— А сколько это будет стоить?
Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, что-то решая про себя.
— Давайте считать, Светлана Анатольевна, что будет мой свадебный подарок вам, — неожиданно предложила она.
— Нет-нет, что вы... Это очень дорогой подарок. Я не могу его принять, — пролепетала я «в замешательстве».
— Уверяю вас — я от этого не обеднею, — она весело мне подмигнула. — И потом, я, как каждый человек, имею право это сделать, тем более, что мне это будет очень приятно.
«Хоть сэкономлю бюджетные деньги», — мысленно усмехнулась я. Начало операции было многообещающим. Сережа останется доволен мной.
— Ну, я прямо не знаю, — окончательно «сдалась». — Мне так неудобно.
— А это все от ваших комплексов, милочка. Небольшой урок мы проведем прямо сейчас.
— Какой урок?
— Психотерапии. — Она взяла меня под руку и подвела к зеркалу. Внимательно вгляделась в мое отражение. — Светлана Анатольевна, что у вас с глазами?
— Ничего. А что у меня может быть с глазами?
— У вас близорукость?
— Нет. С чего вы взяли?
— Тогда отчего вы их постоянно прищуриваете?
— Не знаю. Так просто. Привычка наверное.
— Необходимо срочно избавиться от этой дурной привычки. Вы только обратите внимание — какие у вас замечательные глаза? Такой чистоты бирюзовый цвет я встречаю впервые. Отчего вы лишаете людей любоваться ими. Скрывать подобную красоту — это, милочка, преступление!
— Скажите тоже, — пробормотала я.
— Не только скажу, но и смею утверждать! Раскройте их шире. Такой незамутненной чистоты нет ни у кого в мире.
— Уж это слишком!
— Ничуть. Так это и есть. Когда вы сами в это поверите — будет все в порядке. А отчего у вас плечи опущены?
— Не знаю. Устала, наверное.
— Усталось — это привелегия мужчин. Это они вечно стонут и жалуются. Женщина должна быть выше этого, потому, что она — женщина! И этим все сказано. — Она взяла меня за плечи, слегка встряхнула. — Приподнимите и расправте плечи, дорогая. Посмотрите — какая у вас прелестная грудь! — Она провела рукой по моей груди, потрогала. Спросила несколько удивленно: — Вы что, Светлана Анатольевна, никогда не рожали?
— Нет, никогда.
— И абортов?
— Не было.
— Я завидую вашему жениху. Он получает истинное сокровище. Хотела бы я оказаться на его месте. — Фраза была настолько прозрачной, что не оставляла никаких сомнений в наклонностях мадам и её половой ориентации.
Я сделал вид, что не обратила на её слова никакого внимания. Она отошла от меня на три шага, придирчиво оглядела.
— Замечательно! Больше блеска в глазах, больше уверенности во взгляде — и все будет нормально.
Не знаю, где она всему этому обучалась, но, похоже, специалистом она была вполне приличным.
— Когда мне завтра приходить? — спросила я.
— Завтра в четыре. Поднимитесь на второй этаж. Пятая комната. Не опаздывайте.
— Буду обязательно.
На следующий день ровно в четыре я уже была в зале аутотренинга, представлявшем собой большую четырехугольную комнату, вдоль трех стен которой стояли глубокие удобные кресла. В них сидело около десятка женщин различного возраста и комплекции, но с одинаковыми изнеженными, ухоженными и надменными лицами. Я поняла, что все они — жены новых русских, мучившиеся проблемой свободного времени. Мне бы их заботы. В центре зала на низком столике стоял большой зеркальный шар. Верхорученко также сидела в одном из кресел. Очевидно, все ждали только меня.
— Здравствуйте! — поздоровалась я
— Здравствуйте, Светлана Анатольевна! — ответила мне лишь Людмила Яковлевна, вскакивая с кресла и подходя. Обняла меня за плечи, слегка прижала. прошептала на ухо: — Не обращайте внимания на этих мымр. — Взяла меня под руку, провела в центр зала и, обращаясь к присутствующим, торщественно сказала: — Светлана Анатольевна Козицина — наше неподражаемая красавица! Прошу любить и жаловать. Кстати, не очень на неё наезжайте. Она майор милиции и занимает в этом ведомстве весьма ответственную должностью.
«А ведь я в анкете не писала о звании, — подумала я. — Интересно, где же ты о нем успела узнать?»
После подобного представления в глазах женщин появился интерес к моей скромной персоне, они светились завистью и презрением. И я их понимала. По их твердому убеждению женщина, работающая в милиции, уже и не женщина, а так — черт те что. Лишь одна молоденькая девушка, почти девочка, вся в золотистых легкомысленных кудряшках, смотрела на меня восторженно и восхищенно. У неё ещё не выветрился детский романтизм. Но в её положении это скоро пройдет.
— Присаживайтесь, Светлана Анатольевна, — Верхорученко указала на свободное кресло.
Я села. Огляделась. Подобные сеансы аутогенной тренировки или психотерапии я уже неоднократно проходила. Они были обязательными при моей работе в труппе Дома высокой моды Макарова, куда я была внедрена. Дважды я проходила их в своей поликлинике управления при моей реабилитации после трудных заданий.
— Начнем пожалуй, — сказала Людмила Яковлевна. Она подошла к стене, в которую был вмонтирован пульт, нажала на одну из кнопок. Плотные шторы плавно и бешумно стали закрывать окна. Одновременно засветились светильники на стенах. И вот комната погрузилась в романтический полумрак. Засвтился матовым светом и стал вращаться зеркальный шар, отбрасывая мягкие блики на стены. Зазвучала печальная музыка. Рефреном чуть слышно слышалось птичье пение. Раздался тихий, вкрдчивый и умиротворенных голос Сухорученко:
— Звучит прекрасная музыка. Из-за кромки далекого леса появляется яркое солнце. Оно медленно и лениво карабкается по небу. Его лучи мягко и нежно ласкают ваше прекрасное тело, наполняя его томлением и негой. Как хорошо! Слышится птичье пение, звон цикад, шум листвы. Добродушно ворчит прибой. У ваших стройных ног плещутся волны. Они то прикатывают, чтобы запечатлеть влажный поцелуй на ваших чудных ступнях, то откатывают. То прикатывают, то откатывают. То прикатывают, то откатывают... Как чудесно, как замечательно жить на белом свете! И эта божественная музыка, и пение птиц, и шум моря, и теплое дуновение ветра, все, все, все для вас, для вас одной. Вы лежите на пустынном морском берегу. Медленно течет, будто вот этот золотой песок меж ваших пальцев, безвозвратное время. Все течет, все изменяется. И лишь ваше прекрасное обнаженное тело будет неизменным — все таким же волнующим и желанным. Как же вы хотите, чтобы вас сейчас увидел ваш возлюбленный. Ваше тело растягивает никогда вас доселе не посещавшее томление, Низ живота вздрагивает от прикосновения вашей руки. Ваши чудные груди становяться твердыми и упругими от переполняющего их желания. Их сосцы набухают в предвкушении великого всепоглощающего таинства под названием — Любовь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Она посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, что-то решая про себя.
— Давайте считать, Светлана Анатольевна, что будет мой свадебный подарок вам, — неожиданно предложила она.
— Нет-нет, что вы... Это очень дорогой подарок. Я не могу его принять, — пролепетала я «в замешательстве».
— Уверяю вас — я от этого не обеднею, — она весело мне подмигнула. — И потом, я, как каждый человек, имею право это сделать, тем более, что мне это будет очень приятно.
«Хоть сэкономлю бюджетные деньги», — мысленно усмехнулась я. Начало операции было многообещающим. Сережа останется доволен мной.
— Ну, я прямо не знаю, — окончательно «сдалась». — Мне так неудобно.
— А это все от ваших комплексов, милочка. Небольшой урок мы проведем прямо сейчас.
— Какой урок?
— Психотерапии. — Она взяла меня под руку и подвела к зеркалу. Внимательно вгляделась в мое отражение. — Светлана Анатольевна, что у вас с глазами?
— Ничего. А что у меня может быть с глазами?
— У вас близорукость?
— Нет. С чего вы взяли?
— Тогда отчего вы их постоянно прищуриваете?
— Не знаю. Так просто. Привычка наверное.
— Необходимо срочно избавиться от этой дурной привычки. Вы только обратите внимание — какие у вас замечательные глаза? Такой чистоты бирюзовый цвет я встречаю впервые. Отчего вы лишаете людей любоваться ими. Скрывать подобную красоту — это, милочка, преступление!
— Скажите тоже, — пробормотала я.
— Не только скажу, но и смею утверждать! Раскройте их шире. Такой незамутненной чистоты нет ни у кого в мире.
— Уж это слишком!
— Ничуть. Так это и есть. Когда вы сами в это поверите — будет все в порядке. А отчего у вас плечи опущены?
— Не знаю. Устала, наверное.
— Усталось — это привелегия мужчин. Это они вечно стонут и жалуются. Женщина должна быть выше этого, потому, что она — женщина! И этим все сказано. — Она взяла меня за плечи, слегка встряхнула. — Приподнимите и расправте плечи, дорогая. Посмотрите — какая у вас прелестная грудь! — Она провела рукой по моей груди, потрогала. Спросила несколько удивленно: — Вы что, Светлана Анатольевна, никогда не рожали?
— Нет, никогда.
— И абортов?
— Не было.
— Я завидую вашему жениху. Он получает истинное сокровище. Хотела бы я оказаться на его месте. — Фраза была настолько прозрачной, что не оставляла никаких сомнений в наклонностях мадам и её половой ориентации.
Я сделал вид, что не обратила на её слова никакого внимания. Она отошла от меня на три шага, придирчиво оглядела.
— Замечательно! Больше блеска в глазах, больше уверенности во взгляде — и все будет нормально.
Не знаю, где она всему этому обучалась, но, похоже, специалистом она была вполне приличным.
— Когда мне завтра приходить? — спросила я.
— Завтра в четыре. Поднимитесь на второй этаж. Пятая комната. Не опаздывайте.
— Буду обязательно.
На следующий день ровно в четыре я уже была в зале аутотренинга, представлявшем собой большую четырехугольную комнату, вдоль трех стен которой стояли глубокие удобные кресла. В них сидело около десятка женщин различного возраста и комплекции, но с одинаковыми изнеженными, ухоженными и надменными лицами. Я поняла, что все они — жены новых русских, мучившиеся проблемой свободного времени. Мне бы их заботы. В центре зала на низком столике стоял большой зеркальный шар. Верхорученко также сидела в одном из кресел. Очевидно, все ждали только меня.
— Здравствуйте! — поздоровалась я
— Здравствуйте, Светлана Анатольевна! — ответила мне лишь Людмила Яковлевна, вскакивая с кресла и подходя. Обняла меня за плечи, слегка прижала. прошептала на ухо: — Не обращайте внимания на этих мымр. — Взяла меня под руку, провела в центр зала и, обращаясь к присутствующим, торщественно сказала: — Светлана Анатольевна Козицина — наше неподражаемая красавица! Прошу любить и жаловать. Кстати, не очень на неё наезжайте. Она майор милиции и занимает в этом ведомстве весьма ответственную должностью.
«А ведь я в анкете не писала о звании, — подумала я. — Интересно, где же ты о нем успела узнать?»
После подобного представления в глазах женщин появился интерес к моей скромной персоне, они светились завистью и презрением. И я их понимала. По их твердому убеждению женщина, работающая в милиции, уже и не женщина, а так — черт те что. Лишь одна молоденькая девушка, почти девочка, вся в золотистых легкомысленных кудряшках, смотрела на меня восторженно и восхищенно. У неё ещё не выветрился детский романтизм. Но в её положении это скоро пройдет.
— Присаживайтесь, Светлана Анатольевна, — Верхорученко указала на свободное кресло.
Я села. Огляделась. Подобные сеансы аутогенной тренировки или психотерапии я уже неоднократно проходила. Они были обязательными при моей работе в труппе Дома высокой моды Макарова, куда я была внедрена. Дважды я проходила их в своей поликлинике управления при моей реабилитации после трудных заданий.
— Начнем пожалуй, — сказала Людмила Яковлевна. Она подошла к стене, в которую был вмонтирован пульт, нажала на одну из кнопок. Плотные шторы плавно и бешумно стали закрывать окна. Одновременно засветились светильники на стенах. И вот комната погрузилась в романтический полумрак. Засвтился матовым светом и стал вращаться зеркальный шар, отбрасывая мягкие блики на стены. Зазвучала печальная музыка. Рефреном чуть слышно слышалось птичье пение. Раздался тихий, вкрдчивый и умиротворенных голос Сухорученко:
— Звучит прекрасная музыка. Из-за кромки далекого леса появляется яркое солнце. Оно медленно и лениво карабкается по небу. Его лучи мягко и нежно ласкают ваше прекрасное тело, наполняя его томлением и негой. Как хорошо! Слышится птичье пение, звон цикад, шум листвы. Добродушно ворчит прибой. У ваших стройных ног плещутся волны. Они то прикатывают, чтобы запечатлеть влажный поцелуй на ваших чудных ступнях, то откатывают. То прикатывают, то откатывают. То прикатывают, то откатывают... Как чудесно, как замечательно жить на белом свете! И эта божественная музыка, и пение птиц, и шум моря, и теплое дуновение ветра, все, все, все для вас, для вас одной. Вы лежите на пустынном морском берегу. Медленно течет, будто вот этот золотой песок меж ваших пальцев, безвозвратное время. Все течет, все изменяется. И лишь ваше прекрасное обнаженное тело будет неизменным — все таким же волнующим и желанным. Как же вы хотите, чтобы вас сейчас увидел ваш возлюбленный. Ваше тело растягивает никогда вас доселе не посещавшее томление, Низ живота вздрагивает от прикосновения вашей руки. Ваши чудные груди становяться твердыми и упругими от переполняющего их желания. Их сосцы набухают в предвкушении великого всепоглощающего таинства под названием — Любовь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90