Подумаешь, покойничком больше — покойничком меньше, усушка-утруска, пересортица, с кем не бывает…
Хотя, как говорит Горчаков: «Мой дед до революции ходил в бардак, так вот там был порядок».
Юра сидел в своем кабинете бледный до зелени. Там же находились два особо доверенных эксперта — толстый, но милый Панов и Марина Коротаева, и, конечно, Вася Кульбин: неформальный лидер.
Панов, посмотрев на мое лицо, тихо свистнул:
— Мария Сергеевна, как тебя угораздило! Тебя лечить надо срочно!
Я заглянула в зеркало, висящее в углу кабинета над умывальником, и сама охнула: воспаленные глаза, перекошенное красное лицо — видно, поднялась температура, а самое главное, рот у меня уже практически не закрывался, нижняя губа не налезала на распухшую десну. Картина называется «Самая красивая женщина прокуратуры»… Горчаков любит рассказывать анекдот про то, как Василиса Прекрасная и Баба-Яга поступили в университет, встретились и делятся впечатлениями. «Я, — говорит Василиса, — конечно, не самая красивая на филфаке, но зато я самая умная». А Баба-Яга ей: «Ну, я, конечно, не самая умная на юрфаке, но зато я там самая красивая!»
Панов подошел ко мне, помог снять куртку и спросил, была ли я у врача. Я помотала головой:
— Я боюсь. — И от боли, усугубленной жалостью к себе, слезы полились у меня из глаз.
Тут уже надо мной закудахтали все. Панов налил чего-то в мензурку и поднес мне ко рту, а после того как я глотнула, объяснил:
— Это очень сильный транквилизатор, на час его действия должно хватить. Мы тебя сейчас отправим к стоматологу, он все сделает.
Рыдания мои сделались еще горше.
— Я боюсь! — объясняла я и, опасаясь, что меня отвезут к стоматологу силком, ухватилась руками за стол.
Но судебные медики тем и хороши, что способны быстро принимать решения. Они обменялись взглядами, после чего Юра достал из сейфа бутыль со спиртом, Марина налила граммов двадцать на дно мензурки и заставила меня выпить это залпом, после чего завморгом, успевший вымыть руки, скомандовал Панову: «Держи ее!», и Панов, схватив меня сзади за плечи, резко усадил на стул и, словно тисками, зажал мне своими лапищами голову так, что я не могла пошевельнуться.
— Открой рот! — приказал Юра, а Панов, стоя сзади меня, большими пальцами помог мне это сделать.
Вася Кульбин светил мне в рот настольной лампой. Юра, отвернув нижнюю губу, осмотрел опухоль и кивнул коллегам.
— Ты смотри, какой абсцесс, на три зуба, — прокомментировал Боря Панов, наклонившись и тоже заглянув мне в рот.
Кульбин подал заведующему какой-то инструмент, и Юра, еще раз напомнив Панову о необходимости крепко держать меня, сильно полоснул им по нарывающей десне. Я взвыла, а Юра, не обращая на это внимания, стал выдавливать, из разреза гной. Я на мгновение потеряла сознание, но тут же пришла в себя, нюхнув ватку с нашатырем, которую, как оказалось, держала наготове Марина.
— Ну, вот и все, — удовлетворенно сказал Юра и разрешил Панову отпустить меня, но тот не торопился, поняв, что, если отнимет руки, я свалюсь со стула.
— Мария Сергеевна, теперь поезжай домой и приляг, тебе надо полежать и рот полоскать через каждые полчаса фурацилином, содой и марганцовкой, — услышала я голос Панова.
Марина тем временем поднесла мне очередной стакан — с раствором марганцовки — и с помощью Панова повела меня к умывальнику. Сплюнув кровь, я снова замотала головой. За моей спиной Юрий Юрьевич озабоченно сказал:
— По-моему, у нее шок.
Через некоторое время, обретя способность говорить, я прохрипела, что не могу ехать домой, потому что мне надо на работу. Они все переглянулись, Вася повертел пальцем у виска, давая понять, что у меня все-таки шок, а когда я в меру своих возможностей — на тот момент — стала настаивать, Юрий Юрьевич достал из ящика стола прокурорский телефонный справочник, набрал номер и, когда ему ответили, заговорил:
— Добрый день! Прокуратура? Мне нужен прокурор района. Это Владимир Иванович? Вас беспокоит заведующий судебно-медицинским моргом, у нас тут ваш следователь, Швецова, мы ей только что вскрыли… Что?! На, скажи ему сама, — и протянул мне трубку, из которой доносился визг моего шефа.
— Владимир Иванович, — сказала я слабым голосом, и визг утих.
Но через несколько секунд шеф заорал в трубку с новой силой, впервые в жизни назвав меня не на «вы» и не по имени-отчеству, что свидетельствовало о сильнейшем его потрясении:
— Машка, поганка! Это ты?! Ты жива?! А чего он говорит, что тебя вскрыли в морге?!
— Да не меня вскрыли, — стала объяснять я, еле ворочая языком, — нарыв на десне мне разрезали. Можно, я домой поеду?
— Конечно, конечно! Может, тебе врача прислать?
— Врачей тут полно…
— Господи, разве можно так пугать?! Я же подумал, что твой труп вскрыли! Кому тогда дела твои передавать?! — по последней фразе я поняла, что шеф уже приходит в себя. — Раз надо, отлежись пару дней, не волнуйся. Если есть что-то горящее, я Горчакова пришлю, ты ему дашь инструкции. Поправляйся…
Положив трубку, я почувствовала, что снова теряю сознание. Кто-то из докторов уложил меня на диванчик, стоявший в кабинете; сквозь звон в ушах доносились чьи-то слова: «Транками под спирт закидываться — да она до дому не доедет», чье-то хихиканье, по-моему, Маринкино: «Тогда, может, сразу в секционную?», а потом: «Вася, отвези ее и уложи, если надо — укольчик сделай…»
Процесс транспортировки мое сознание не зафиксировало. Пропавший труп и незарегистрированный протокол также изгладились из него до следующего утра. Может быть, мое сознание надеялось, что к следующему утру пропажа найдется?..
Проснувшись на неразобранном диване, заботливо укрытая пледом, я окунулась в восхитительное ощущение — когда ничего не болит. Ничегошень-ки, нигде!
Насладившись, я стала соображать, как случилось, что ничего не болит. С трудом восстановила в памяти процесс хирургического вмешательства, в результате которого прошла зубная боль. И тут же вспомнила, что в морге, где это хирургическое вмешательство было осуществлено, я оказалась из-за пропажи трупа, ни личность, ни причина смерти которого не были установлены…
Весь кайф прошел. Зато я медленно стала наливаться злостью. Ну ладно же, ребята, вы еще пожалеете, что меня разозлили. Теперь меня могут остановить только танки. Все равно я раскопаю, что это был за труп, и почему его подсунули в чужой гроб. Давая себе мысленно такое обещание, я стиснула зубы и охнула: челюсть пронзило острой болью. Я с трудом встала с дивана — в голове гудело, в ушах звенело — и поплелась полоскать рот марганцовкой, содой и фурацилином, как было велено.
На часах было шесть вечера. С шести до двенадцати позвонили Юрий Юрьевич, Кульбин два раза, Горчаков, шеф, Регина, мама, начальник уголовного розыска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Хотя, как говорит Горчаков: «Мой дед до революции ходил в бардак, так вот там был порядок».
Юра сидел в своем кабинете бледный до зелени. Там же находились два особо доверенных эксперта — толстый, но милый Панов и Марина Коротаева, и, конечно, Вася Кульбин: неформальный лидер.
Панов, посмотрев на мое лицо, тихо свистнул:
— Мария Сергеевна, как тебя угораздило! Тебя лечить надо срочно!
Я заглянула в зеркало, висящее в углу кабинета над умывальником, и сама охнула: воспаленные глаза, перекошенное красное лицо — видно, поднялась температура, а самое главное, рот у меня уже практически не закрывался, нижняя губа не налезала на распухшую десну. Картина называется «Самая красивая женщина прокуратуры»… Горчаков любит рассказывать анекдот про то, как Василиса Прекрасная и Баба-Яга поступили в университет, встретились и делятся впечатлениями. «Я, — говорит Василиса, — конечно, не самая красивая на филфаке, но зато я самая умная». А Баба-Яга ей: «Ну, я, конечно, не самая умная на юрфаке, но зато я там самая красивая!»
Панов подошел ко мне, помог снять куртку и спросил, была ли я у врача. Я помотала головой:
— Я боюсь. — И от боли, усугубленной жалостью к себе, слезы полились у меня из глаз.
Тут уже надо мной закудахтали все. Панов налил чего-то в мензурку и поднес мне ко рту, а после того как я глотнула, объяснил:
— Это очень сильный транквилизатор, на час его действия должно хватить. Мы тебя сейчас отправим к стоматологу, он все сделает.
Рыдания мои сделались еще горше.
— Я боюсь! — объясняла я и, опасаясь, что меня отвезут к стоматологу силком, ухватилась руками за стол.
Но судебные медики тем и хороши, что способны быстро принимать решения. Они обменялись взглядами, после чего Юра достал из сейфа бутыль со спиртом, Марина налила граммов двадцать на дно мензурки и заставила меня выпить это залпом, после чего завморгом, успевший вымыть руки, скомандовал Панову: «Держи ее!», и Панов, схватив меня сзади за плечи, резко усадил на стул и, словно тисками, зажал мне своими лапищами голову так, что я не могла пошевельнуться.
— Открой рот! — приказал Юра, а Панов, стоя сзади меня, большими пальцами помог мне это сделать.
Вася Кульбин светил мне в рот настольной лампой. Юра, отвернув нижнюю губу, осмотрел опухоль и кивнул коллегам.
— Ты смотри, какой абсцесс, на три зуба, — прокомментировал Боря Панов, наклонившись и тоже заглянув мне в рот.
Кульбин подал заведующему какой-то инструмент, и Юра, еще раз напомнив Панову о необходимости крепко держать меня, сильно полоснул им по нарывающей десне. Я взвыла, а Юра, не обращая на это внимания, стал выдавливать, из разреза гной. Я на мгновение потеряла сознание, но тут же пришла в себя, нюхнув ватку с нашатырем, которую, как оказалось, держала наготове Марина.
— Ну, вот и все, — удовлетворенно сказал Юра и разрешил Панову отпустить меня, но тот не торопился, поняв, что, если отнимет руки, я свалюсь со стула.
— Мария Сергеевна, теперь поезжай домой и приляг, тебе надо полежать и рот полоскать через каждые полчаса фурацилином, содой и марганцовкой, — услышала я голос Панова.
Марина тем временем поднесла мне очередной стакан — с раствором марганцовки — и с помощью Панова повела меня к умывальнику. Сплюнув кровь, я снова замотала головой. За моей спиной Юрий Юрьевич озабоченно сказал:
— По-моему, у нее шок.
Через некоторое время, обретя способность говорить, я прохрипела, что не могу ехать домой, потому что мне надо на работу. Они все переглянулись, Вася повертел пальцем у виска, давая понять, что у меня все-таки шок, а когда я в меру своих возможностей — на тот момент — стала настаивать, Юрий Юрьевич достал из ящика стола прокурорский телефонный справочник, набрал номер и, когда ему ответили, заговорил:
— Добрый день! Прокуратура? Мне нужен прокурор района. Это Владимир Иванович? Вас беспокоит заведующий судебно-медицинским моргом, у нас тут ваш следователь, Швецова, мы ей только что вскрыли… Что?! На, скажи ему сама, — и протянул мне трубку, из которой доносился визг моего шефа.
— Владимир Иванович, — сказала я слабым голосом, и визг утих.
Но через несколько секунд шеф заорал в трубку с новой силой, впервые в жизни назвав меня не на «вы» и не по имени-отчеству, что свидетельствовало о сильнейшем его потрясении:
— Машка, поганка! Это ты?! Ты жива?! А чего он говорит, что тебя вскрыли в морге?!
— Да не меня вскрыли, — стала объяснять я, еле ворочая языком, — нарыв на десне мне разрезали. Можно, я домой поеду?
— Конечно, конечно! Может, тебе врача прислать?
— Врачей тут полно…
— Господи, разве можно так пугать?! Я же подумал, что твой труп вскрыли! Кому тогда дела твои передавать?! — по последней фразе я поняла, что шеф уже приходит в себя. — Раз надо, отлежись пару дней, не волнуйся. Если есть что-то горящее, я Горчакова пришлю, ты ему дашь инструкции. Поправляйся…
Положив трубку, я почувствовала, что снова теряю сознание. Кто-то из докторов уложил меня на диванчик, стоявший в кабинете; сквозь звон в ушах доносились чьи-то слова: «Транками под спирт закидываться — да она до дому не доедет», чье-то хихиканье, по-моему, Маринкино: «Тогда, может, сразу в секционную?», а потом: «Вася, отвези ее и уложи, если надо — укольчик сделай…»
Процесс транспортировки мое сознание не зафиксировало. Пропавший труп и незарегистрированный протокол также изгладились из него до следующего утра. Может быть, мое сознание надеялось, что к следующему утру пропажа найдется?..
Проснувшись на неразобранном диване, заботливо укрытая пледом, я окунулась в восхитительное ощущение — когда ничего не болит. Ничегошень-ки, нигде!
Насладившись, я стала соображать, как случилось, что ничего не болит. С трудом восстановила в памяти процесс хирургического вмешательства, в результате которого прошла зубная боль. И тут же вспомнила, что в морге, где это хирургическое вмешательство было осуществлено, я оказалась из-за пропажи трупа, ни личность, ни причина смерти которого не были установлены…
Весь кайф прошел. Зато я медленно стала наливаться злостью. Ну ладно же, ребята, вы еще пожалеете, что меня разозлили. Теперь меня могут остановить только танки. Все равно я раскопаю, что это был за труп, и почему его подсунули в чужой гроб. Давая себе мысленно такое обещание, я стиснула зубы и охнула: челюсть пронзило острой болью. Я с трудом встала с дивана — в голове гудело, в ушах звенело — и поплелась полоскать рот марганцовкой, содой и фурацилином, как было велено.
На часах было шесть вечера. С шести до двенадцати позвонили Юрий Юрьевич, Кульбин два раза, Горчаков, шеф, Регина, мама, начальник уголовного розыска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45