– Сегодня вечером я положу белый камень на мой стол: еще два часа назад я не надеялся, что буду иметь счастье играть с вами…
Он выбирал самые неотразимые интонации – горячие, с оттенком нежности. Но m-lle Абель, несмотря на свои черные глаза и свою белизну, избрала своей специальностью скептическую философию и не давала поймать себя на два-три любезных слова. Она отвечала с самой холодной вежливостью, небрежно посмотрев в сторону m-me Мале.
– Ready! – закричала Селизетта.
Мевиль поднял ракетку, чтобы сервировать. Задетый равнодушием своей партнерши, он хотел поразить ее своим искусством в игре. Стоя посреди лужайки, как на стадионе, с рукой, поднятой к небу, он походил на молодого бога. Все взоры следили за его движениями. Фьерс увидел, что Селизетта смотрит на него внимательно, быть может любуясь. Все фибры в нем задрожали. Этот взгляд, который она подарила противнику, был как будто украден у него. Гнев охватил его, и он сжал свою ракетку рукой дуэлиста. Он собирался играть, как дерутся. – Play! – предупредил Мевиль.
Его мяч полетел как пуля, и m-lle Сильва не могла его отразить. Но Фьерс был настороже: и второй мяч, хотя пущенный еще быстрее, чем первый, был отбит таким сильным ударом, что Мевиль пропустил его.
Тогда начался ожесточенный поединок. Молодые девушки принимали в нем мало участия, озадаченные и смущенные силой ударов. Под ареками все замолчали, глядя удивленными, почти серьезными глазами. Смутно каждый чувствовал тайну, скрытую борьбу, для которой теннис служил только маской. Игра продолжалась в молчании, и всеобщее внимание становилось стеснительным, едва не тягостным.
Мячи перелетали через сетку, пущенные резкими или вероломными ударами. Мевиль бросал свои в углы, атакуя преимущественно Селизетту, менее сильную, чем ее партнер. Это делало его игру неправильной и нечестной, опасной так же, как сам игрок. Фьерс не мог отвечать тем же. Более благородный, он не хотел нападать на Марту Абель, и проиграл удар за ударом несколько игр.
Но его не смущало это. Бок о бок с ним m-lle Сильва сражалась с увлечением, помогая ему, защищая, поддерживая его, как верный собрат по оружию. В них обоих была одна воля. Он чувствовал, что она вся принадлежит ему, и страстная нежность согревала его сердце. В эту минуту физического напряжения и искренности он понял, наконец, что любит ее большой любовью, и что жизнь возле нее будет для него счастьем. Он надеялся, что она полюбит его, что она его уже любит. И эта мысль наполняла его энергией.
Он удвоил усилия. Его игра, простая и сильная, утомляла Мевиля, но сам он не чувствовал усталости. Шансы переменились. Теперь Селизетта аплодировала его ударам. Исполненный гордости, он делался все более смелым.
Напротив, Марта Абель оставалась равнодушной и холодной, исход игры не интересовал ее. Утомленная слишком длинной партией, она почти не помогала своему партнеру и смотрела, как мячи летели мимо нее, не удостаивая протянуть руку. И это равнодушие угнетало Мевиля своей тяжестью, как презрение.
Он становился менее живым, менее гибким, менее красивым. Чувствовалось, что его поражение недалеко. Его рука уже с трудом могла отбивать удары, на висках выступил пот. Это был конец. Его игры делались все короче, проигрываемые одна за другой. Последний мяч ударил Мевиля в плечо, и он не мог его отбить. Он уронил ракетку и пошатнулся, нагибаясь, чтобы поднять ее.
Аплодисменты приветствовали Фьерса. Он их не слышал. Селизетта бежала к нему с победным криком. Он видел ее дорогие глаза, сиявшие детской радостью. Маленькая ручка пожимала горячо его руку. Она благодарила его, близкая, вся раскрывающаяся ему навстречу, нежная:
– Вы мне дали выиграть… Вы такой милый!
Мевиль шел через лужайку. M-lle Абель очень учтиво извинялась за свою неловкость: без нее он, наверно, выиграл бы. Но он не слушал ее, он видел Фьерса и Селизетту рука об руку. И в сердце у него было ощущение холода.
Фьерс был опьянен, опьянен любовью, которая теперь наполняла его грудь, как внезапно забившие ключи наполняют озеро, готовое выйти из берегов. В дружеском взгляде Селизетты он читал обещание взаимной любви, и ее восхищение не знало предела. Когда, прощаясь, Селизетта пожала его руку, он обожал ее, как Мадонну. Он едва удержался, чтобы не поцеловать на коленях перед нею край ее платья…
На огненно-красном западе солнце садилось. Земля казалась залитой кровью. Канавы вдоль тротуаров и стекла домов бросали, как зеркала, отраженные стрелы огненных лучей. Улица походила на триумфальный путь, убранный золотом и пурпуром.
И Фьерсу, ослепленному любовью, казалось, что отныне жизнь открывается перед ним, похожая на этот лучезарный путь.
XVI
… Сегодня утром я переплывал в каяке Босфор. После ночи, проведенной в моем гареме в Скугари, я возвращался к себе домой, в Стамбул, где я пишу эту книгу. Мои каякджи гребли бесшумно, их мускулы напрягались под белыми рукавами, и каяк скользил по воде, не оставляя на ней зыби.
Солнце было уже высоко. Но завеса облаков скрывала его, и свет утра был рассеянным и бледным. Стамбул, между палевым небом и серым морем, походил на города Севера.
Я видел гигантские очертания святой Софии и пестроту ее желтых и красных контрфорсов. Я видел каменную поэму византийских стен, которые люди увенчали зубцами сверху, а море снизу. Я видел бесконечное множество турецких домов, старые доски которых сделались фиолетовыми, как осенние листья. Я видел мечети, не имеющие себе равных, каждая из которых опустошила императорские сокровищницы: Махмэдие, которую Султан Завоеватель сделал могучей, Сулейманиэ, которую Султан Великолепный сделал пышной; Баязедиэ, любимую голубями Аллаха; Шахзадэ, искупающую грех Роксоланы, и множество других.
Серые купола вздымались, подобно дюнам пустыни, нагроможденным самумом, минареты уносились в небо, как стрелы, которые покорили Стамбул Пророку. Город заканчивался между черными кипарисами старого Сераля, облекающими меланхолическим саваном прекрасные в своем запустении киоски султанов.
Но солнца не было, и не было души у Стамбула. Бесцветный и хмурый, Стамбул походил на города Севера.
Внезапно солнце прорвало завесу облаков. Я ощутил его горячую ласку на моих плечах и затылке, и увидел, как море озарилось светом вокруг меня: сноп солнечных лучей упал на воду и побежал быстрей каяка к Стамбулу. Тень убегала перед ним, и солнце в один миг взяло город приступом. Дворцы, мечети, дома, каждый камень стен, каждый лист деревьев мгновенно ожили и затрепетали в золотом сияньи. В голубом небе на остроконечных верхушках минаретов бронзовые полумесяцы засверкали подобно звездам. И все виллы, белые, зеленые и фиолетовые, отразились в море, более синем чем небо, как в сапфировом зеркале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57