер, называл Sala del paradiso, Райской залой, и которая архитектору, проводившему реставрацию дворца, в свое время стоила многих бессонных ночей, потому что по приказу хозяина пришлось расширить ее, присоединив несколько прилегающих помещений, без достаточной уверенности, устоит ли здание, лишенное нескольких перегородок, не рухнет ли оно. Но все обошлось, дворец рухнул много позже, во время пражского землетрясения, а до тех пор Райская зала оправдывала свое претенциозное название, ибо была отделана с непомерной пышностью и выглядела великолепно — стены её от пола до потолка были обтянуты красным бархатом, подчеркивавшим снежный блеск хрусталя, серебра и слоновой кости на столах и на стенах и в огромном, подобном алтарю, шкафу; потолок ее был расписан аллегорическими изображениями Весны, Лета, Осени и Зимы. Все это показалось пани Афре и Петру прекрасным и поразительным; куда менее прекрасно они почувствовали себя, когда вступили в Райскую залу и очутились перед хозяином дома, который сидел в кресле на небольшом возвышении, устроенном в углу залы, где уже прогуливалось не менее дюжины перепуганных мальчиков, тщательно вымытых и причесанных, затянутых в тесные парадные костюмчики, и когда пришлось принять участие в этом странном и непонятном осмотре, которому дети были подвергнуты в обществе маменек, чешских дворянок, чьи надежды и чаяния, подобные тем, что заполонили головушку пани Афры, родились все от того же предложения Гамбарини. Прогуливаясь по зале, маменьки то и дело подскакивали, задорно приподнимая свои шитые-перешитые юбки, и обмахивались веерами, чтобы не оставалось сомнения в том, как тонко они воспитаны и с какой непринужденностью умеют держать себя в избранных кругах, — словом, маменьки вели себя изысканно, при этом незаметно и злобно цедя сквозь зубы сыновьям, чтоб те не корчили дурацких рож, не горбились, не топали как ослы и так далее.
— Пройдитесь, пройдитесь, пожалуйста, — предложил пани Афре одетый в черное немец-мажордом, который стоял, угодливо наклонясь, за графским креслом в ожидании распоряжений. — Ходите, как вы ходите дома, ходите и ни на что не обращайте внимания.
Уязвленная тем, что граф Гамбарини даже не полюбопытствовал узнать ее высокородное имя и сам не только не представился ей, но и не потрудился ее приветствовать («Уж эти мне манеры! — отметила пани Афра. — Заморские аристократы здесь чуть ли не лопаются от спеси!»), — она с обидой и злостью в сердце крепко схватила Петра за руку, чего он, однако, не стерпел и вырвался, и присоединилась к веренице прогуливающихся дам, так же, как они, с удовольствием приподняла юбку и, расплываясь в улыбках, принялась вертеться, изгибая стан, и обмахиваться веером, и так же, как они, бросала оценивающий взгляд то на ту, то на другую: ну и вид у тебя, Господи прости, да что ты тут делаешь, пугало огородное? Ты такая же дворянка, как я царица Савская, а уж этот твой бутончик — вот уж кто тебе удался так удался, — да если он станет компаньоном молодого графа Джованни — значит, нет никакой справедливости на свете — вы только поглядите на него, люди добрые, ведь он косит, у него ведь уши торчком!
«Ну, что мне грозит, — размышлял Петр, — в самом худшем случае — граф меня не выберет, и я вернусь к иезуитам». Подперши ручкой левый бок, высоко держа голову, он пошел подле матери легким скользящим шагом, уверенно и достойно, будто с младых ногтей только и делал что жил в Райских залах, обтянутых красным бархатом; черными, широко расставленными глазами спокойно и пренебрежительно поглядывал он на своих конкурентов, равнодушный к тем глупым ухмылкам и кривляниям, какие они исподтишка адресовали ему, ибо настолько разительно отличался от них, что не мог не возбудить их ненависти.
— Пожалуйста, ведите себя, как дома, пани, — снова повторил мажордом, — как дома, ни на что не обращая внимания.
Граф Гамбарини — маленький, невысокого роста, с лицом, будто выточенным из слоновой кости, с красивыми седыми волосами, завитыми на висках, то и дело кривил губы, презрительно усмехаясь. Он сидел неподвижно, скрестив ноги, обтянутые жемчужно-серыми шелковыми чулками, и, не скрывая своего удовольствия и скуки, разглядывал расхаживавших перед его троном через золотой лорнет, и, время от времени обращаясь к мажордому, давал никому не слышные указания, а мажордом старательно поддакивал ему в ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134