.. Вам палец в рот... Не клади в рот.
— Ну что вы, Виктор Ильич, такое говорите! — почти искренне удивился я. — Мне совершенно непонятны причины вашего недоверия. Вы первый раз меня видите, а уже так против меня настроены! Обидно, знаете ли. И очень!
Сосновский оставил без внимания мою риторику вкупе с патетикой и тут же перешел к делу. Указывая на меня пальцем, спросил:
— Сколько того... Стоите сколько?
— В каком смысле?
— В этом... в прямом. Сколько вы стоите?
— Шутить изволите, милостивый государь! — разыграл я оскорбленную добродетель.
— Нисколько ни того... Какие могут быть ага... Какая ваша... Цена ваша какая?
— Да как вы смеете! — вскричал я, вскакивая. Задрал подбородок, откинул со лба воображаемую прядь. — Я не продаюсь, милостивый государь!
— А я и не продаю ага... Я купить... Хочу купить.
— Ну, это же другой вопрос, — сказал я, успокаиваясь и садясь. — Так бы сразу и сказали?
— А я так и того... Так и говорю.
— Все зависит от обстоятельств и ценности той информации, которой обладаю.
— А Потаеву за миллион... Ценную ага?
— Очень ценную, — подтвердил я и, откинувшись на спинку кресла, спросил: — У вас можно курить, Виктор Ильич?
— Конечно... Чего уж... Курите. А какую вы ему... Информацию какую?
Я с ответом не спешил. Достал пачку «Мальборо». Закурил. Я стоял сейчас, как Цезарь перед Рубиконом — от моего решения многое зависело в моей дальнейшей судьбе, да и не только в моей. Что же делать? Запираться глупо, когда им и без меня все известно. Но и признаваться — чревато для меня дурными последствиями. Выпустил к потолку несколько дымных колец. Твердо проговорил:
— Тайна клиента для меня свята, Виктор Ильич! Она со мной родилась и со мной умрет.
— Да ладно вам, — махнул на меня рукой Сосновский. — Чего уж там.
— Но это так. Я редко поступаюсь своими принципами.
— А если я вам того... Заплачу если?
— Здесь все зависит от того — сколько заплатите?
— Если триста?
— Чего — триста? Рублей?
Сосновский рассмеялся.
— Какой вы ага... Смешной какой... Рублей!... Триста тысяч если?
— Долларов?
— Да, — кивнул он.
— Это как раз та сумма, ради которой я готов поступиться принципами. Я готов поведать вам жуткую тайну, но лишь при материальном, так сказать, подтверждении ваших слов. Извините, Виктор Ильич, но таковы методы моей работы.
— Я понимаю, — согласился с моими доводами олигарх. Выдвинул ящик стола, достал из него чековую книжку, выписал чек, оторвал, протянул мне.
Удостоверившись в правильности суммы, я сложил чек вдвое и небрежно сунул во внутренний карман пиджака.
— Что ж, как говорится, клиент амикус сэд магис амика вэритас (мне друг, но истина дороже) в буквальном смысле этого слова. Вы очевидно слышали о скандале вокруг фирмы моего патрона и американской авиакампании «Боинг»?
— Да. Читал, — кивнул Сосновыский.
— Так вот, копию этого договора я продал маэстро экономического имблишмента Потаеву ровно за миллион долларов.
— Я так и думал ага... А как вам копию... Удалось как?
— Все очень просто. Я заметил, что патрон часто, уходя, не закрывает сейф. Однажды я воспользовался его отсутствием и отсутствием референта, проник в кабинет, где нашел сейф открытым. Не воспользоваться предоставленной возможностью было непростительно с моей стороны. В сейфе я наткнулся на этот договор, снял с него ксерокопию, а затем стал искать клиента, которому можно его хорошо продать. Такого клиента я нашел в лице глубокоуважаемого Потаева и стал богаче ровно на миллион. Вот такая простая, я бы даже сказал — банальная история.
— А не стыдно того, этого?
— Чего — того?
— Не совестно продавать?... Шеф все же.
Нет, как это вам нравиться?! Этот грязный паучина, сплетший свое гнездо в самом сердце нашей с вами, дорогой читатель, Родины, ещё смеет говорить о совести?! Чудеса в решете! Я отказываюсь что-либо понимать в происходящем.
— Нет, не стыдно, Виктор Ильич, — беспечно улыбнулся в ответ. — Промышленный шпионаж — тот же бизнес, ничем не хуже прочего.
— Ну да, ну да... Это конечно, — тут же согласился со мной Сосновский. — А если, кхе-кхе, я вам того... Предложу того... Работать ага?
— Но я уже работаю у Танина, Виктор Ильич, — сделал я вид, что не понял куда он клонит. Я был уверен, что весь наш разговор добросовестно записывается на магнитофон. Сосновский не был бы Сосновским, если бы этого не делал. Это как раз на тот случай, если мне вдруг взбредет в голову отказаться от его предложения. Что ж, не надо лишать человека удовольствия. Верно?
— Нет — нет! — решительно запротестовал я и даже, для большей наглядности, энергично замахал руками. — И не уговаривайте! За кого вы меня принимаете, честное слово! И потом, что скажет Потаев, когда об этом узнает?! На его слова ещё можно не обратить внимания. Но он ведь, уверен, этим не ограничится. Нет. А то, что он сделает... От этого мне вряд ли удастся просто так отмахнуться.
— А откуда он того... Узнает откуда? Мы ж не собираемся в рекламе ага... А если он того... О нашем вот узнает? О разговоре узнает?
— Виктор Ильич, это не по джентльменски! — вскричал я, «обманутый» в лучших чувствах и «оскорбленный» до глубины души.
— А, кого там! — отмахнулся олигарх от моих слов. Относительно своих качеств он уже давно ни в чем не сомневался. — Перестаньте вы тут... Не надо. Вы согласны?
— Вы не оставили мне права выбора, — проговорил, чуть не плача. — Когда ад рэстим рэс рэдиит (дело дошло до вервки) гордость может и помолчать. Верно?
— Вы это вот того... Хорошо это, — одобрил Сосновский мои слова.
— И каковы ваши условия? — перешел я к делу.
— А?... Хорошие.
— Хорошие — это какие?
— Ну, это... Десять тысяч ага.
— Долларов?
— А чего же... Еще чего же?
Кажется, дядя забыл, что в нашей стране несколько иная национальная валюта.
— В день?
Сосновский рассмеялся, посчитав это моей очередной удачной шуткой.
— Вы это того... В день даже я не того... В месяц.
Скряга! Такие деньги мне платит Танин. С твоими-то возможностями даже стыдно называть такую сумму. Надо напомнить ему с кем он имеет дело. Он определенно в этом нуждается. Мое «тюремное» прошлое стучит мне в сердце и просит выхода на волю.
— Ну ты, пахан, даешь в натуре! — возмутился я. — Да мне Танин такие «бабки» платит без шума и пыли.
Сосновский брезгливо поморщился.
— Вот этого вот не надо... По блатному не надо... Не люблю ага!
— Согласен. Давайте по светски. Так отчего — даже, Виктор Ильич?! Вы что же, считаете себя умнее меня, более одаренней, талантливей? Вы действительно так считаете? Готов с вами поспорить и доказать, что вы глубоко заблуждаетесь,
Это было уже слишком, Моя наглость перешла все границы. От неё даже самый крутой из всех крутых олигархов растерялся и долго не мог сообразить, что же ему со мной делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
— Ну что вы, Виктор Ильич, такое говорите! — почти искренне удивился я. — Мне совершенно непонятны причины вашего недоверия. Вы первый раз меня видите, а уже так против меня настроены! Обидно, знаете ли. И очень!
Сосновский оставил без внимания мою риторику вкупе с патетикой и тут же перешел к делу. Указывая на меня пальцем, спросил:
— Сколько того... Стоите сколько?
— В каком смысле?
— В этом... в прямом. Сколько вы стоите?
— Шутить изволите, милостивый государь! — разыграл я оскорбленную добродетель.
— Нисколько ни того... Какие могут быть ага... Какая ваша... Цена ваша какая?
— Да как вы смеете! — вскричал я, вскакивая. Задрал подбородок, откинул со лба воображаемую прядь. — Я не продаюсь, милостивый государь!
— А я и не продаю ага... Я купить... Хочу купить.
— Ну, это же другой вопрос, — сказал я, успокаиваясь и садясь. — Так бы сразу и сказали?
— А я так и того... Так и говорю.
— Все зависит от обстоятельств и ценности той информации, которой обладаю.
— А Потаеву за миллион... Ценную ага?
— Очень ценную, — подтвердил я и, откинувшись на спинку кресла, спросил: — У вас можно курить, Виктор Ильич?
— Конечно... Чего уж... Курите. А какую вы ему... Информацию какую?
Я с ответом не спешил. Достал пачку «Мальборо». Закурил. Я стоял сейчас, как Цезарь перед Рубиконом — от моего решения многое зависело в моей дальнейшей судьбе, да и не только в моей. Что же делать? Запираться глупо, когда им и без меня все известно. Но и признаваться — чревато для меня дурными последствиями. Выпустил к потолку несколько дымных колец. Твердо проговорил:
— Тайна клиента для меня свята, Виктор Ильич! Она со мной родилась и со мной умрет.
— Да ладно вам, — махнул на меня рукой Сосновский. — Чего уж там.
— Но это так. Я редко поступаюсь своими принципами.
— А если я вам того... Заплачу если?
— Здесь все зависит от того — сколько заплатите?
— Если триста?
— Чего — триста? Рублей?
Сосновский рассмеялся.
— Какой вы ага... Смешной какой... Рублей!... Триста тысяч если?
— Долларов?
— Да, — кивнул он.
— Это как раз та сумма, ради которой я готов поступиться принципами. Я готов поведать вам жуткую тайну, но лишь при материальном, так сказать, подтверждении ваших слов. Извините, Виктор Ильич, но таковы методы моей работы.
— Я понимаю, — согласился с моими доводами олигарх. Выдвинул ящик стола, достал из него чековую книжку, выписал чек, оторвал, протянул мне.
Удостоверившись в правильности суммы, я сложил чек вдвое и небрежно сунул во внутренний карман пиджака.
— Что ж, как говорится, клиент амикус сэд магис амика вэритас (мне друг, но истина дороже) в буквальном смысле этого слова. Вы очевидно слышали о скандале вокруг фирмы моего патрона и американской авиакампании «Боинг»?
— Да. Читал, — кивнул Сосновыский.
— Так вот, копию этого договора я продал маэстро экономического имблишмента Потаеву ровно за миллион долларов.
— Я так и думал ага... А как вам копию... Удалось как?
— Все очень просто. Я заметил, что патрон часто, уходя, не закрывает сейф. Однажды я воспользовался его отсутствием и отсутствием референта, проник в кабинет, где нашел сейф открытым. Не воспользоваться предоставленной возможностью было непростительно с моей стороны. В сейфе я наткнулся на этот договор, снял с него ксерокопию, а затем стал искать клиента, которому можно его хорошо продать. Такого клиента я нашел в лице глубокоуважаемого Потаева и стал богаче ровно на миллион. Вот такая простая, я бы даже сказал — банальная история.
— А не стыдно того, этого?
— Чего — того?
— Не совестно продавать?... Шеф все же.
Нет, как это вам нравиться?! Этот грязный паучина, сплетший свое гнездо в самом сердце нашей с вами, дорогой читатель, Родины, ещё смеет говорить о совести?! Чудеса в решете! Я отказываюсь что-либо понимать в происходящем.
— Нет, не стыдно, Виктор Ильич, — беспечно улыбнулся в ответ. — Промышленный шпионаж — тот же бизнес, ничем не хуже прочего.
— Ну да, ну да... Это конечно, — тут же согласился со мной Сосновский. — А если, кхе-кхе, я вам того... Предложу того... Работать ага?
— Но я уже работаю у Танина, Виктор Ильич, — сделал я вид, что не понял куда он клонит. Я был уверен, что весь наш разговор добросовестно записывается на магнитофон. Сосновский не был бы Сосновским, если бы этого не делал. Это как раз на тот случай, если мне вдруг взбредет в голову отказаться от его предложения. Что ж, не надо лишать человека удовольствия. Верно?
— Нет — нет! — решительно запротестовал я и даже, для большей наглядности, энергично замахал руками. — И не уговаривайте! За кого вы меня принимаете, честное слово! И потом, что скажет Потаев, когда об этом узнает?! На его слова ещё можно не обратить внимания. Но он ведь, уверен, этим не ограничится. Нет. А то, что он сделает... От этого мне вряд ли удастся просто так отмахнуться.
— А откуда он того... Узнает откуда? Мы ж не собираемся в рекламе ага... А если он того... О нашем вот узнает? О разговоре узнает?
— Виктор Ильич, это не по джентльменски! — вскричал я, «обманутый» в лучших чувствах и «оскорбленный» до глубины души.
— А, кого там! — отмахнулся олигарх от моих слов. Относительно своих качеств он уже давно ни в чем не сомневался. — Перестаньте вы тут... Не надо. Вы согласны?
— Вы не оставили мне права выбора, — проговорил, чуть не плача. — Когда ад рэстим рэс рэдиит (дело дошло до вервки) гордость может и помолчать. Верно?
— Вы это вот того... Хорошо это, — одобрил Сосновский мои слова.
— И каковы ваши условия? — перешел я к делу.
— А?... Хорошие.
— Хорошие — это какие?
— Ну, это... Десять тысяч ага.
— Долларов?
— А чего же... Еще чего же?
Кажется, дядя забыл, что в нашей стране несколько иная национальная валюта.
— В день?
Сосновский рассмеялся, посчитав это моей очередной удачной шуткой.
— Вы это того... В день даже я не того... В месяц.
Скряга! Такие деньги мне платит Танин. С твоими-то возможностями даже стыдно называть такую сумму. Надо напомнить ему с кем он имеет дело. Он определенно в этом нуждается. Мое «тюремное» прошлое стучит мне в сердце и просит выхода на волю.
— Ну ты, пахан, даешь в натуре! — возмутился я. — Да мне Танин такие «бабки» платит без шума и пыли.
Сосновский брезгливо поморщился.
— Вот этого вот не надо... По блатному не надо... Не люблю ага!
— Согласен. Давайте по светски. Так отчего — даже, Виктор Ильич?! Вы что же, считаете себя умнее меня, более одаренней, талантливей? Вы действительно так считаете? Готов с вами поспорить и доказать, что вы глубоко заблуждаетесь,
Это было уже слишком, Моя наглость перешла все границы. От неё даже самый крутой из всех крутых олигархов растерялся и долго не мог сообразить, что же ему со мной делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90