но что-то нарушилось в наших хрупких
отношениях и не поправилось, хотя внешне мы сохраняли ту же дружескую
манеру разговаривать, но уже не позволяли незло, как прежде, подшучивать
друг над другом, и оттого пропала непринужденность и что-то постоянно
сдерживало нас, словно тормоз на крутом спуске. Все это вносило в душу
тревогу, разлад.
Этим вечером Наташка уезжала и захотела попрощаться с горами. Нога у
нее еще болела, я позвал врача, и он сделал обезболивающих укол новокаина.
Наташка радостно запрыгала, и мне пришлось ей напомнить, что это не так уж
и безопасно.
Вездеход довез нас вместе с веселой компанией лыжников к подъемнику,
и вскоре мы раскачивались над лесом. Мы не стали кататься по восточному
склону, а ушли на север, где почти не видно людей и оглушала тишина, -
лишь поскрипывание колес подъемника изредка нарушало покой.
Мы чувствовали: нам нужно что-то сказать друг другу, но слов не
находили. Мы о чем-то болтали, смеялись. А на душе залегли холод и
пустота, как бывает, когда ты знаешь, что теряешь дорогое, непоправимо
теряешь, но ничего поделать с этим не можешь. Пропасть лежала между нами,
и мы это прекрасно понимали.
- Ты оставь мне номер телефона, - сказал я неуверенно, пытаясь
навести мост через бурную реку.
- Нет, это ни к чему. - Она ответила спокойно, но как отрезала. - Ты
мне дашь свои координаты... Служебные, конечно. Если у меня появится
желание, я позвоню. И обещай, что не сделаешь и малейшего шага, чтобы
разыскать меня.
- Обещаю.
- Вот и отлично! - В голосе ее прорвалась, как мне почудилось,
радость, словно она избавилась от чего-то, что угнетало ее. - А теперь
вниз!
- Не гони. Помни, что отсутствие боли в ноге еще не признак здоровья.
Ты умеешь по целине ходить?
- Не умею. Я боюсь свежего снега. Но сегодня - нет!
- Откинься назад и чуть сильнее обычного проворачивай лыжи на
поворотах. Если понесет, сделай длинный подрез склона и кати, пока не
остановишься.
- А ты знаешь, что я хочу тебе сказать?
Я посмотрел в ее глаза. В них блеснули слезы.
- Ненавижу тот миг, когда встретилась с тобой. Лучше б мне замерзнуть
тогда в буран...
- Натали...
Она резко, как спортсмен на старте, оттолкнулась палками и рванулась
вниз почти по прямой, и снег запуржил, заметался вслед за ней и никак не
мог догнать...
Я не стал провожать Наташку глазами и подумал, что лучше бы ей
исчезнуть навсегда - как во сне, раствориться в воздухе, утонуть в
снегу... Медленно заскользил вниз, куда глаза глядят, но с каждой новой
секундой все больше отдавался тому прекрасному ощущению полета, которое
дарит только горные лыжи, и ничто больше...
В тот день уезжала и ее компания. Высокий красавец никак не решался
подойти к Наташке, и она сама позвала его. Он принесся, как собачка, виляя
хвостом, заглядывал ей в глаза и покорно кивал головой. Я не слышал, о чем
они беседовали, но мне достаточно было видеть на ее лице оживление, чтобы
почувствовать в сердце такую боль, словно в него медленно, миллиметр за
миллиметром, вгоняли раскаленный нож...
В Славском поезд останавливается на минуту, но эти секунды показались
мне вечностью, в мыслях я подгонял, поторапливал поезд, а он стоял и
стоял, а Наташка не уходила из тамбура и смотрела на меня. Я, как мог,
охлаждал свое горящее лицо, а оно просто-таки пылало, и мне было стыдно,
что она видит это.
Наконец поезд дернулся, вагон медленно поплыл мимо перрона. И Наташка
поплыла и молчала. И даже не взмахнула рукой.
Я повернулся и пошел, сдерживая себя, чтобы не побежать за поездом,
не заорать в бессильной тоске во всю мощь, разрывая легкие и горло:
"Натали!!!" Она была уже так далеко, что ее голос едва слышно донесся до
меня: "Олег! Олег! Я найду тебя...".
- Финиш, - сказал водитель, резко затормозив.
Автобус замер на просторной, по-видимому, недавно расчищенной в лесу
площадке. Пусто, лишь в дальнем углу примостилась стеклянная будочка,
возле нее, прислонившись к деревянному стояку, застыл парень с рацией в
руках. Водитель махнул ему рукой, тот, не переставая быстро говорить в
микрофон, помахал в ответ. Шведы, все так же громко и оживленно споря,
выпрыгнули из автобуса вслед за американцем. Я переждал всех, чтобы не
загромождать выход лыжами.
Где находились трассы, догадался без труда: сквозь верхушки деревьев
просматривалась гора - черная там, где был сплошной лес, и прорезанная
белыми, длинными, извилистыми и крутыми стоками трасс. Я не спешил к
подъемнику, мне хотелось просмотреть весь спуск - сверху донизу - и
представить, как буду идти. Новая гора заставила разволноваться, потому
что она таила в себе опасности и неожиданности, которые невозможно
предусмотреть. Пожалуй, признался я себе, мне еще не доводилось спускаться
по таким крутым склонам, да еще такой длины.
Взвалив тяжелые лыжи на плечо, я двинулся догонять ушедших вперед
американца и шведов. Ноги скользили в начавшем подтаивать снегу, к тому же
спускаться пришлось по крутой тропинке, проложенной прямо по размокшей
глине; не удержаться бы мне на ногах, не окажись слева предусмотрительно
натянутой веревки. С грехом пополам я оказался внизу и с разочарованием
посмотрел на комбинезон, перепачканный глиной. Американец вообще проехал
часть спуска на пятой точке и теперь, чертыхаясь, пытался с помощью
носового платка и снега отмыть грязь с брюк.
В самом низу, в полусотне метров от кресельной подъемной дороги,
прижался к круто уходящему вверх склону приземистый двухэтажный дом. У
входа слева и справа были устроены стойки для лыж, и я с облегчением
поставил свои "кнайслы" рядом с десятком других пар. Надпись на двери
"Пресса" указывала на наличие пресс-центра, и я спустился по лестнице в
полуподвал без окон. Там было тесно от столов, уставленных пишущими
машинками, вращающихся кресел, в дальнем углу поблескивал большой выносной
телезкран; на стеллажах, где спустя несколько дней будут лежать протоколы,
пока пусто; за стойкой, однако, сидели две девушки и что-то писали. Народу
набралось немного, но некоторые журналисты усиленно стучали на машинках...
Знакомых не было, и это обрадовало - меня неудержимо влекло на гору,
откуда этот домик вообще не будет виден.
Я без сожаления покинул душное помещение и выбрался на воздух. Солнце
скрылось за быстро бегущими по небу сизыми облаками, даже здесь, внизу,
чувствовалось ледяное дыхание ветра. Отметил про себя, что вовремя купил
очки - без них нечего было и мечтать спуститься вниз, через десять метров
в глаза словно песку насыпят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
отношениях и не поправилось, хотя внешне мы сохраняли ту же дружескую
манеру разговаривать, но уже не позволяли незло, как прежде, подшучивать
друг над другом, и оттого пропала непринужденность и что-то постоянно
сдерживало нас, словно тормоз на крутом спуске. Все это вносило в душу
тревогу, разлад.
Этим вечером Наташка уезжала и захотела попрощаться с горами. Нога у
нее еще болела, я позвал врача, и он сделал обезболивающих укол новокаина.
Наташка радостно запрыгала, и мне пришлось ей напомнить, что это не так уж
и безопасно.
Вездеход довез нас вместе с веселой компанией лыжников к подъемнику,
и вскоре мы раскачивались над лесом. Мы не стали кататься по восточному
склону, а ушли на север, где почти не видно людей и оглушала тишина, -
лишь поскрипывание колес подъемника изредка нарушало покой.
Мы чувствовали: нам нужно что-то сказать друг другу, но слов не
находили. Мы о чем-то болтали, смеялись. А на душе залегли холод и
пустота, как бывает, когда ты знаешь, что теряешь дорогое, непоправимо
теряешь, но ничего поделать с этим не можешь. Пропасть лежала между нами,
и мы это прекрасно понимали.
- Ты оставь мне номер телефона, - сказал я неуверенно, пытаясь
навести мост через бурную реку.
- Нет, это ни к чему. - Она ответила спокойно, но как отрезала. - Ты
мне дашь свои координаты... Служебные, конечно. Если у меня появится
желание, я позвоню. И обещай, что не сделаешь и малейшего шага, чтобы
разыскать меня.
- Обещаю.
- Вот и отлично! - В голосе ее прорвалась, как мне почудилось,
радость, словно она избавилась от чего-то, что угнетало ее. - А теперь
вниз!
- Не гони. Помни, что отсутствие боли в ноге еще не признак здоровья.
Ты умеешь по целине ходить?
- Не умею. Я боюсь свежего снега. Но сегодня - нет!
- Откинься назад и чуть сильнее обычного проворачивай лыжи на
поворотах. Если понесет, сделай длинный подрез склона и кати, пока не
остановишься.
- А ты знаешь, что я хочу тебе сказать?
Я посмотрел в ее глаза. В них блеснули слезы.
- Ненавижу тот миг, когда встретилась с тобой. Лучше б мне замерзнуть
тогда в буран...
- Натали...
Она резко, как спортсмен на старте, оттолкнулась палками и рванулась
вниз почти по прямой, и снег запуржил, заметался вслед за ней и никак не
мог догнать...
Я не стал провожать Наташку глазами и подумал, что лучше бы ей
исчезнуть навсегда - как во сне, раствориться в воздухе, утонуть в
снегу... Медленно заскользил вниз, куда глаза глядят, но с каждой новой
секундой все больше отдавался тому прекрасному ощущению полета, которое
дарит только горные лыжи, и ничто больше...
В тот день уезжала и ее компания. Высокий красавец никак не решался
подойти к Наташке, и она сама позвала его. Он принесся, как собачка, виляя
хвостом, заглядывал ей в глаза и покорно кивал головой. Я не слышал, о чем
они беседовали, но мне достаточно было видеть на ее лице оживление, чтобы
почувствовать в сердце такую боль, словно в него медленно, миллиметр за
миллиметром, вгоняли раскаленный нож...
В Славском поезд останавливается на минуту, но эти секунды показались
мне вечностью, в мыслях я подгонял, поторапливал поезд, а он стоял и
стоял, а Наташка не уходила из тамбура и смотрела на меня. Я, как мог,
охлаждал свое горящее лицо, а оно просто-таки пылало, и мне было стыдно,
что она видит это.
Наконец поезд дернулся, вагон медленно поплыл мимо перрона. И Наташка
поплыла и молчала. И даже не взмахнула рукой.
Я повернулся и пошел, сдерживая себя, чтобы не побежать за поездом,
не заорать в бессильной тоске во всю мощь, разрывая легкие и горло:
"Натали!!!" Она была уже так далеко, что ее голос едва слышно донесся до
меня: "Олег! Олег! Я найду тебя...".
- Финиш, - сказал водитель, резко затормозив.
Автобус замер на просторной, по-видимому, недавно расчищенной в лесу
площадке. Пусто, лишь в дальнем углу примостилась стеклянная будочка,
возле нее, прислонившись к деревянному стояку, застыл парень с рацией в
руках. Водитель махнул ему рукой, тот, не переставая быстро говорить в
микрофон, помахал в ответ. Шведы, все так же громко и оживленно споря,
выпрыгнули из автобуса вслед за американцем. Я переждал всех, чтобы не
загромождать выход лыжами.
Где находились трассы, догадался без труда: сквозь верхушки деревьев
просматривалась гора - черная там, где был сплошной лес, и прорезанная
белыми, длинными, извилистыми и крутыми стоками трасс. Я не спешил к
подъемнику, мне хотелось просмотреть весь спуск - сверху донизу - и
представить, как буду идти. Новая гора заставила разволноваться, потому
что она таила в себе опасности и неожиданности, которые невозможно
предусмотреть. Пожалуй, признался я себе, мне еще не доводилось спускаться
по таким крутым склонам, да еще такой длины.
Взвалив тяжелые лыжи на плечо, я двинулся догонять ушедших вперед
американца и шведов. Ноги скользили в начавшем подтаивать снегу, к тому же
спускаться пришлось по крутой тропинке, проложенной прямо по размокшей
глине; не удержаться бы мне на ногах, не окажись слева предусмотрительно
натянутой веревки. С грехом пополам я оказался внизу и с разочарованием
посмотрел на комбинезон, перепачканный глиной. Американец вообще проехал
часть спуска на пятой точке и теперь, чертыхаясь, пытался с помощью
носового платка и снега отмыть грязь с брюк.
В самом низу, в полусотне метров от кресельной подъемной дороги,
прижался к круто уходящему вверх склону приземистый двухэтажный дом. У
входа слева и справа были устроены стойки для лыж, и я с облегчением
поставил свои "кнайслы" рядом с десятком других пар. Надпись на двери
"Пресса" указывала на наличие пресс-центра, и я спустился по лестнице в
полуподвал без окон. Там было тесно от столов, уставленных пишущими
машинками, вращающихся кресел, в дальнем углу поблескивал большой выносной
телезкран; на стеллажах, где спустя несколько дней будут лежать протоколы,
пока пусто; за стойкой, однако, сидели две девушки и что-то писали. Народу
набралось немного, но некоторые журналисты усиленно стучали на машинках...
Знакомых не было, и это обрадовало - меня неудержимо влекло на гору,
откуда этот домик вообще не будет виден.
Я без сожаления покинул душное помещение и выбрался на воздух. Солнце
скрылось за быстро бегущими по небу сизыми облаками, даже здесь, внизу,
чувствовалось ледяное дыхание ветра. Отметил про себя, что вовремя купил
очки - без них нечего было и мечтать спуститься вниз, через десять метров
в глаза словно песку насыпят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31