Их отец, решив, что у Адама завелась девушка, подмигивал старшему сыну, передавая ему каждый вечер ключи от машины.
Порой Адам выигрывал, порой проигрывал. Десять дней игры принесли ему столько, сколько он не заработал бы и за два года, и причем это было гораздо интереснее, чем вкалывать в поте лица на какого-нибудь адвоката.
На десятый вечер Адам начал стабильно проигрывать. Вначале он не беспокоился, потому что знал, что следующая же игра вернет ему все.
Однако к двум часам ночи – время, когда он обыкновенно покидал казино, – Адам, с трудом веря в реальность происходящего, проиграл в общей сложности больше шестисот фунтов. Он был в отчаянии, как человек, заставший свою любимую в постели с другим. Его жгло чувство вины и стыда. Как мог он так глупо просадить столько денег, и притом за такое короткое время? У него ушло две недели на то, чтобы выиграть эти шестьсот фунтов, а потерял он их менее чем за час. Зачем он отошел от своей системы?
Он не стал следовать им же самим изобретенной системе потому, что она требовала временами оставлять игру, – а как раз этого-то он и не мог, не в силах был сделать: так отчетливо он чувствовал, что его удача вот-вот вернется – при следующей ставке… через несколько минут… через час…
Адам тихо вышел из казино и в смятении поехал домой. Ему казалось, что одежда его измята и грязна. Он тяжело опустился на водительское сиденье и почувствовал себя разбитым, как будто у него начинается инфлюэнца.
– Адам ходит как в воду опущенный, – сообщила мужу миссис Грант на закате следующего дня, засовывая в пляжную сумку флакон „Амбр-Солер". – Он отказался от приглашения Боккассо покататься на его яхте и целый день ни с кем не разговаривает. Даже не обращает внимания на ту симпатичную девушку, с которой вчера катался на водных лыжах.
Отец Адама не смог сдержать усмешки:
– Я думаю, у него завелась женщина, – заметил он светски-небрежным тоном, – и он явно с ней поссорился.
– Но почему бы ему не привести ее на пляж? – Но тут новая мысль пришла в голову миссис Грант: – Джо, ты думаешь, она… ну, ты знаешь этот тип… нечто вроде продавщицы?
– Скорее, думаю, она замужем и приехала отдыхать с детьми. А поскольку ей нечем заняться после того, как она уложила их спать… а мужа-подкаблучника она не сочла нужным взять с собой… Нет, Этель, не говори ничего Адаму. Ему, слава Богу, двадцать три, он провел два года во флоте, и он вряд ли скажет тебе „спасибо", если ты попытаешься вмешаться в его личную жизнь.
На следующий день Адам с трудом заставил себя подняться с постели, и то только потому, что, не сделай он этого, мать наверняка послала бы за доктором, и он в этот вечер не попадет в казино.
Весь день Адам провалялся на пляже. Делать ничего не хотелось, в голове вместо мыслей клубилась какая-то сырая, темная мгла. Он не мог ни есть, ни пить и без конца задавал один и тот же вопрос: вернется ли к нему вечером его удача?
Одна из величайших ошибок игроков – желание во что бы то ни стало отыграться. Ее совершил и Адам. Проигрывая вечер за вечером, он продолжал надеяться, что следующая игра вернет ему потерянное. Но этого так и не произошло.
Адам занял у Джилза Милрой-Брауна (знавшего о нем уже достаточно много) тридцать фунтов, но проиграл и их.
За два дня до возвращения в Лондон Адам продал свои золотые часы – подарок родителей к совершеннолетию, но, когда он попытался вернуть Милрой-Брауну свой долг, тот отказался, заверив, что может подождать.
К полуночи того же дня Адам спустил все, что получил за часы.
Джилз одолжил ему еще пятьдесят фунтов, которые Адам также проиграл.
Адам покидал юг Франции с чувством глубокой благодарности к мистеру Милрой-Брауну, которому должен был уже три сотни фунтов, но который сказал, что ему эти деньги не к спеху и что Адам может вернуть их позже – когда сумеет. Адам согласился выплачивать небольшой ежемесячный процент – всего один от суммы долга.
В общем, он не очень-то беспокоился. В Лондоне азартные игры официально были запрещены, но подпольно, в частных домах, люди играли. Вернувшись, он пойдет в один из таких домов и отыграется.
Просто у него сейчас полоса невезения.
Глава 8
Суббота, 15 декабря 1956 года
Неужели снег так и будет валить целый день? Так скучно сидеть дома, тем более что делать нечего!
Шестнадцатилетняя Аннабел стояла на коленях в кресле возле окна в гостиной, прижавшись носом к затянутому морозным узором стеклу и накручивая на палец длинный локон светлых волос. Сквозь завесу падающих хлопьев клумбы Старлингса выглядели так, словно их накрыли толстым белым пушистым одеялом, а дальше вырисовывались костлявые силуэты деревьев фруктового сада с поникшими под тяжестью налипшего снега ветвями.
Аннабел оглядела сестер. Миранда вальсировала вокруг фортепиано, ее клетчатая юбка развевалась. Клер, в черном свитере фасона „летучая мышь" и узких черных брючках, читала, лежа на ковре у камина.
Двумя годами раньше Клер сменила свой фешенебельный пансион на новый, столь же фешенебельный, в Лозанне, чтобы завершить там школьное образование. Ни ей, ни остальным сестрам не грозило профессиональное обучение, поскольку и Элинор, и Шушу считали его излишним для своих девочек, предназначением которых было, конечно же, замужество.
За год, проведенный в швейцарском пансионе, Клер не научилась ни говорить по-французски, ни готовить, ни шить, ни составлять деловые письма. Она научилась танцевать, накладывать макияж – ну, и еще кое-чему в том же роде; единственное, что ей никак не удавалось, – это плавно и величественно спускаться по лестнице.
Ко времени возвращения старшей внучки из Швейцарии Элинор, с той же тщательностью и дотошностью, с какой разрабатывала сюжеты своих романов, разработала план введения ее в общество. Лицо Клер замелькало на фотографиях в разделах светской хроники различных газет и на страницах „Тэтлера" – иллюстрированного журнала, посвященного жизни высшего общества. Леди Рашли представила ее королеве на приеме в Букингемском дворце. На Клер было облегающее платье из белого атласа, напоминающее стройный бутон лилии; самой Клер оно ужасно не нравилось, поскольку резко выделялось среди белых полупрозрачных кринолинов других дебютанток, но Элинор остановилась на нем именно из этих соображений.
После представления Клер буквально закружил вихрь светской жизни. Это и составляло суть так называемого „лондонского сезона", то есть введения (весьма дорогостоящего, честно говоря) девушки в общество. И Клер – как и другие – сознавала, что делается это с не слишком тайной надеждой, что девушке удастся подцепить какого-нибудь „приличного молодого человека"; под словом „приличный" матери всех без исключения дебютанток подразумевали одно и то же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Порой Адам выигрывал, порой проигрывал. Десять дней игры принесли ему столько, сколько он не заработал бы и за два года, и причем это было гораздо интереснее, чем вкалывать в поте лица на какого-нибудь адвоката.
На десятый вечер Адам начал стабильно проигрывать. Вначале он не беспокоился, потому что знал, что следующая же игра вернет ему все.
Однако к двум часам ночи – время, когда он обыкновенно покидал казино, – Адам, с трудом веря в реальность происходящего, проиграл в общей сложности больше шестисот фунтов. Он был в отчаянии, как человек, заставший свою любимую в постели с другим. Его жгло чувство вины и стыда. Как мог он так глупо просадить столько денег, и притом за такое короткое время? У него ушло две недели на то, чтобы выиграть эти шестьсот фунтов, а потерял он их менее чем за час. Зачем он отошел от своей системы?
Он не стал следовать им же самим изобретенной системе потому, что она требовала временами оставлять игру, – а как раз этого-то он и не мог, не в силах был сделать: так отчетливо он чувствовал, что его удача вот-вот вернется – при следующей ставке… через несколько минут… через час…
Адам тихо вышел из казино и в смятении поехал домой. Ему казалось, что одежда его измята и грязна. Он тяжело опустился на водительское сиденье и почувствовал себя разбитым, как будто у него начинается инфлюэнца.
– Адам ходит как в воду опущенный, – сообщила мужу миссис Грант на закате следующего дня, засовывая в пляжную сумку флакон „Амбр-Солер". – Он отказался от приглашения Боккассо покататься на его яхте и целый день ни с кем не разговаривает. Даже не обращает внимания на ту симпатичную девушку, с которой вчера катался на водных лыжах.
Отец Адама не смог сдержать усмешки:
– Я думаю, у него завелась женщина, – заметил он светски-небрежным тоном, – и он явно с ней поссорился.
– Но почему бы ему не привести ее на пляж? – Но тут новая мысль пришла в голову миссис Грант: – Джо, ты думаешь, она… ну, ты знаешь этот тип… нечто вроде продавщицы?
– Скорее, думаю, она замужем и приехала отдыхать с детьми. А поскольку ей нечем заняться после того, как она уложила их спать… а мужа-подкаблучника она не сочла нужным взять с собой… Нет, Этель, не говори ничего Адаму. Ему, слава Богу, двадцать три, он провел два года во флоте, и он вряд ли скажет тебе „спасибо", если ты попытаешься вмешаться в его личную жизнь.
На следующий день Адам с трудом заставил себя подняться с постели, и то только потому, что, не сделай он этого, мать наверняка послала бы за доктором, и он в этот вечер не попадет в казино.
Весь день Адам провалялся на пляже. Делать ничего не хотелось, в голове вместо мыслей клубилась какая-то сырая, темная мгла. Он не мог ни есть, ни пить и без конца задавал один и тот же вопрос: вернется ли к нему вечером его удача?
Одна из величайших ошибок игроков – желание во что бы то ни стало отыграться. Ее совершил и Адам. Проигрывая вечер за вечером, он продолжал надеяться, что следующая игра вернет ему потерянное. Но этого так и не произошло.
Адам занял у Джилза Милрой-Брауна (знавшего о нем уже достаточно много) тридцать фунтов, но проиграл и их.
За два дня до возвращения в Лондон Адам продал свои золотые часы – подарок родителей к совершеннолетию, но, когда он попытался вернуть Милрой-Брауну свой долг, тот отказался, заверив, что может подождать.
К полуночи того же дня Адам спустил все, что получил за часы.
Джилз одолжил ему еще пятьдесят фунтов, которые Адам также проиграл.
Адам покидал юг Франции с чувством глубокой благодарности к мистеру Милрой-Брауну, которому должен был уже три сотни фунтов, но который сказал, что ему эти деньги не к спеху и что Адам может вернуть их позже – когда сумеет. Адам согласился выплачивать небольшой ежемесячный процент – всего один от суммы долга.
В общем, он не очень-то беспокоился. В Лондоне азартные игры официально были запрещены, но подпольно, в частных домах, люди играли. Вернувшись, он пойдет в один из таких домов и отыграется.
Просто у него сейчас полоса невезения.
Глава 8
Суббота, 15 декабря 1956 года
Неужели снег так и будет валить целый день? Так скучно сидеть дома, тем более что делать нечего!
Шестнадцатилетняя Аннабел стояла на коленях в кресле возле окна в гостиной, прижавшись носом к затянутому морозным узором стеклу и накручивая на палец длинный локон светлых волос. Сквозь завесу падающих хлопьев клумбы Старлингса выглядели так, словно их накрыли толстым белым пушистым одеялом, а дальше вырисовывались костлявые силуэты деревьев фруктового сада с поникшими под тяжестью налипшего снега ветвями.
Аннабел оглядела сестер. Миранда вальсировала вокруг фортепиано, ее клетчатая юбка развевалась. Клер, в черном свитере фасона „летучая мышь" и узких черных брючках, читала, лежа на ковре у камина.
Двумя годами раньше Клер сменила свой фешенебельный пансион на новый, столь же фешенебельный, в Лозанне, чтобы завершить там школьное образование. Ни ей, ни остальным сестрам не грозило профессиональное обучение, поскольку и Элинор, и Шушу считали его излишним для своих девочек, предназначением которых было, конечно же, замужество.
За год, проведенный в швейцарском пансионе, Клер не научилась ни говорить по-французски, ни готовить, ни шить, ни составлять деловые письма. Она научилась танцевать, накладывать макияж – ну, и еще кое-чему в том же роде; единственное, что ей никак не удавалось, – это плавно и величественно спускаться по лестнице.
Ко времени возвращения старшей внучки из Швейцарии Элинор, с той же тщательностью и дотошностью, с какой разрабатывала сюжеты своих романов, разработала план введения ее в общество. Лицо Клер замелькало на фотографиях в разделах светской хроники различных газет и на страницах „Тэтлера" – иллюстрированного журнала, посвященного жизни высшего общества. Леди Рашли представила ее королеве на приеме в Букингемском дворце. На Клер было облегающее платье из белого атласа, напоминающее стройный бутон лилии; самой Клер оно ужасно не нравилось, поскольку резко выделялось среди белых полупрозрачных кринолинов других дебютанток, но Элинор остановилась на нем именно из этих соображений.
После представления Клер буквально закружил вихрь светской жизни. Это и составляло суть так называемого „лондонского сезона", то есть введения (весьма дорогостоящего, честно говоря) девушки в общество. И Клер – как и другие – сознавала, что делается это с не слишком тайной надеждой, что девушке удастся подцепить какого-нибудь „приличного молодого человека"; под словом „приличный" матери всех без исключения дебютанток подразумевали одно и то же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86