- Что такое? Матерное что-нибудь?
- Дурак! - не выдержал Юрий Юрьевич. - Дурак и есть! Матёра - это остров на реке Ангаре. Которая из Байкала вытекает. На Ангаре ГЭС строили и Матёру водой затапливали, а там деревня была под тем же названием - Матёра! В деревне люди жили. Бабуся Дарья жила. Дуб стоял высокий-высокий, либо кедр - забыл уже, но как сейчас помню: его какие-то пришлые люди спилили. Чтобы не мешал пароходам по будущему водохранилищу плавать. И все это, вся Матёра, она как бы стала прощанием с тем, с толстовским, прошлым. С тем, которое и до Толстого было, но Лев-то Николаевич носил его в себе и войну тысяча восемьсот двенадцатого года в романе "Война и мир" описал. А вот Распутин тот, ушедший вместе с Толстым, мир провожал спустя годы и годы. И гениально проводил. По-человечески. Я даже не представляю себе, что Распутин не на бумаге, а в самом-то себе при том прощании должен был пережить. Что?
- А мне вот понятно: он элемент совести пережил! Только вот зачем это нужно - представлять себе, что в каждом человеке внутри его делается? Я лично доволен, что не представляю, как там внутри у тебя. И хорошо, и правильно делаю. Я каждого человека своими собственными глазами вижу, и мне этого достаточно. По горло! Людей слишком много, чтобы в каждом копаться, вот в чем все дело-то... Ну а старуха Анна? Она - что?
- Старуха Анна умирала, и смерть человеческую Распутин показал сильнее, даже более мудро, чем сам Лев Толстой. Так мне кажется. У Толстого - смерть, ну, скажем, Ивана Ильича, а у Распутина - смерть времени, большой-большой эпохи.
- Старуха умрет - и весь белый свет кончится? Так ты хочешь сказать?
- Не кончится, нет. Он продолжится, но уже в другом качестве. В совершенно другом. В том, в котором живут ее, Анны, дети. Дети приехали попрощаться с умирающей матерью, и каждый из них представляет собой то ли, иное ли качество нового времени. Незавидные качества новой России. Нет, незавидные качества, скажу я тебе, Вовка. Мне бы вот тоже хотелось помереть, как старуха Анна помирала, это любимый, самый близкий мне персонаж. Но вряд ли удастся...
- А что мешает? Как хочешь, так и помирай. И к тебе твои дети придут проститься. И внуки. И даже я - правнук. Честное слово, приду! Не веришь?
- Не очень верю. Вот так. Прийти-то вы, может, и в самом деле придете, а я-то? Я-то кто такой? Мне со старухой Анной не сравняться! Она знала, из какого она времени уходит, а я не знаю: слишком много самых разных времен пережил. Самых разных.
- А тебе, детка, видать, хочется, чтобы тебя проводил какой-нибудь Валентин Распутин. Найдется такой?
- Такого - нет, не найдется... что-нибудь вроде такого...
- Вижу, детка, гляжу на твою личность и вижу: ты приуныл. Напрасно. Ты смотри в будущее с надеждой - и на тебя найдется какой-никакой Распутин, и о тебе напишет прощальное письмо. Кто-нибудь да скажет "аминь".
- Распутина Валентина не найдется - это я точно знаю!
- Даже если и так, все равно надо оптимистически воспринимать; какой-никакой чудак, а найдется... Какой-нибудь чудик...
Помолчали...
- Вот что, детка! - и еще сказал Вовка. - Я знаю, сейчас ты подашься в какие-нибудь философии, уже подался. Теперь я узнал также, что в повестях Распутина имеются элементы совести. И все равно мне срочно необходимо к Мишке сходить. Надо обязательно. Он к тому же Сергеевич, а фамилия у него Горбатенко. Вот мы ему и говорим: "Быть тебе, Мишка, Михаилом Сергеевичем, то есть лысым. Сам не полысеешь - мы тебе поможем". Ха-ха! Обязательно поможем! Ха-ха!
* * *
Вовка убежал, Юрий Юрьевич стал думать о себе и о своем уроке. Самокритично стал думать.
Во-первых, он на этом занятии назвал Вовку дураком. Хотя Вовка и отнесся к этому с полным безразличием, но все равно - как это можно было себе позволить?! Позволить учителю?
Во-вторых, Юрий Юрьевич и в самом деле ударился в недозволительную в этом случае философию. Он сидел и разговаривал с Вовкой так, как будто против него сидел он сам, Юрий Юрьевич, и он сам себя убеждал в том, в чем давным-давно был убежден. Разве это урок?
В-третьих, еще была какая-то нелепость. Была, присутствовала, хотя назвать ее Юрий Юрьевич не мог. Он ее допустил, и он же - не мог назвать... Что-то такое вообще...
Можно было бы и соснуть часок-другой, покуда Вовки нет дома, Юрий Юрьевич уже и к подушке прислонился, он любил соснуть днем, тем более день был выходным, но что-то не спалось.
Он, покуда объяснял Вовке смену эпох и времен - про старуху Анну объяснял и про старуху Дарью, - сильно разволновался. Вовке - как об стенку горох, а ему, старику, нет, его собственные объяснения касались его непосредственно. В самом деле обидно: его-то никто не проводит как следует, никто. И детям, и внукам, и правнуку - всем-всем некогда, всем куда-то скорей-скорей, а Распутина Валентина на него не найдется, не может найтись: что о нем можно написать, если он сам себя не знает? И потребности такой быть вполне определенным, что-то общее из своего времени в себе одном хранить - у него никогда не было. Он и коммунизм хранил, потому что так ему велели, а перестали велеть - он хранить не стал. "Ну если мы такие хорошие, такие за нами мировые дела, такое духовное прошлое, почему же мы так плохо, так неустроенно живем? Так бесчестно?" - думал он.
* * *
Вот и Вовка, как только пришел жить к Юрию Юрьевичу, первое он что сделал? Первым делом он спросил, сколько на его прокорм родители оставили Юрию Юрьевичу. Спросил и пояснил: "Мне карманные деньги крайне нужны. Без денег ни один нормальный человек нынче не живет! - снова и снова вспоминал Юрий Юрьевич тот потрясший его разговор. - Имей в виду: если не дашь - я все равно каким-нибудь путем деньги достану".
- Это какой же у тебя будет путь? - спросил тогда Юрий Юрьевич. И услышал:
- Мало ли какой... Мало ли... Самое простое - взять в долг. Под возвращение родителей. Родители приедут, я им по всей форме доложу: должен! Ну а они уж как хотят пусть выкручиваются. Им вовремя нужно было думать, а не ставить меня в немыслимое положение. Они - не дети. Должны по-взрослому соображать.
- Вот что, Вовка! У нас занятие, у нас урок, мы договорились. Договорились - значит, сиди и слушай, не хлопай ушами.
- Я не хлопаю.
- А я не слепой. Я вижу.
- А я вижу, что ты ничего не видишь, интеллигент... "Гении, гении"! Какой мне толк от гениев? Мне лично? Если их на десять миллионов один - им и самим-то нечего делать на этом свете. Разве что всё те же деньги делать? Если умеют.
Вот какого потомка воспитывали Вовкины родители. Они чтили запланированную дочку Людочку, а к незапланированному Вовке относились как к недоразумению. Вовка точно так же, и даже точнее, относился к родителям. Заодно и к прадеду.
В то же время Юрий Юрьевич думал: а все-таки покуда Валентин Распутин живет, почему бы и ему, старику, не пожить еще?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12