Всем напиткам на свете он
предпочитал водку, обыкновенную "Московскую" водку, при одном лишь ее виде
глаза его увлажнялись от избытка чувств. Он был русским человеком, чья
судьба оказалась изломанной сначала войной, затем исковеркана многими и
многими обстоятельствами и людьми, приложившими руку, чтобы сделать из
него то, что он представлял из себя сегодня.
Это был невысокий худой мужчина лет сорока пяти с нездоровым цветом
чуть продолговатого лица, где выделялись большие серые глаза - в них
никогда ничего не прочтешь: раз и навсегда застывшее выражение словно было
заслонкой, закрывавшей от посторонних смятенную душу. Он родился в
Ленинграде, кажется, и поныне живет там его отец, война застала Диму с
матерью в Запорожье или под Запорожьем, где они гостили у дальней
родственницы. Что случилось с матерью, Дима не рассказывал (вообще, он был
осторожен в воспоминаниях и если уж начинал говорить, то это служило
первым признаком сильного опьянения, а, скажу вам, за несколько лет
знакомства я не видел его пьяным, хотя, повторяю, он редко просыхал), но,
по-видимому, женщина надломилась, не выдержала тяжких испытаний и пошла по
самому верному, как ей казалось, пути... Словом, из Запорожья они с
матерью уехали вместе с поспешно отступавшими в октябре сорок третьего
оккупантами. Очутились в Германии, в Мюнхене, вскоре после войны мать Димы
погибла или покончила с собой, я так толком и не знаю, и Зотову пришлось
пройти все круги ада: он был бутлегером, официантом, вышибалой в борделе,
служащим в какой-то американской миссии, киноактером и еще бог весть
сколько "профессий" испробовал, прежде чем ему удалось выкарабкаться на
поверхность.
Не знаю и не хочу гадать, чем ему пришлось заплатить за это, но
только уверен, что если он и запродал кому душу свою, то никак не
добровольно и не по убеждению. Когда мы с ним встретились на чемпионате
мира по хоккею, если мне не изменяет память, это было в Женеве ранней
весной семьдесят первого, он уже был спортивным обозревателем Би-би-си -
русского отдела Би-би-си.
- Я брал интервью у Виктора Александровича Маслова, когда "Динамо"
приезжало играть с "Селтиком", - сразу сообщил он, едва узнал, что я из
Киева. - То была сенсационная победа, "Динамо" сразу встало в один ряд с
европейскими грандами. Я имел счастье принимать Виктора Александровича у
себя в гостях!
В той поспешности, явно сквозившем стремлении упредить нежеланные
вопросы, открыть свое истинное лицо виделось стремление расположить к себе
собеседника. Что же до меня, то я не помышлял поворачиваться к нему спиной
- он интересовал бы меня, будь даже откровенным врагом: разве нужно
объяснять, что моя профессия в том и состоит, чтобы изучать человека, кем
бы он ни был. Мне не терпелось понять его суть, так сказать, внутренний
фундамент человека, потерявшего родину, а значит, по моему глубокому
убеждению, потерявшего опору в жизни, цель и смысл ее, словом, потерявшего
все...
- Я близко был знаком с Масловым и думаю, что это - великий тренер...
- поддержал я разговор.
- Вот-вот, именно так я и комментировал его интервью... Жаль, что
"Динамо" играет сейчас слабее, чем прежде...
Потом были встречи еще и еще, в разных странах, при разных
обстоятельствах, и меня тянуло к Зотову, он волновал мое воображение
недосказанностью, что была характерна для его поведения; я видел, чуял
глубокий и трагический разлад в его жизни, но никак не мог ухватить
главное, то есть не догадки, не предположения, а суть, факты, и ждал,
когда Зотов расскажет обо всем сам. Мне это казалось важным, тем самым
недостающим звеном, чтобы напрочь связать его прошлое и настоящее и уж
затем выносить окончательный приговор...
Впрочем, я не мог ни в чем упрекнуть Зотова: он не только при
встречах, но и в передачах по Би-би-си старался держаться лояльно (если
это слово вообще применительно к передачам, несущим в себе прежде всего
политические мотивы и идеи Запада, направленные против моей страны...), но
все же нет-нет да проскользнет фраза, слово, намек, явно сказанные с
чужого голоса.
Впрочем, я не заблуждался, что не будь этого, Зотова вряд ли бы
держали в Би-би-си...
Но в Лондон я приехал впервые в августе прошлого года. В английской
столице как раз оказался Дик Грегори - он несколько лет работал в Англии
корреспондентом. Когда Грегори возвратился в США, то вскоре прославился на
Уотергейтском деле: поговаривали, что он был одним из первых, кто
докопался до истины. С той поры Грегори стал независимым журналистом на
договорных началах, и страсть к "раскопкам", как он называл всякого рода
расследования, превратилась в главную цель его жизни. Впрочем, тогда, в
августе семьдесят девятого, встретившись с Грегори, я толком не знал, чем
он занимается теперь и что волнует кудрявую красивую голову.
- Не обессудь, но, по-моему, я посягаю на твой хлеб, - усмехнулся
Грегори, когда мы уселись на заднем сидении старомодного такси, нанятого
Зотовым (Дима никогда не держал собственную машину из-за непреодолимой
страсти к спиртному).
- Переквалифицировался в спортивные журналисты? Да ведь ты не знаешь,
чем европейский футбол отличается от американского, а Пеле для тебя -
африканский набоб, а лучший в мире хоккей - в Рио! - развеселившись,
выпалил я.
- О Пеле я слышал, и этого для меня вполне достаточно, - отрезал Дик.
Он не обиделся, но и не откликнулся на шутку. - Но спортом я действительно
занялся. Правда, не спортом вообще, а Олимпийскими играми, а не Играми
вообще, а Московской олимпиадой.
- Ты собираешься приехать к нам на олимпиаду? Милости просим!
- Нет, на олимпиаду к вам я не приеду. Извини, к сожалению.
- Что ж так?
- У меня есть серьезные опасения, что она вообще не состоится в вашей
столице!
- Как это не состоится? - растерялся я. - Только что закончилась
Спартакиада народов СССР, тысячи зарубежных спортсменов увидели, что
Москва готова к Играм, а ты утверждаешь, что олимпиада не состоится! От
тебя я подобных заявлений не ожидал, Дик Грегори!
- Удивительный вы народ, русские! Просто сатанеете, стоит произнести
что-то не соответствующее вашим догмам!
- Такие уж есть, извини! - Я не на шутку разозлился. Одно дело
встречаться с подобными типами в пресс-центрах - там в выборе выражений не
стесняешься и называешь вещи своими именами, но совсем иное - садиться с
таким субчиком за один стол, да еще угощать икрой, которую вез в подарок
Юле - Диминой жене, я с ней был знаком заочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
предпочитал водку, обыкновенную "Московскую" водку, при одном лишь ее виде
глаза его увлажнялись от избытка чувств. Он был русским человеком, чья
судьба оказалась изломанной сначала войной, затем исковеркана многими и
многими обстоятельствами и людьми, приложившими руку, чтобы сделать из
него то, что он представлял из себя сегодня.
Это был невысокий худой мужчина лет сорока пяти с нездоровым цветом
чуть продолговатого лица, где выделялись большие серые глаза - в них
никогда ничего не прочтешь: раз и навсегда застывшее выражение словно было
заслонкой, закрывавшей от посторонних смятенную душу. Он родился в
Ленинграде, кажется, и поныне живет там его отец, война застала Диму с
матерью в Запорожье или под Запорожьем, где они гостили у дальней
родственницы. Что случилось с матерью, Дима не рассказывал (вообще, он был
осторожен в воспоминаниях и если уж начинал говорить, то это служило
первым признаком сильного опьянения, а, скажу вам, за несколько лет
знакомства я не видел его пьяным, хотя, повторяю, он редко просыхал), но,
по-видимому, женщина надломилась, не выдержала тяжких испытаний и пошла по
самому верному, как ей казалось, пути... Словом, из Запорожья они с
матерью уехали вместе с поспешно отступавшими в октябре сорок третьего
оккупантами. Очутились в Германии, в Мюнхене, вскоре после войны мать Димы
погибла или покончила с собой, я так толком и не знаю, и Зотову пришлось
пройти все круги ада: он был бутлегером, официантом, вышибалой в борделе,
служащим в какой-то американской миссии, киноактером и еще бог весть
сколько "профессий" испробовал, прежде чем ему удалось выкарабкаться на
поверхность.
Не знаю и не хочу гадать, чем ему пришлось заплатить за это, но
только уверен, что если он и запродал кому душу свою, то никак не
добровольно и не по убеждению. Когда мы с ним встретились на чемпионате
мира по хоккею, если мне не изменяет память, это было в Женеве ранней
весной семьдесят первого, он уже был спортивным обозревателем Би-би-си -
русского отдела Би-би-си.
- Я брал интервью у Виктора Александровича Маслова, когда "Динамо"
приезжало играть с "Селтиком", - сразу сообщил он, едва узнал, что я из
Киева. - То была сенсационная победа, "Динамо" сразу встало в один ряд с
европейскими грандами. Я имел счастье принимать Виктора Александровича у
себя в гостях!
В той поспешности, явно сквозившем стремлении упредить нежеланные
вопросы, открыть свое истинное лицо виделось стремление расположить к себе
собеседника. Что же до меня, то я не помышлял поворачиваться к нему спиной
- он интересовал бы меня, будь даже откровенным врагом: разве нужно
объяснять, что моя профессия в том и состоит, чтобы изучать человека, кем
бы он ни был. Мне не терпелось понять его суть, так сказать, внутренний
фундамент человека, потерявшего родину, а значит, по моему глубокому
убеждению, потерявшего опору в жизни, цель и смысл ее, словом, потерявшего
все...
- Я близко был знаком с Масловым и думаю, что это - великий тренер...
- поддержал я разговор.
- Вот-вот, именно так я и комментировал его интервью... Жаль, что
"Динамо" играет сейчас слабее, чем прежде...
Потом были встречи еще и еще, в разных странах, при разных
обстоятельствах, и меня тянуло к Зотову, он волновал мое воображение
недосказанностью, что была характерна для его поведения; я видел, чуял
глубокий и трагический разлад в его жизни, но никак не мог ухватить
главное, то есть не догадки, не предположения, а суть, факты, и ждал,
когда Зотов расскажет обо всем сам. Мне это казалось важным, тем самым
недостающим звеном, чтобы напрочь связать его прошлое и настоящее и уж
затем выносить окончательный приговор...
Впрочем, я не мог ни в чем упрекнуть Зотова: он не только при
встречах, но и в передачах по Би-би-си старался держаться лояльно (если
это слово вообще применительно к передачам, несущим в себе прежде всего
политические мотивы и идеи Запада, направленные против моей страны...), но
все же нет-нет да проскользнет фраза, слово, намек, явно сказанные с
чужого голоса.
Впрочем, я не заблуждался, что не будь этого, Зотова вряд ли бы
держали в Би-би-си...
Но в Лондон я приехал впервые в августе прошлого года. В английской
столице как раз оказался Дик Грегори - он несколько лет работал в Англии
корреспондентом. Когда Грегори возвратился в США, то вскоре прославился на
Уотергейтском деле: поговаривали, что он был одним из первых, кто
докопался до истины. С той поры Грегори стал независимым журналистом на
договорных началах, и страсть к "раскопкам", как он называл всякого рода
расследования, превратилась в главную цель его жизни. Впрочем, тогда, в
августе семьдесят девятого, встретившись с Грегори, я толком не знал, чем
он занимается теперь и что волнует кудрявую красивую голову.
- Не обессудь, но, по-моему, я посягаю на твой хлеб, - усмехнулся
Грегори, когда мы уселись на заднем сидении старомодного такси, нанятого
Зотовым (Дима никогда не держал собственную машину из-за непреодолимой
страсти к спиртному).
- Переквалифицировался в спортивные журналисты? Да ведь ты не знаешь,
чем европейский футбол отличается от американского, а Пеле для тебя -
африканский набоб, а лучший в мире хоккей - в Рио! - развеселившись,
выпалил я.
- О Пеле я слышал, и этого для меня вполне достаточно, - отрезал Дик.
Он не обиделся, но и не откликнулся на шутку. - Но спортом я действительно
занялся. Правда, не спортом вообще, а Олимпийскими играми, а не Играми
вообще, а Московской олимпиадой.
- Ты собираешься приехать к нам на олимпиаду? Милости просим!
- Нет, на олимпиаду к вам я не приеду. Извини, к сожалению.
- Что ж так?
- У меня есть серьезные опасения, что она вообще не состоится в вашей
столице!
- Как это не состоится? - растерялся я. - Только что закончилась
Спартакиада народов СССР, тысячи зарубежных спортсменов увидели, что
Москва готова к Играм, а ты утверждаешь, что олимпиада не состоится! От
тебя я подобных заявлений не ожидал, Дик Грегори!
- Удивительный вы народ, русские! Просто сатанеете, стоит произнести
что-то не соответствующее вашим догмам!
- Такие уж есть, извини! - Я не на шутку разозлился. Одно дело
встречаться с подобными типами в пресс-центрах - там в выборе выражений не
стесняешься и называешь вещи своими именами, но совсем иное - садиться с
таким субчиком за один стол, да еще угощать икрой, которую вез в подарок
Юле - Диминой жене, я с ней был знаком заочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31