ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Амлэн продолжает:
– Нет, конечно… и вероятно на вашем месте я бы сильно бесился… но что бы делали вы на моем месте?.. Иметь жену для того, чтобы ее от вас скрыли, иметь сына и ни разу даже не увидеть его, моего мальчугана… Даже не быть уверенным, что когда-нибудь увидишь его… От таких болезней – не станете же вы говорить, что можно выздороветь?
Я ничего не стану ему говорить. Я поворачиваюсь и начинаю шагать по мостику, от правого борта к левому, потом от левого борта к правому. Под моими ногами миноносец № 624, готовый к бою, выставляет напоказ красный мат своего линолеума и желтый блеск своих медных частей. Экипаж, каждый человек на своем посту, ожидает часа боя, который пробьет, может быть, через десять минут. Экипаж весел, время и место кажутся благоприятными для самых интимных признаний. Но признание Амлэна скорее, походит на завещание. Вот почему, после всех моих размышлений, я опять подхожу к моему рулевому старшине и без предисловия кладу обе руки ему на плечи:
– Ну, рассказывай…
Он склоняется над компасом, как будто желая держать курс еще правильнее, чем до сих пор. Я всем телом наваливаюсь ему на плечи. Он этого, конечно, не замечает:
– Рассказать недолго. Я, вы знаете, нормандец, и мои родители, которые и теперь еще живут на родине, люди по-тамошнему зажиточные. И вот у них были насчет меня пышные планы, они хотели меня хорошо пристроить, женить на той или на этой, которая была бы так же богата, как я. Но если мне что-нибудь в голову втемяшится, я за это держусь крепко. Вот я и захотел жениться на работнице с фермы, она была скромная и красивая, но за душой ничего у ней не было, ни редиски. Мои родители, – их и отсюда слышно, – завизжали, словно два хорька. Мне тогда еще годы не вышли, у меня не было законного разрешения на вступление в брак, я не мог обвенчаться с моей невестой у священника и мэра, но я ей обещал жениться на ней, и она от меня забеременела. А у нас, Амлэнов, дать слово и сдержать – это всегда одно и то же. Мои родители это знали… поэтому вероятно, и сделали они то, что они сделали…
– Что же они сделали?
– Стали морить меня голодом, чтобы заставить отправиться в плаванье. Тогда они воспользовались этим временем и, пока я был далеко в море, удалили из нашей местности мою жену и моего ребенка. У какого дьявола они их запрятали, Господь, может быть знает, но он мне об этом не сказал. Увезли, надули меня! Это верно.
– Так что же?
– Так я ничего и не знаю. Никогда не мог ничего узнать. Мне оставалось сделать только одно… я это и сделал, как оно следовало…
– Что сделал?
– Набил морду моему отцу… Ну, конечно, он не хотел мне сказать, куда их запрятали, мою жену и моего мальчугана. Он мне все-таки ничего не сказал, несмотря на то, что получил пару пощечин… он меня только угостил своим проклятием на дорогу. Вы видите, командир, с этим ничего не поделаешь… И вы чувствуете, каково мне… Ах! клянусь Богом! австрийские снаряды будут желанными гостями! я их с радостью встречу.
Так! жена и сын без вести пропали, вот так положение! Невиданное дело в обычном быту. Как ни странна эта история, она кажется от этого лишь более правдоподобною. Я знаю нормандские семьи и знаю; каким недопустимо неравным браком кажется в их глазах союз парня, имеющего деньги, с девушкой, у которой их нет… А все-таки они верно были славной парочкой, этот грубый матрос атлетического сложения, кудрявый как баран, и под руку с ним его работница с фермы, «скромная и красивая»…
Я раздумываю:
– Послушай, малый!.. Не могут же они все-таки скрывать их от тебя до скончания века, твою курочку и твоего цыпленка… Когда тебе исполнится 25 лет и когда ты получишь разрешение жениться…
Он опять пожимает плечами, – по-прежнему весьма почтительно, – но теперь, я это чувствую, скорее устало, нежели возмущенно:
– Разрешение жениться, вы говорите? А на что оно мне? Ведь я вам говорю, что они удалили их из нашей стороны, мою бабу и мальчишку… Разрешение жениться, зачем оно тогда? Жениться на женщине, которую не знаешь, где и искать-то…
Он умолкает, я тоже молчу. Отвечать нечего: он прав. Однако через минуту он вновь начинает говорить, чтобы лучше мне объяснить:
– Ну, командир, слушайте меня хорошенько: девушка-мать это неважная штука, не правда ли? Все на таких глядят сверху вниз… Нужно однако и ее малютке кушать каждый день, нужно и ей самой иной раз покушать!.. У моей курочки, как вы говорите, ничего не было… наверное, мои старики воспользовались этим и сунули ей что-нибудь в руку… они верно дали ей денег под условием, чтобы она ушла и унесла своего ребенка и ничего не говорила, никогда, ничего, чтобы она мне не писала также никогда, и делу конец! Если это так, то что же я, по-вашему, тут могу поделать. Невозможно! Тут был бы нужен человек, выше меня стоящий… человек, так сказать, вроде вас…
Миноносец № 624 вероятно попал на какую-то подводную зыбь и начал «болтаться» неизвестно почему. В результате – несколько самых незначительных уклонений от курса, на какие-нибудь 2–3 деления. Амлэн, ругаясь, не перестает однако выправлять курс с математической точностью. Конечно, его сердце далеко отсюда в это время, но его тело, его инстинкт и весь его разум не покидали мостика ни на одну секунду. Он хорошо несет свой крест, этот Амлэн (Гискар), гордо, без хвастовства! И меня охватывает таинственное волнение перед этим человеком, который страдает, как должно страдать…
– Неужели тебя это так мучает?
Я говорю почти шепотом. Он в ответ только кивает головой, но этот кивок говорит многое.
– Потому что, знаешь, если это тебя действительно так мучает, и если мы вернемся с войны… если мы возвратимся домой… ты в свою Нормандию, да! и я с тобою, здравыми и невредимыми… я сразу начну их для тебя разыскивать, твоего мальчугана и твою женушку… и может быть я их тебе найду, почем знать?
Он сразу поднимает голову:
– Командир!.. Вы, вы бы это сделали?
Да? «Это»? Это однако не так уж необыкновенно… Какой человек не сделал бы этого, человек вроде меня, когда дело касается человека вроде Амлэна?..
А он все бормочет:
– Командир!..
У него нет времени говорить пространнее. Но на меня прямо в упор взглянули его глаза, а секунду спустя я уверен, что уловил другой взгляд, но уже косвенный, который он бросил сверху вниз, с мостика на спардэк: по спардэку выступает своим невозмутимым шагом Арель, гибкий и вместе с тем вытянутый в струнку. Арель, – от взгляда Амлэна внезапная дрожь мучительно пробегает по всему моему телу. Кажется, это называется «гусиной кожей». Мне это не нравится.
Арель подошел ко мне. Я видел, как он приближался, я его поджидал: и все-таки я не слышал, как он поднимался на мостик.
– Командир, земля видна справа, перед нами… Там видите?.. а позади, слева, я замечаю эскадру… Я хочу сказать дымки эскадры… семь очень ясных дымков… – Эй, рулевой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45