Такие не подводят.
- Со мной поедет товарищ, журналист. Так будет лучше...
- А, понимаю, - сказал сержант и улыбнулся. - Я, правда, не получил
на этот счет никаких указаний от комиссара, но именно это обстоятельство и
позволяет мне принять самостоятельное решение. О'кей!
Дима только головой крутил - то на меня взглядывал, то на
полицейского.
Внизу у входа мок полицейский "форд" с красной мигалкой на крыше.
Сержант предусмотрительно открыл дверцу.
Комиссар Дюк оказался высоким брюнетом лет сорока пяти. Левую щеку
несколько уродовал розоватый шрам, наверное, мешавший ему по утрам
выбриваться до блеска (о том, что комиссар предпочитает всем электрическим
жужжалкам самую обыкновенную бритву "золлинген", я догадался, едва
взглянул на его тяжелый подбородок, заклеенный в двух местах пластырем).
В комиссариате - продолговатой комнате, перегороженной посередине
дубовой стойкой, - было по-казенному чисто и скучно; панели выложены
плитами под дуб, на стене - герб провинции Квебек, в углу, на столе, за
которым сидел полицейский в форме, мигал разноцветными лампочками пульт и
громоздились телефоны. Две двери указывали, что на этом участок не
кончается.
- Мистер Олех Романько? - посмотрел комиссар Дюк, выходя из-за
дубового барьера.
- Это я.
- Приношу извинения за столь позднее беспокойство. - Комиссар
поздоровался со мной, потом - с Димой, толкнул дверь, и я ступил вслед за
ним в квадратный - четыре на четыре метра - кабинет. Дима двинулся было
вслед, но комиссар сказал: - Извините, вы можете оставаться там.
- Прошу, - сказал Дюк, указывая жестом на мягкое кресло, а сам занял
место за столом. - Я хотел бы взглянуть на ваши документы.
- Но, простите...
- Сейчас я вам все объясню. Минутку терпения.
Комиссар Дюк изучил мое журналистское удостоверение, положил его на
стол, выдвинул правый ящик и протянул мне кусочек белого картона.
- Это ваша визитная карточка? - спросил он.
- Раз там написано мое имя и фамилия, значит, моя, - довольно резко
ответил я.
- Вы не могли бы сказать, кому вы вручили ее?
- Я раздал уже по меньшей мере два десятка визиток за время
пребывания в Монреале, - ответил я, все больше негодуя. Но уже родившееся
в глубине души тревожное предчувствие заставило меня взять из рук Дюка
белый картонный билетик.
В правом уголке его был нацарапал номер моего монреальского телефона.
- Таких визиток могло быть только две. Одну получил корреспондент
Франс Пресс Серж Казанкини, вторую - участник Игр, пловец Джон Крэнстон, -
сказал я.
Комиссар пристально смотрел на меня, он был похож на гончую, учуявшую
след.
- Опишите, пожалуйста, коротко обоих, - попросил он.
- Казанкини - лет пятидесяти, среднего роста, седой бобрик, висячие
усы... - начал я, но комиссар нетерпеливо перебил меня:
- Достаточно. Второго.
- Крэнстон. Двадцать шесть лет. Сто восемьдесят два - рост,
продолговатое красивое лицо, римский нос, бритая голова, черные маленькие
усики...
- Достаточно! Теперь я скажу, зачем пригласил вас сюда. Эта визитная
карточка, - комиссар протянул руку и почти выхватил белый картон, - была
найдена на неизвестном, погибшем в автомобильной катастрофе вчера около
полуночи на шоссе Ла-Фонтен. Судя по вашему описанию, погибший - Джон
Крэнстон.
Если б ударила молния и покачнулось здание полиции, я воспринял бы
это куда спокойнее, чем слова комиссара. У меня перехватило горло и так
сжало сердце, что Дюк поспешил подать стакан воды.
- Сомнений нет. Это - Крэнстон. Мне искренне жаль парня, я читал -
его прочили в чемпионы.
- Как это произошло?
- По-видимому, он превысил скорость и не вписался в поворот. Машина
свалилась в кювет и врезалась в бетонный столб. Мы тщательно исследовали
место происшествия - никаких признаков другого автомобиля, который мог бы
стать причиной катастрофы, не обнаружили... Правда, дождь основательно
прополоскал шоссе.
- Нельзя ли, господин комиссар, побывать на месте?
- Я вижу, в вас проснулся репортер. - Дюк понимающе осклабился. -
Тогда услуга за услугу: я отвезу вас на место происшествия, но прежде - вы
опознаете труп и подпишете протокол.
Я молча кивнул.
Машина с красной мигалкой неслась по пустынным улицам города
навстречу поднимавшемуся из-за острова Нотр-Дам солнцу. А меня, как
видение, преследовало лицо Крэнстона и его открытые глаза, казалось,
ждавшие меня. Он был в тех же белых джинсах, залитых кровью, и в белом -
тоже густо окровавленном - свитере...
Полицейский "форд", управляемый Дюком, нес меня (Диму я отправил в
гостиницу - у него в шесть утра передача, он не мог ее сорвать) туда, где
коварная случайность перечеркнула жизнь Джона Кренстона. Не знаю, что
толкнуло меня на этот шаг, но еще в кабинете комиссара я решил, что
выполню этот последний долг перед Крэнстоном.
- Судя по имеющимся у нас сведениям, он не был пьян, - сказал, чуть
повернув ко мне голову, комиссар Дюк. - Впрочем, вскрытие даст точное
заключение.
- Время катастрофы установлено? - поспешно спросил я, боясь, как бы
тягостное молчание вновь не овладело нами.
- Да, патрульная машина проследовала мимо этого места приблизительно
в половине десятого.
Ничего не было. Возвращалась в первом часу. Они обратили внимание на
поврежденный километровый указатель. Машина Крэнстона скользнула на
повороте, правым колесом ударилась об указатель, перевернулась и полетела
вниз.
- Погодите, комиссар, разве вы не обнаружили никаких документов? -
спохватился я, недоумевая, как этот вопрос не возник у меня еще в
полицейском участке.
- Ничего. Ничего, кроме вашей визитки.
- Быть такого не может! Вы же не хуже моего знаете, что никто не
может выйти из олимпийской деревни или войти в нее без "ладанки" -
удостоверения личности... Значит, вы плохо искали!
- Вполне допускаю. Лил дождь. Впрочем, вы правы - я дам указание
прочесать еще раз.
В открытое окно била тугая струя прохладного воздуха. Но мне было
жарко, и я высунул голову и закрыл глаза. "Что могло заставить Крэнстона
нарушить режим накануне ответственного старта, сесть за руль и сломя
голову нестись, точно за ним гнались, прочь от олимпийской деревни?" -
вертелось у меня в голове.
- Вы давно знаете, вернее, - поправился комиссар Дюк, - знали
погибшего?
- Восемь лет.
- Вы не замечали за ним каких-нибудь странностей? Не случалось ли у
него в последнее время неприятностей?
- Это был абсолютно нормальный парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
- Со мной поедет товарищ, журналист. Так будет лучше...
- А, понимаю, - сказал сержант и улыбнулся. - Я, правда, не получил
на этот счет никаких указаний от комиссара, но именно это обстоятельство и
позволяет мне принять самостоятельное решение. О'кей!
Дима только головой крутил - то на меня взглядывал, то на
полицейского.
Внизу у входа мок полицейский "форд" с красной мигалкой на крыше.
Сержант предусмотрительно открыл дверцу.
Комиссар Дюк оказался высоким брюнетом лет сорока пяти. Левую щеку
несколько уродовал розоватый шрам, наверное, мешавший ему по утрам
выбриваться до блеска (о том, что комиссар предпочитает всем электрическим
жужжалкам самую обыкновенную бритву "золлинген", я догадался, едва
взглянул на его тяжелый подбородок, заклеенный в двух местах пластырем).
В комиссариате - продолговатой комнате, перегороженной посередине
дубовой стойкой, - было по-казенному чисто и скучно; панели выложены
плитами под дуб, на стене - герб провинции Квебек, в углу, на столе, за
которым сидел полицейский в форме, мигал разноцветными лампочками пульт и
громоздились телефоны. Две двери указывали, что на этом участок не
кончается.
- Мистер Олех Романько? - посмотрел комиссар Дюк, выходя из-за
дубового барьера.
- Это я.
- Приношу извинения за столь позднее беспокойство. - Комиссар
поздоровался со мной, потом - с Димой, толкнул дверь, и я ступил вслед за
ним в квадратный - четыре на четыре метра - кабинет. Дима двинулся было
вслед, но комиссар сказал: - Извините, вы можете оставаться там.
- Прошу, - сказал Дюк, указывая жестом на мягкое кресло, а сам занял
место за столом. - Я хотел бы взглянуть на ваши документы.
- Но, простите...
- Сейчас я вам все объясню. Минутку терпения.
Комиссар Дюк изучил мое журналистское удостоверение, положил его на
стол, выдвинул правый ящик и протянул мне кусочек белого картона.
- Это ваша визитная карточка? - спросил он.
- Раз там написано мое имя и фамилия, значит, моя, - довольно резко
ответил я.
- Вы не могли бы сказать, кому вы вручили ее?
- Я раздал уже по меньшей мере два десятка визиток за время
пребывания в Монреале, - ответил я, все больше негодуя. Но уже родившееся
в глубине души тревожное предчувствие заставило меня взять из рук Дюка
белый картонный билетик.
В правом уголке его был нацарапал номер моего монреальского телефона.
- Таких визиток могло быть только две. Одну получил корреспондент
Франс Пресс Серж Казанкини, вторую - участник Игр, пловец Джон Крэнстон, -
сказал я.
Комиссар пристально смотрел на меня, он был похож на гончую, учуявшую
след.
- Опишите, пожалуйста, коротко обоих, - попросил он.
- Казанкини - лет пятидесяти, среднего роста, седой бобрик, висячие
усы... - начал я, но комиссар нетерпеливо перебил меня:
- Достаточно. Второго.
- Крэнстон. Двадцать шесть лет. Сто восемьдесят два - рост,
продолговатое красивое лицо, римский нос, бритая голова, черные маленькие
усики...
- Достаточно! Теперь я скажу, зачем пригласил вас сюда. Эта визитная
карточка, - комиссар протянул руку и почти выхватил белый картон, - была
найдена на неизвестном, погибшем в автомобильной катастрофе вчера около
полуночи на шоссе Ла-Фонтен. Судя по вашему описанию, погибший - Джон
Крэнстон.
Если б ударила молния и покачнулось здание полиции, я воспринял бы
это куда спокойнее, чем слова комиссара. У меня перехватило горло и так
сжало сердце, что Дюк поспешил подать стакан воды.
- Сомнений нет. Это - Крэнстон. Мне искренне жаль парня, я читал -
его прочили в чемпионы.
- Как это произошло?
- По-видимому, он превысил скорость и не вписался в поворот. Машина
свалилась в кювет и врезалась в бетонный столб. Мы тщательно исследовали
место происшествия - никаких признаков другого автомобиля, который мог бы
стать причиной катастрофы, не обнаружили... Правда, дождь основательно
прополоскал шоссе.
- Нельзя ли, господин комиссар, побывать на месте?
- Я вижу, в вас проснулся репортер. - Дюк понимающе осклабился. -
Тогда услуга за услугу: я отвезу вас на место происшествия, но прежде - вы
опознаете труп и подпишете протокол.
Я молча кивнул.
Машина с красной мигалкой неслась по пустынным улицам города
навстречу поднимавшемуся из-за острова Нотр-Дам солнцу. А меня, как
видение, преследовало лицо Крэнстона и его открытые глаза, казалось,
ждавшие меня. Он был в тех же белых джинсах, залитых кровью, и в белом -
тоже густо окровавленном - свитере...
Полицейский "форд", управляемый Дюком, нес меня (Диму я отправил в
гостиницу - у него в шесть утра передача, он не мог ее сорвать) туда, где
коварная случайность перечеркнула жизнь Джона Кренстона. Не знаю, что
толкнуло меня на этот шаг, но еще в кабинете комиссара я решил, что
выполню этот последний долг перед Крэнстоном.
- Судя по имеющимся у нас сведениям, он не был пьян, - сказал, чуть
повернув ко мне голову, комиссар Дюк. - Впрочем, вскрытие даст точное
заключение.
- Время катастрофы установлено? - поспешно спросил я, боясь, как бы
тягостное молчание вновь не овладело нами.
- Да, патрульная машина проследовала мимо этого места приблизительно
в половине десятого.
Ничего не было. Возвращалась в первом часу. Они обратили внимание на
поврежденный километровый указатель. Машина Крэнстона скользнула на
повороте, правым колесом ударилась об указатель, перевернулась и полетела
вниз.
- Погодите, комиссар, разве вы не обнаружили никаких документов? -
спохватился я, недоумевая, как этот вопрос не возник у меня еще в
полицейском участке.
- Ничего. Ничего, кроме вашей визитки.
- Быть такого не может! Вы же не хуже моего знаете, что никто не
может выйти из олимпийской деревни или войти в нее без "ладанки" -
удостоверения личности... Значит, вы плохо искали!
- Вполне допускаю. Лил дождь. Впрочем, вы правы - я дам указание
прочесать еще раз.
В открытое окно била тугая струя прохладного воздуха. Но мне было
жарко, и я высунул голову и закрыл глаза. "Что могло заставить Крэнстона
нарушить режим накануне ответственного старта, сесть за руль и сломя
голову нестись, точно за ним гнались, прочь от олимпийской деревни?" -
вертелось у меня в голове.
- Вы давно знаете, вернее, - поправился комиссар Дюк, - знали
погибшего?
- Восемь лет.
- Вы не замечали за ним каких-нибудь странностей? Не случалось ли у
него в последнее время неприятностей?
- Это был абсолютно нормальный парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23