— Никогда не было.
— А теперь зачем вам его дают?
— Право, не знаю. Может быть, надо будет обойти австралийские воды. Приказа я еще не получил, но так мне говорили. Похоже, у вас на флоте капитан все узнает последним.
— Так куда, говорят, вы направитесь?
Дуайт чуть помешкал с ответом. Правила секретности отошли в прошлое, однако требуется некоторое усилие, чтобы об этом вспомнить: действует сила привычки, хотя во всем мире у тебя не осталось врагов.
— Говорят, нам предстоит небольшой рейс к Порт-Морсби, — сказал он. — Может быть, это только слухи, но больше мне ничего не известно.
— Но ведь Порт-Морсби кончился?
— Думаю, да. Их радио давно уже молчит.
— Но тогда нельзя же там высадиться?
— Иногда кому-то надо пойти и посмотреть, что и как. Из лодки мы выйдем, только если уровень радиации близок к норме. Если он высок, я даже не всплыву на поверхность. Но бывает, что кому-то надо пойти и все увидеть своими глазами. — Тауэрс помолчал, в саду под звездами повисла недолгая тишина. — Есть такие места, на которые надо поглядеть, — сказал он наконец. — Откуда-то из-под Сиэтла поступают радиосигналы. Смысла в них нет, время от времени доходит какая-то мешанина из тире и точек. Возможно, там кто-то жив, но не умеет обращаться с передатчиком. В северном полушарии происходит много странного, и кто-то должен отправиться туда и посмотреть, в чем дело.
— А разве там кто-то мог выжить?
— Не думаю. Но это не исключено. Человеку пришлось бы существовать в наглухо закупоренном помещении, куда весь воздух поступает через фильтры, да еще как-то запастись продуктами и водой. Не думаю, чтобы это удалось.
Мойра кивнула.
— А правда, что и Кэрнс кончился?
— Думаю, что да… и Кэрнс, и Дарвин. Возможно, нам надо будет пройти и туда, посмотреть, что в них делается. Возможно, поэтому к нам и прикомандировали Питера. Эти воды ему знакомы.
— Кто-то говорил папе, что лучевая болезнь уже появилась в Таунсвиле. По-вашему, это верно?
— Право, не знаю, не слыхал. Но очень может быть. Таунсвил южнее Кэрнса.
— И эта болезнь будет все распространяться к югу и дойдет до нас?
— Так говорят.
— У нас в южном полушарии никаких бомб не взрывали, — гневно сказала Мойра. — Почему должно докатиться и до нас? Неужели никак нельзя это остановить?
Тауэрс покачал головой.
— Ничего нельзя сделать. На юг дует ветер. Очень трудно избежать того, что приносит ветер. Просто невозможно. Волей-неволей надо принять то, что надвигается, и принять мужественно.
— Я этого не понимаю, — упрямо сказала девушка. — Когда-то нам говорили, будто никакой ветер не переходит экватор и мы в безопасности. А теперь оказывается, никакой безопасности нет и в помине.
— Мы никогда не были в безопасности, — негромко сказал Тауэрс. — Даже если бы это было верно в отношении тяжелых частиц, то есть радиоактивной пыли, — а это тоже неверно, все равно путем диффузии распространяются легчайшие частицы. Они уже проникли сюда. Фоновый уровень радиации здесь сегодня в восемь, а то и в девять раз выше, чем был до войны.
— Это нам, похоже, не вредит, — возразила Мойра. — А вот как насчет пыли, про которую все говорят? Ее что же, приносит ветер?
— Да. Но никакой ветер не дует прямиком из северного полушария в южное. Иначе все мы уже умерли бы.
— И жаль, что не умерли, — с горечью сказала девушка. — А то ведь пытка — сидишь и ждешь казни.
— Может быть, и так. А может быть, это — время спасения души.
Помолчали.
— Почему это так долго тянется, Дуайт? — спросила наконец Мойра. — Почему бы ветру не дунуть напрямик и не покончить со всем этим?
— В сущности, все довольно просто, — начал объяснять Дуайт. — В каждом полушарии ветры описывают огромные, в тысячи миль, спирали между полюсом и экватором. В северном полушарии своя система воздушных потоков, в южном — своя. Но разделяет их не тот экватор, который мы видим на глобусе, а так называемый экватор давления, и он в разное время года смещается то к северу, то к югу. В январе Индонезия и Борнео целиком входят в северную систему, а в июле разделяющая полоса смещается к северу, так что Индия, Сиам и все, что лежит южнее этой черты, оказывается в южной системе. И в январе северные ветры заносят к югу радиоактивную пыль, которая выпала, допустим, в Малайе. А в июле включается южная система, и уже наши ветры подхватывают пыль и несут сюда. Потому все и происходит так медленно.
— И ничего нельзя поделать?
— Ничего. С таким исполинским явлением человечеству не справиться. Надо примириться с тем, что есть.
— Не желаю я мириться! — вспылила Мойра. — Это несправедливо. В южном полушарии никто не бросал никаких бомб — ни водородных, ни кобальтовых, никаких. Мы тут ни при чем. С какой стати нам умирать из-за того, что другие страны, за десять тысяч миль от нас, затеяли войну? Это несправедливо, черт возьми.
— Да, несправедливо, — подтвердил Тауэрс. — Но так уж вышло.
Опять помолчали, потом Мойра сказала гневно:
— Я не смерти боюсь, Дуайт. Рано или поздно все мы умрем. Но обидно столько всего упустить. — Она повернулась, посмотрела на него при свете звезд. — Мне уже нигде не побывать, кроме Австралии. А я всю жизнь мечтала увидать улицу Риволи. Наверно, потому, что так романтически звучит. Глупо, ведь наверно это улица как улица. Но мне всегда хотелось на нее поглядеть, а теперь я ее не увижу. Потому что больше нет никакого Парижа, ни Лондона, ни Нью-Йорка.
Дуайт мягко улыбнулся.
— Очень может быть, что улица Риволи еще существует, и в витринах магазинов чего только нет, и все прочее цело. Не знаю, бомбили Париж или нет. Возможно, там все как было, и улица под солнцем такая, какую вам хотелось увидеть. Я именно так предпочитаю думать о подобных местах. Просто там больше никто не живет.
Мойра порывисто встала.
— Я не таким хотела все увидеть. Город мертвых… Принесите мне еще выпить, Дуайт.
Он не встал, только улыбнулся.
— Ни в коем случае. Вам пора спать.
— Тогда я сама возьму. — Она сердито прошагала в дом. Звякнуло стекло, и тотчас Мойра вышла, стакан в руке налит больше чем наполовину, и в нем плавает кусок льда. — В марте я собиралась на родину, — объявила она. — В Лондон. За сколько лет было все условлено. Я должна была провести полгода в Лондоне и на континенте, а домой вернуться через Америку. Повидала бы Мэдисон-авеню. Несправедливо это, черт побери.
Она хлебнула из стакана и с брезгливой гримасой отвела руку.
— Фу, что за гадость я пью?
Дуайт поднялся, взял у нее стакан, понюхал.
— Это виски.
Мойра опять взяла стакан, тоже понюхала.
— Да, правда, — неуверенно сказала она. — После коньяка это, наверно, меня прикончит. — Подняла стакан неразбавленного виски, залпом выпила, кубик льда швырнула в траву. При свете звезд попыталась остановить блуждающий взгляд на лице Тауэрса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74