Сидя среди алого бархата и позолоты кафе „Рояль", они говорили о перспективах дальнейшего сотрудничества; оба полагали, что у Элинор незаурядный литературный дар. Отмечали ее редкую наблюдательность, свежесть восприятия, способность видеть обыденные вещи с неожиданной стороны, говорили, что ее персонажи – не плоские, двухмерные стереотипы, а реальные люди, которые, кажется, вот-вот шагнут со страниц книги навстречу читателю, чтобы побеседовать или поспорить с ним.
Билли слушал, а в голове у него уже роились мысли: бестселлер международного уровня… первый роман… Маргарет Митчелл… „Унесенные ветром"… Голливуд… права на создание фильма по книге…
– Честно говоря, – заключил он наконец, – к нам уже подбирается Билли Коллинз…
К концу ужина договоренность была достигнута.
Билли понимал, что перед ним открываются перспективы новой жизни и что она будет очень похожей на ту, что он вел до войны. Сделав из жены настоящую писательницу с высокими гонорарами, он – в качестве ее менеджера – до конца дней своих избавится от необходимости работать самому.
Когда он обрисовал Элинор, в каком направлении будет отныне развиваться ее жизнь, она растерянно заморгала глазами:
– Да что ты, Билли! Я в жизни не писала романов. Я не сумею. Я не знаю даже, с чего начать…
– Я научу тебя. Это не так уж сложно.
Элинор поняла, что намерения мужа вполне серьезны и что спорить с ним бесполезно – она только впустую потратит время.
– Пойду приготовлю завтрак. – Она выскользнула из постели.
– Нет, – остановил ее Билли. – Завтрак приготовлю я.
Через десять минут перед Элинор уже стоял старенький, в цветочках, поднос с кружкой молока, яблоком и несколькими кусочками хлеба с маслом. Рядом с ними лежала красная тетрадь.
– Вот, – сказал Билли. – Больше тебе ничего не полагается, пока не напишешь десять страниц. И учти, они должны быть написаны хорошо. Я проверю.
– Но подожди, о чем я буду писать? Я ведь так мало знаю! Только то, что было в моей собственной жизни – работа на ферме, то ужасное время в госпитале во время войны, а после нее – сплошная борьба за существование. Об этом, что ли, мне писать? Да ведь все это слишком тоскливо. И вряд ли кому-нибудь захочется читать о чужих проблемах, когда у каждого полно точно таких же своих.
– Тогда пиши о чем-нибудь таком, чего люди не знают, – невозмутимо ответил Билли. – Тогда никто не сможет уличить тебя. Почему бы тебе не написать исторический роман? А начать можешь со сцены изнасилования.
– Но я никогда… Я не знаю, как…
– Ладно, я покажу тебе, – и Билли буквально рухнул на нее всей своей тяжестью. Кружка с молоком грохнулась на пол.
А потом, позже, Билли прошептал ей:
– У тебя есть талант, но этого мало. Главное, чему должен научиться писатель, – быть дисциплинированным.
И запер ее в спальне.
Первой реакцией Элинор на этот урок дисциплины был протест. Она не прикоснулась к красной тетради.
– Ты просто неблагодарная дрянь, – грозно прорычал Билли, войдя в полдень в спальню с новой порцией хлеба и молока на подносе. – Ты слишком зазналась от успеха! А ведь если бы не я, не видать бы тебе его как своих ушей.
Разумеется, Элинор знала, что это правда, потому что он уже тысячу раз говорил ей это.
Почти целый день провела Элинор под замком в спальне. Не с кем было поговорить, нечего почитать. И наконец она капитулировала. Когда уже приближалось время вечернего чая, она, обмакнув перо во флакончик иссиня-черных чернил „Стивенс", принялась писать.
Билли ясно дал ей понять, что недоволен результатами ее усилий.
– Ты недостаточно старалась, – хмуро заявил он, прочтя написанные женой страницы.
На мгновение в Элинор вспыхнула искра ее прежнего неукротимого духа:
– Тебя послушать, так даже Скотт в Антарктиде старался недостаточно!
Не отвечая, Билли вышел и вернулся с тоненькой книжкой.
– Это справочник по пунктуации. Тебе придется выучить его назубок. Я буду проверять тебя каждый вечер перед ужином – по главе в день. Если не будешь знать как следует, останешься без ужина.
Когда Элинор не сумела четко изложить ему содержание третьей главы, он снова запер ее в спальне, как школьницу, не выучившую урока. Потом он вообще ушел из дома и вернулся только наутро.
В восемь часов, взлохмаченный и усталый, он отпер дверь спальни и спросил улыбаясь:
– Ну, теперь ты знаешь, когда употребляется двоеточие, а когда точка с запятой?
Несмотря на кипевшие в душе ревность, тревогу и страх, Элинор без запинки отбарабанила выученное правило, – а ноги в это время сами несли ее к Билли.
Сердце ее едва не выпрыгнуло из груди, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она подняла лицо ему навстречу, как узник в темной камере поднимает лицо к свету, проникающему через окошко под потолком. Рука мужа больно сжала ей грудь; затем, не говоря ни слова, Билли сгреб Элинор в охапку и понес к кровати.
Она ощутила такое знакомое, такое возбуждающее покалывание его усов, его небритые щеки царапали ее нежную кожу. И недавняя тревога была смыта нахлынувшей волной страсти.
Наконец у Элинор сложился общий замысел будущего романа, и – после нескольких переделок – даже Билли признал его удовлетворительным. Они вместе побывали в Лондонской библиотеке и вернулись нагруженные книгами, которые Элинор предстояло изучить. Их было около пятидесяти.
Элинор несколько воспрянула духом.
– Наверное, мне просто следует не забывать, что каждый человек, в общем-то, способен создать книгу, а может быть, и не одну, – говорила она.
– Это неправда, – возразил Билли. – Спроси любого издателя. Есть сколько угодно людей, которые не родят не только книги, но даже и абзаца для паршивенькой худосочной книжонки.
Билли оказался безжалостным, жестким, но тем не менее превосходным критиком. Он постоянно указывал Элинор, что надо уделять особое внимание развитию сюжета, ритму повествования и действию.
– Разные там описания не должны занимать более двух строк, – внушал он ей. – Если бы твои читатели испытывали желание почитать что-нибудь о птичках, деревьях и солнечных закатах, они приобрели бы книгу о природе.
Временами его придирки доводили Элинор до слез. Она не всегда понимала, чего он добивается от нее, а порою чувствовала, что не может сделать того, что он требует.
– Почему, ну почему я снова должна это переписывать? – взмолилась она однажды вечером. – Я не понимаю, что у меня не тан!
– Тогда слушай меня внимательно, – сказал Билли тем самым бархатным голосом, от которого по всему телу Элинор пробегала дрожь. – Когда ты пишешь, ты должна представлять самое себя на месте каждого из твоих героев. Ты должна быть актрисой! Я хочу знать, что испытывает Лидия, когда муж ее сестры целует ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86