Ушли те времена, когда наши пилоты, взлетев в составе шести-восьми самолетов, возвращались в составе пары. А то и вовсе не возвращались, оставались на поле боя. Изменились условия, изменилась военная ситуация, время стало работать на нас. И за это спасибо народу. За труд его, равный ратному. За подвиг, равный военному. За танки спасибо, за пушки, за самолеты.
Сейчас сорок третий, а в сорок втором в это же время повел капитан Черненко восьмерку на боевое задание. Вспоминаю, как я стоял у командного пункта, ежеминутно глядел на часы, дожидался. Рядом стояли летчики, тоже считали минуты, слушали небо. Оно молчало зловеще. Кто— то сказал: «Все горючее кончилось»…
Да, в тот день не вернулись все восемь. Возвращались по одному и все в разное время, из разных мест: кто из госпиталя, кто с вынужденной посадки. Это было в районе Купянска. Фашисты рвались к Сталинграду, а мы его защищали. Мы стояли живой стеной, но враги пробивали ее, прорывали.
Ушли те времена, когда немцы летали на лучших, чем мы, самолетах, когда схватки, как правило, были неравными: на каждого нашего летчика приходилось по два, четыре, а то и по шесть немецких. Пока я не знаю, сколько было наших и немцев на Курской дуге, но я уже видел — преимущество наше. И верно, спустя какое-то время после войны наши историки будут копаться в томах боевых документов, будут подсчитывать, напишут историю Великой Отечественной, и мы увидим, что в сорок третьем году в районе Курской дуги у немцев было 2050 боевых самолетов, у нас же — сейчас это трудно даже представить — на тысячу больше. Мы увидим, что из этой огромной цифры — 2050 немцы потеряли 1400 и что 1320 из 1400 были уничтожены в воздухе, в жестоких воздушных боях.
Историки скажут: «Все попытки гитлеровского командования вернуть утерянную инициативу закончились провалом. Советские ВВС прочно удерживали господство в воздухе». А мы уже говорим: «Немец пошел не тот»… «Жидкий немец пошел и на земле, и в воздухе»… И это верно. Но это, конечно, не значит, что он ослаб окончательно. Нет, он еще очень силен, и нам предстоят жестокие схватки, бои и сражения, и список неисчислимых потерь еще далеко-далеко не закончен…
Харьков скоро освободим. Вокруг него много аэродромов, площадок. Один из них будет нашим. Возможно, что после освобождения Харькова нам дадут отдохнуть. На Курской дуге группа «Меч» получила хороший опыт боев, но летчики очень устали…
— Вижу радиостанцию, — говорит Воскресенский. — Может быть, наша?
Вот и я теперь вижу, не радиостанцию, а пока что антенну. Она поднялась над кустами. Может, и наша. «Садитесь, — говорю, — поедем туда, уточним». И верно, наша. Вот и солдат-радист Григорь-ян. С момента, как возникла идея создать ВНП, Григорьян все время на передовой.
— Привет, Гриша, — говорю я солдату, — станция к работе готова?
Сверкнув белозубой улыбкой, — рад, новые люди приехали, да сразу четверо, — Григорьян докладывает, путая все падежи и лица:
— Мой станций всегда работа готов!
— С кем связь держишь?
— Истребитель, канэщно.
— Немцы летают? Беспокоят тебя?
Солдат улыбнулся, что-то хотел сказать, но в этот момент послышался рокот мотора и в небе появился ФВ-189, немецкий корректировщик-разведчик.
— «Рама», — говорит Воскресенский.
Интересно, в каком она качестве в данный момент: корректировщика или разведчика? Скорее всего — разведчика. Самолет не повис над каким-то пунктом, он идет по прямой, прямо на нас. Вероятно, немецкому командованию нужны данные о наземной обстановке. Точно, это разведчик.
Не дойдя до нашей стоянки, немец сделал вираж над полем недавнего боя, опять пошел по прямой, под углом девяносто к прежнему курсу. Все ясно, надо его ловить, а то чего доброго еще увидит нашу радиостанцию. Беру микрофон, запрашиваю барражирующих неподалеку истребителей:
— «Ястребки», «ястребки»! Я «Днепр». Кто меня слышит, покачайте крылом.
Вижу: качает. Значит, контакт установлен, можно командовать. Передаю:
— Смотрите вперед и ниже… Видите «раму»?
— Вижу! — отвечает летчик.
— Уничтожить! Действуйте парой! Четверке быть надо мной.
Пара бросается вниз, но немец уже увидел, понесся к земле, завертелся юлой. Через минуту все растаяли в дымке, и Яки, и «рама». Надо мной осталось звено. Запрашиваю:
— Я «Днепр», сообщите свой позывной. Слышу негромкий тенор:
— Я «Сокол-13», какова обстановка?
Отвечаю, что в небе пока спокойно, но летчикам надо быть настороже: дымка мешает мне наблюдать, а канонада — слушать. Неподалеку «работают» наши артиллеристы.
Неожиданно появляется пара Ме-109. Они идут очень низко, метров на семьдесят. Предупреждаю об этом летчиков. «Понял», — отвечает «тринадцатый». Не успела исчезнуть пара, как справа, несколько выше, появляются еще четыре Ме-109. Все ясно, понятно: быть бою. «Мессершмитты» пришли для расчистки пространства, а за ними появятся «юнкерсы». Это уже известно.
Информирую летчиков о подходе четверки «мес-сов», о возможном налете бомбардировщиков. Командую:
— Набрать высоту! Приготовиться к бою!
Звено уходит в сторону солнца. Не теряя времени, вызываю с аэродрома Варваровка шесть истребителей. Меньше, пожалуй, нельзя: чувствую, что бомбардировщиков будет много.
Слышу доклад Иванова: «Шестерка в воздухе, следую к вам». Значит, он уже на подходе, и я направляю его на бомбардировщиков, как только они появятся. Вот и они, легки, как говорят, на помине. Их сопровождает шесть «мессеров». Ветер относит моторный гул, и немцы летят в тишине, будто крадутся. Откуда они, с Основы или из Чугуева? Впрочем, это не важно, откуда. Важно их перехватить, разбить, разогнать, помешать ударить по нашим войскам. Сейчас наведу на них «Тринадцатого», слышу его доклад:
— Я «Сокол-13», высота четыре тысячи метров.
И вслед за этим доклад Иванова: «Подхожу к пункту…» Отлично, Иванов уже рядом, ему и бить «юнкерсов». А звено «Тринадцатого» я направил на Ме-109, группу сопровождения. Четыре против шести — это приемлемо, если, конечно, летчики настоящие. Командую:
— «Сокол— 13», связать боем истребителей!
Хорошо атакует звено. Будто ястребы падают сверху — грозно, стремительно. Жду, хочу посмотреть, как они откроют огонь, как запылают машины противника. Однако главарь фашистской шестерки оказался умелым бойцом. Он подал команду, и группа мгновенно разлетелась на пары. Одна отскочила вправо, другая — влево, третья бросилась вниз. Третья — это приманка. Плохо, если наши пойдут за ней. Пары, что остались вверху, сразу возьмут их в клещи. Так и случилось…
Командир второй пары — горячая голова! — «клюнул», метнулся вслед за приманкой. Предупреждаю его, что сзади фашисты, требую прекратить атаку. Бесполезно… Не слышит. Не видит. Все происходит в секунды. Два Ме-109 переходят в пике, открывают огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Сейчас сорок третий, а в сорок втором в это же время повел капитан Черненко восьмерку на боевое задание. Вспоминаю, как я стоял у командного пункта, ежеминутно глядел на часы, дожидался. Рядом стояли летчики, тоже считали минуты, слушали небо. Оно молчало зловеще. Кто— то сказал: «Все горючее кончилось»…
Да, в тот день не вернулись все восемь. Возвращались по одному и все в разное время, из разных мест: кто из госпиталя, кто с вынужденной посадки. Это было в районе Купянска. Фашисты рвались к Сталинграду, а мы его защищали. Мы стояли живой стеной, но враги пробивали ее, прорывали.
Ушли те времена, когда немцы летали на лучших, чем мы, самолетах, когда схватки, как правило, были неравными: на каждого нашего летчика приходилось по два, четыре, а то и по шесть немецких. Пока я не знаю, сколько было наших и немцев на Курской дуге, но я уже видел — преимущество наше. И верно, спустя какое-то время после войны наши историки будут копаться в томах боевых документов, будут подсчитывать, напишут историю Великой Отечественной, и мы увидим, что в сорок третьем году в районе Курской дуги у немцев было 2050 боевых самолетов, у нас же — сейчас это трудно даже представить — на тысячу больше. Мы увидим, что из этой огромной цифры — 2050 немцы потеряли 1400 и что 1320 из 1400 были уничтожены в воздухе, в жестоких воздушных боях.
Историки скажут: «Все попытки гитлеровского командования вернуть утерянную инициативу закончились провалом. Советские ВВС прочно удерживали господство в воздухе». А мы уже говорим: «Немец пошел не тот»… «Жидкий немец пошел и на земле, и в воздухе»… И это верно. Но это, конечно, не значит, что он ослаб окончательно. Нет, он еще очень силен, и нам предстоят жестокие схватки, бои и сражения, и список неисчислимых потерь еще далеко-далеко не закончен…
Харьков скоро освободим. Вокруг него много аэродромов, площадок. Один из них будет нашим. Возможно, что после освобождения Харькова нам дадут отдохнуть. На Курской дуге группа «Меч» получила хороший опыт боев, но летчики очень устали…
— Вижу радиостанцию, — говорит Воскресенский. — Может быть, наша?
Вот и я теперь вижу, не радиостанцию, а пока что антенну. Она поднялась над кустами. Может, и наша. «Садитесь, — говорю, — поедем туда, уточним». И верно, наша. Вот и солдат-радист Григорь-ян. С момента, как возникла идея создать ВНП, Григорьян все время на передовой.
— Привет, Гриша, — говорю я солдату, — станция к работе готова?
Сверкнув белозубой улыбкой, — рад, новые люди приехали, да сразу четверо, — Григорьян докладывает, путая все падежи и лица:
— Мой станций всегда работа готов!
— С кем связь держишь?
— Истребитель, канэщно.
— Немцы летают? Беспокоят тебя?
Солдат улыбнулся, что-то хотел сказать, но в этот момент послышался рокот мотора и в небе появился ФВ-189, немецкий корректировщик-разведчик.
— «Рама», — говорит Воскресенский.
Интересно, в каком она качестве в данный момент: корректировщика или разведчика? Скорее всего — разведчика. Самолет не повис над каким-то пунктом, он идет по прямой, прямо на нас. Вероятно, немецкому командованию нужны данные о наземной обстановке. Точно, это разведчик.
Не дойдя до нашей стоянки, немец сделал вираж над полем недавнего боя, опять пошел по прямой, под углом девяносто к прежнему курсу. Все ясно, надо его ловить, а то чего доброго еще увидит нашу радиостанцию. Беру микрофон, запрашиваю барражирующих неподалеку истребителей:
— «Ястребки», «ястребки»! Я «Днепр». Кто меня слышит, покачайте крылом.
Вижу: качает. Значит, контакт установлен, можно командовать. Передаю:
— Смотрите вперед и ниже… Видите «раму»?
— Вижу! — отвечает летчик.
— Уничтожить! Действуйте парой! Четверке быть надо мной.
Пара бросается вниз, но немец уже увидел, понесся к земле, завертелся юлой. Через минуту все растаяли в дымке, и Яки, и «рама». Надо мной осталось звено. Запрашиваю:
— Я «Днепр», сообщите свой позывной. Слышу негромкий тенор:
— Я «Сокол-13», какова обстановка?
Отвечаю, что в небе пока спокойно, но летчикам надо быть настороже: дымка мешает мне наблюдать, а канонада — слушать. Неподалеку «работают» наши артиллеристы.
Неожиданно появляется пара Ме-109. Они идут очень низко, метров на семьдесят. Предупреждаю об этом летчиков. «Понял», — отвечает «тринадцатый». Не успела исчезнуть пара, как справа, несколько выше, появляются еще четыре Ме-109. Все ясно, понятно: быть бою. «Мессершмитты» пришли для расчистки пространства, а за ними появятся «юнкерсы». Это уже известно.
Информирую летчиков о подходе четверки «мес-сов», о возможном налете бомбардировщиков. Командую:
— Набрать высоту! Приготовиться к бою!
Звено уходит в сторону солнца. Не теряя времени, вызываю с аэродрома Варваровка шесть истребителей. Меньше, пожалуй, нельзя: чувствую, что бомбардировщиков будет много.
Слышу доклад Иванова: «Шестерка в воздухе, следую к вам». Значит, он уже на подходе, и я направляю его на бомбардировщиков, как только они появятся. Вот и они, легки, как говорят, на помине. Их сопровождает шесть «мессеров». Ветер относит моторный гул, и немцы летят в тишине, будто крадутся. Откуда они, с Основы или из Чугуева? Впрочем, это не важно, откуда. Важно их перехватить, разбить, разогнать, помешать ударить по нашим войскам. Сейчас наведу на них «Тринадцатого», слышу его доклад:
— Я «Сокол-13», высота четыре тысячи метров.
И вслед за этим доклад Иванова: «Подхожу к пункту…» Отлично, Иванов уже рядом, ему и бить «юнкерсов». А звено «Тринадцатого» я направил на Ме-109, группу сопровождения. Четыре против шести — это приемлемо, если, конечно, летчики настоящие. Командую:
— «Сокол— 13», связать боем истребителей!
Хорошо атакует звено. Будто ястребы падают сверху — грозно, стремительно. Жду, хочу посмотреть, как они откроют огонь, как запылают машины противника. Однако главарь фашистской шестерки оказался умелым бойцом. Он подал команду, и группа мгновенно разлетелась на пары. Одна отскочила вправо, другая — влево, третья бросилась вниз. Третья — это приманка. Плохо, если наши пойдут за ней. Пары, что остались вверху, сразу возьмут их в клещи. Так и случилось…
Командир второй пары — горячая голова! — «клюнул», метнулся вслед за приманкой. Предупреждаю его, что сзади фашисты, требую прекратить атаку. Бесполезно… Не слышит. Не видит. Все происходит в секунды. Два Ме-109 переходят в пике, открывают огонь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84