Несмотря на автоматические опахала на потолке, несмотря на ночной воздух, навстречу которому были открыты все окна, было жарко, как в горне. Волосы прилипали к вискам, размякшие пластроны промачивали ткань смокингов, и движения, необходимые для того, чтобы взять или отодвинуть от себя ставку, вызывали на лице пот и гримасу страдания.
Мале прошел через зал. Его твердые шаги были в противоречии с этим местом, где все цепенело от духоты. За последним столом один из игроков поднялся, и Фьерс с удивлением узнал Торраля. Инженер играл редко и только для того, чтобы проверить с картами в руках свою любимую теорию вероятностей. Вероятно проверка была закончена, потому что он отказался сесть снова. Его партнерами были Ариэтт, Абель и один немец, по имени Шмидт, крупный торговец мукой. Вице-губернатор приветствовал своим тихим голосом вновь прибывших, и адвокат, лимонно-желтый, как всегда, изобразил в честь их на своем бритом лице угрюмую улыбку.
– Г-н де Фьерс будет играть, и я вполовину с ним, – заявил Мале. – Господа, имейте в виду, что мы будем биться серьезно.
– Тогда я останусь посмотреть, – сказал Торраль. Он сел рядом с банкиром, позади Фьерса. Фьерс, молчаливый, стасовал карты и сдал.
Кругом за зелеными столами слышался шорох банковых билетов и звон пиастров. Они тяжелее и занимают больше места, чем скромные золотые монеты Европы. Они символизируют собою тяжеловесное богатство Дальнего Востока, его торговлю и ажиотаж. Здесь были пиастры из Индокитая, с вычеканенным изображением сидящей Республики, английские пиастры – с головой Альбиона в шлеме, японские иены и китайские таели с извивающимися драконами, и преимущественно мексиканские пиастры, на одной стороне которых выбит орел свободы, побеждающий змею, а на другой – фригийский колпак в нимбе. Широкие и толстые монеты, нарицательная стоимость которых соответствует весу чистого серебра. Многие из монет были совсем новые, потому что серебро из рудников Мексики течет беспрерывным потоком к обоим берегам Тихого океана. Но больше было старых, стертых, почерневших, испачканных жирными чернилами или таинственными знаками китайских менял. Они прошли через множество хищных желтых рук, покоились на дне многих заветных кошельков, оплачивали неведомые в Европе сделки, завершали договоры, невозможные на Западе. Они шли, быть может, из ледяного Чи-Ли, из Куанг-Тунга, где женщины не носят обуви. Они шли из безводного Юннама, из Чин-Кинга, откуда происходит императорская династия. Они шли, быть может, из еще более далеких и таинственных провинций, где окопался самый древний Китай, из густо населенного Цзе-Чжуена: из Кан-Су, почти татарского, из Чен-Си, кладбища доисторических городов. Они шли из всех закоулков колоссальной Империи, где миллионы китайцев работают, продают, покупают и обогащаются без устали.
– Вы, который избрали своей специальностью презирать людей, – прошептал Мале Торралю, – посмотрите на играющих в покер, вы найдете в них обильную пищу для вашего пессимизма. Модный лоск быстро стирается с тех, которые теряют или выигрывают деньги. И как ни стараются они казаться скучающими или насмешливыми, они выдают себя "каждым жестом. – Он понизил голос: – Посмотрите на Шмидта: каким бы миллионером он ни был, лавка, из которой он вышел, наложила на него свой отпечаток. Он достает и пересчитывает свои пиастры крючковатыми пальцами. Посмотрите на Абеля: это почтенный тип французского дельца, привыкшего жонглировать чужими деньгами. Слова «десять», «двадцать» или «тысяча» не имеют для него значения. Он думает о картах, а не о ставке. Взгляните, наконец, на Ариэтта: это – истец и ответчик вместе. Он взвешивает «за» и «против» каждого хода, измеряет своих противников одним взглядом и закрывает глаза, чтобы ничего нельзя было прочесть в его взгляде. Таков он в суде, когда защищает неправое дело. Его интересует только выигрыш.
– Вы хороший психолог, – сказал Торраль.
– Да. Это нужно для откупщика налогов.
Мале смеялся. Торраль глазами указал на Фьерса.
– А этот? – спросил он.
– Этот, – сказал Мале, – этот больной. В нем ослаблены природные инстинкты. Но игра – хороший целитель: сейчас вы увидите, как этот больной оживится, придет в возбуждение и сбросит свою обычную маску скептицизма.
– Это не маска.
– Увидим.
Судьба покровительствовала Фьерсу. Он выигрывал раз за разом, и нагроможденная перед ним куча монет и банковских билетов все возрастала.
– Я думаю, – продолжал Мале, обращаясь к Торралю, – вы основательно изучили законы и феномены случайности. Как объясните вы тот факт, установленный игроками, что выигрыши идут не вперемежку с проигрышами, а в виде серий?
Банкир любил поговорить со специалистами. Но Торраль, грубый как всегда, пожал плечами.
– Напрасно было бы объяснять вам. Вы все равно не поймете.
– Благодарю вас, – отвечал Мале, не обижаясь. – Скажите, все-таки.
– Хорошо. Слушайте же: количество всех партий, сыгранных с сотворения мира, является величиной законченной и точно известной. Так? Пусть это количество будет равно N.
– N?
– Я же вам говорил, что вы не поймете. Каждая из этих «N» партий могла быть выиграна или проиграна. В результате, следовательно, получается решение, равное 2 N.
– Как?
– Только одна из этих величин является реальной, само собой. И вот установили, что это единственное решение положительного характера допускает только серии и исключает переменность. Что и требовалось доказать.
Мале пожал плечами. Торраль, иронизируя, продолжал профессорским тоном:
– Заключение: в пределе, то есть в вечности, N становится бесконечным, 2 N – также, и вероятность гипотезы положительного характера становится равной нулю. Значит, этой гипотезы не существует. Значит, никогда не играли в покер. Это иллюзия.
– Как вы говорите?
– Иллюзия.
– Вы правы, – сказал Мале, пожимая плечами. – Я не понимаю.
Он стал смотреть на играющих. В глубине зала часы пробили одиннадцать.
– Господа, – сказал Абель, – если вам угодно, сыграем последние четыре игры, потому что становится поздно.
Никто не протестовал. Абель сдал карты. Шмидт отделил от своей ставки несколько билетов, которые спрятал в карман. Ариэтт незаметными взглядами, казалось, взвешивал выигрыш Фьерса, – рассчитывая, быть может, присвоить его себе.
Но Фьерс выиграл дважды, раз за разом.
Ариэтт сдал в свою очередь. Это была предпоследняя партия – и объявил довольно крупный банк. Шмидт испуганно отказался. Абель и Фьерс держали. Адвокат удвоил ставку. Но Фьерс побил три туза и выиграл опять.
– Бессовестное везение, – сказал Мале. Фьерс обернулся, улыбаясь.
– Мне стыдно.
Он был совершенно спокоен.
– Вы видите, – пробормотал Торраль, – это не маска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мале прошел через зал. Его твердые шаги были в противоречии с этим местом, где все цепенело от духоты. За последним столом один из игроков поднялся, и Фьерс с удивлением узнал Торраля. Инженер играл редко и только для того, чтобы проверить с картами в руках свою любимую теорию вероятностей. Вероятно проверка была закончена, потому что он отказался сесть снова. Его партнерами были Ариэтт, Абель и один немец, по имени Шмидт, крупный торговец мукой. Вице-губернатор приветствовал своим тихим голосом вновь прибывших, и адвокат, лимонно-желтый, как всегда, изобразил в честь их на своем бритом лице угрюмую улыбку.
– Г-н де Фьерс будет играть, и я вполовину с ним, – заявил Мале. – Господа, имейте в виду, что мы будем биться серьезно.
– Тогда я останусь посмотреть, – сказал Торраль. Он сел рядом с банкиром, позади Фьерса. Фьерс, молчаливый, стасовал карты и сдал.
Кругом за зелеными столами слышался шорох банковых билетов и звон пиастров. Они тяжелее и занимают больше места, чем скромные золотые монеты Европы. Они символизируют собою тяжеловесное богатство Дальнего Востока, его торговлю и ажиотаж. Здесь были пиастры из Индокитая, с вычеканенным изображением сидящей Республики, английские пиастры – с головой Альбиона в шлеме, японские иены и китайские таели с извивающимися драконами, и преимущественно мексиканские пиастры, на одной стороне которых выбит орел свободы, побеждающий змею, а на другой – фригийский колпак в нимбе. Широкие и толстые монеты, нарицательная стоимость которых соответствует весу чистого серебра. Многие из монет были совсем новые, потому что серебро из рудников Мексики течет беспрерывным потоком к обоим берегам Тихого океана. Но больше было старых, стертых, почерневших, испачканных жирными чернилами или таинственными знаками китайских менял. Они прошли через множество хищных желтых рук, покоились на дне многих заветных кошельков, оплачивали неведомые в Европе сделки, завершали договоры, невозможные на Западе. Они шли, быть может, из ледяного Чи-Ли, из Куанг-Тунга, где женщины не носят обуви. Они шли из безводного Юннама, из Чин-Кинга, откуда происходит императорская династия. Они шли, быть может, из еще более далеких и таинственных провинций, где окопался самый древний Китай, из густо населенного Цзе-Чжуена: из Кан-Су, почти татарского, из Чен-Си, кладбища доисторических городов. Они шли из всех закоулков колоссальной Империи, где миллионы китайцев работают, продают, покупают и обогащаются без устали.
– Вы, который избрали своей специальностью презирать людей, – прошептал Мале Торралю, – посмотрите на играющих в покер, вы найдете в них обильную пищу для вашего пессимизма. Модный лоск быстро стирается с тех, которые теряют или выигрывают деньги. И как ни стараются они казаться скучающими или насмешливыми, они выдают себя "каждым жестом. – Он понизил голос: – Посмотрите на Шмидта: каким бы миллионером он ни был, лавка, из которой он вышел, наложила на него свой отпечаток. Он достает и пересчитывает свои пиастры крючковатыми пальцами. Посмотрите на Абеля: это почтенный тип французского дельца, привыкшего жонглировать чужими деньгами. Слова «десять», «двадцать» или «тысяча» не имеют для него значения. Он думает о картах, а не о ставке. Взгляните, наконец, на Ариэтта: это – истец и ответчик вместе. Он взвешивает «за» и «против» каждого хода, измеряет своих противников одним взглядом и закрывает глаза, чтобы ничего нельзя было прочесть в его взгляде. Таков он в суде, когда защищает неправое дело. Его интересует только выигрыш.
– Вы хороший психолог, – сказал Торраль.
– Да. Это нужно для откупщика налогов.
Мале смеялся. Торраль глазами указал на Фьерса.
– А этот? – спросил он.
– Этот, – сказал Мале, – этот больной. В нем ослаблены природные инстинкты. Но игра – хороший целитель: сейчас вы увидите, как этот больной оживится, придет в возбуждение и сбросит свою обычную маску скептицизма.
– Это не маска.
– Увидим.
Судьба покровительствовала Фьерсу. Он выигрывал раз за разом, и нагроможденная перед ним куча монет и банковских билетов все возрастала.
– Я думаю, – продолжал Мале, обращаясь к Торралю, – вы основательно изучили законы и феномены случайности. Как объясните вы тот факт, установленный игроками, что выигрыши идут не вперемежку с проигрышами, а в виде серий?
Банкир любил поговорить со специалистами. Но Торраль, грубый как всегда, пожал плечами.
– Напрасно было бы объяснять вам. Вы все равно не поймете.
– Благодарю вас, – отвечал Мале, не обижаясь. – Скажите, все-таки.
– Хорошо. Слушайте же: количество всех партий, сыгранных с сотворения мира, является величиной законченной и точно известной. Так? Пусть это количество будет равно N.
– N?
– Я же вам говорил, что вы не поймете. Каждая из этих «N» партий могла быть выиграна или проиграна. В результате, следовательно, получается решение, равное 2 N.
– Как?
– Только одна из этих величин является реальной, само собой. И вот установили, что это единственное решение положительного характера допускает только серии и исключает переменность. Что и требовалось доказать.
Мале пожал плечами. Торраль, иронизируя, продолжал профессорским тоном:
– Заключение: в пределе, то есть в вечности, N становится бесконечным, 2 N – также, и вероятность гипотезы положительного характера становится равной нулю. Значит, этой гипотезы не существует. Значит, никогда не играли в покер. Это иллюзия.
– Как вы говорите?
– Иллюзия.
– Вы правы, – сказал Мале, пожимая плечами. – Я не понимаю.
Он стал смотреть на играющих. В глубине зала часы пробили одиннадцать.
– Господа, – сказал Абель, – если вам угодно, сыграем последние четыре игры, потому что становится поздно.
Никто не протестовал. Абель сдал карты. Шмидт отделил от своей ставки несколько билетов, которые спрятал в карман. Ариэтт незаметными взглядами, казалось, взвешивал выигрыш Фьерса, – рассчитывая, быть может, присвоить его себе.
Но Фьерс выиграл дважды, раз за разом.
Ариэтт сдал в свою очередь. Это была предпоследняя партия – и объявил довольно крупный банк. Шмидт испуганно отказался. Абель и Фьерс держали. Адвокат удвоил ставку. Но Фьерс побил три туза и выиграл опять.
– Бессовестное везение, – сказал Мале. Фьерс обернулся, улыбаясь.
– Мне стыдно.
Он был совершенно спокоен.
– Вы видите, – пробормотал Торраль, – это не маска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57