Брак Александрины с чрезвычайно добродетельным, но приземленным Густавом Фризенгофом трактовался как брак по психологическому расчету, стремление бежать от мучительных воспоминаний о тайном, страстном и трагически оборванном романе с Пушкиным. Эти воспоминания прорываются на экран замутненными врезками — бал, прогулка верхами, будуар, — намеренно неразборчивыми шепотками и сюрреалистическими спецэффектами. Слава Богу, у авторов хватило такта не выводить на экран самого Пушкина, ограничившись смутным силуэтом из невозвратного прошлого.
И лишь потом, перечитав сценарий, Таня поняла, что фильм вполне может оказаться и не таким муровым, как представляется на первый взгляд. Собственно сюжет, характеры, диалоги имеют значение вспомогательное, второстепенное и подчинены логике изобразительного и музыкального оформления, а проще сказать, подогнаны под пышные платья и шикарные интерьеры, под прихотливое движение операторской камеры, под музыкальные темы и цветовые тона. При гениальном художнике, гениальном операторе и гениальном композиторе может получиться сказочно красивая вещь. Только вот Пушкин и сестры Гончаровы здесь как-то лишние...
Незаметно для самой себя Таня подпала под чары еще не рожденного фильма, невпопад отвечала на вопросы Павла и Нюточки, механически ходила на море, в столовую, на прогулки. Наваждение спало через два дня, когда за ужином к ним подошел Шеров, сообщил, что рано утром уезжает, а потому просит их к себе на отвальную, где и надеется получить от Тани окончательный ответ.
— Я не могу принять его предложения, — сказала Таня, когда они после ужина возвращались к себе переодеться и попробовать уложить спать Нюточку. — Оно, конечно, интересно и соблазнительно, но до меня только сейчас дошло, что согласиться — значит расстаться с тобой, с Нюточкой самое меньшее на полгода. Вот уж действительно «вальс разлук»!
— Мне бы хотелось согласиться с тобой, — медленно проговорил Павел, — только, понимаешь, я видел твое лицо в эти дни. Если теперь ты откажешься, то потом всю жизнь будешь терзаться упущенной возможностью. Соглашайся, а мы... мы будем жить предвкушением твоего возвращения.
Нюточке стало скучно слушать непонятный разговор взрослых, и она побежала вперед, высматривая на темных ветках акации светлячков.
Поняв, что родители намерены уложить ее спать, асами отправиться в гости, Нюточка смерила их таким скорбным взглядом, что Павел не выдержал.
— Ладно, пойдешь с нами, быстренько надень что-нибудь нарядное. Только обещай, что будешь вести себя смирно, к взрослым не приставать, в разговоры не встревать.
— Обещаю, — серьезно сказала Нюточка. — Ты выйди, я переодеваться буду.
Павел усмехнулся и вышел на кухоньку. Там на подоконнике открытого окна сидела Таня и курила.
— Балуем мы ее, — сказал Павел. — И понимаю, что так не следует, а ничего поделать с. собой не могу. Как посмотрит!..
— И я не могу, — сказала Таня. — Не простой у нее взгляд, колдовской. Вырастет — будет людьми вертеть, как захочет. Дай Бог, чтобы к добру...
Шеров ждал их у раскрытой двери своего номера.
— Заходите, заходите, — сказал он. — Я вас из окошка приметил.
— Вы извините, Вадим Ахметович, пришлось взять девочку с собой — ни в какую спать не хотела, — пояснила Таня.
— Это ничего. Для младшего возраста у нас найдется и угощение, и развлечение.
— Какое? — тут же оживилась Нюточка.
— Заходи — увидишь.
Нюточка первая проскользнула в комнату. Угощение было легкое, но изысканное: коньяк «Хенесси», шампанское из Нового Света, орешки, явно импортное трехслойное печенье, разнообразные фрукты в вазе, белый швейцарский шоколад.
— Можно? — спросила Нюточка, с вожделением глядя на непривычный шоколад. Ручонки уже тянулись к плитке.
— Это ты у Вадима Ахметовича спроси.
— Ну конечно же, можно, — отечески улыбаясь, произнес Шеров. — Угощайся.
Нюточка угостилась, а Шеров разлил коньяк по трем небольшим рюмкам. Таня и Павел сели к столу.
— Что ж, за успех и процветание! — сказал Шеров, поднимая рюмку.
Таня и Павел отпили по чуть-чуть густой, вкрадчивой жидкости, отливающей темным топазом. Нюточка взяла из вазочки грушу.
— Так как, Танечка, надумали? — слегка наклонившись к ней, спросил Шеров. — Что мне сказать Иржи?
— Я прочла сценарий и... и я согласна, — тихо ответила Таня.
— И славно. Вы не пожалеете. Интересная работа, масса поездок, новых впечатлений, прекрасный задел на будущее, европейская известность и, кстати, контракт по европейским стандартам. В валюте.
— Даже голова кругом, — призналась Таня, самую малость захмелевшая уже с первого глотка.
— Тогда по бокалу шампанского? — предложил Шеров. — Событие того заслуживает, поверьте.
— А мне? — спросила Нюточка.
— А вам, сударыня, немного погодя будет мороженое, — сказал Шеров. — А пока что предлагаю посмотреть одну интересную книжку. Только для начала надо бы помыть ручки.
— Где у вас ванная? — совсем по-взрослому спросила Нюточка, поднимаясь со стула.
Когда она возвратилась в комнату с чистыми руками, Шеров достал из шкафа большую книжку в яркой суперобложке и вручил Нюточке.
— Сказки народов мира, — пояснил он и, обращаясь к Павлу с Таней, добавил: — Местное издательство постаралось. Умеют же, когда захотят.
Нюточка забралась на диван и принялась рассматривать книжку.
В дверь постучали.
— Арик, ты? — не вставая, спросил Шеров. — Привел?
— Я. Привел, — ответил хрипловатый голос. Дверь открылась. На пороге стоял высокий игмуглый чернокудрый мужчина лет сорока. Синий с белым лампасом спортивный костюм подчеркивал атлетическую мощь фигуры. Мужчина сделал шаг в сторону и бросил в коридор:
— Заходи давай.
Робко озираясь, в комнату вошел тощий встрепанный старичок в серой парусиновой рубашке навыпуск и сандалиях на босу ногу. Под мышкой старичок держал треногу, а с плеча у него свисал черный футляр.
— Всех делать будем? — осведомился старичок, сгрузив треногу на пол. — Или только девочку? Или как?
— Тебе ж объяснили, — брезгливо процедил чернокудрый. — Семейное фото мы и сами нащелкаем Только ее, — он показал пальцем на Таню. — Пять на шесть. Черно-белые. Тридцать две штуки.
— Для картинной галереи? — попробовал пошутить старичок, но тут же опасливо съежился и замолчал.
Он придвинул ближайший стул к пустому участкубелой стены и критически прищурился.
— С моей вспышкой сойдет. Хотя лучше бы в ателье.
— Тебе ж сказали — срочно, — устало бросил чернокудрый.
— Прошу сюда, — сказал старичок Тане, показывая на стул. Таня встала.
— Зачем это? — недоуменно спросила она Шерова.
— Я же обещал вам, Танечка, что к вашему приезду в Ленинград все нужные документы будут у вас на столе. Включая заграничный паспорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
И лишь потом, перечитав сценарий, Таня поняла, что фильм вполне может оказаться и не таким муровым, как представляется на первый взгляд. Собственно сюжет, характеры, диалоги имеют значение вспомогательное, второстепенное и подчинены логике изобразительного и музыкального оформления, а проще сказать, подогнаны под пышные платья и шикарные интерьеры, под прихотливое движение операторской камеры, под музыкальные темы и цветовые тона. При гениальном художнике, гениальном операторе и гениальном композиторе может получиться сказочно красивая вещь. Только вот Пушкин и сестры Гончаровы здесь как-то лишние...
Незаметно для самой себя Таня подпала под чары еще не рожденного фильма, невпопад отвечала на вопросы Павла и Нюточки, механически ходила на море, в столовую, на прогулки. Наваждение спало через два дня, когда за ужином к ним подошел Шеров, сообщил, что рано утром уезжает, а потому просит их к себе на отвальную, где и надеется получить от Тани окончательный ответ.
— Я не могу принять его предложения, — сказала Таня, когда они после ужина возвращались к себе переодеться и попробовать уложить спать Нюточку. — Оно, конечно, интересно и соблазнительно, но до меня только сейчас дошло, что согласиться — значит расстаться с тобой, с Нюточкой самое меньшее на полгода. Вот уж действительно «вальс разлук»!
— Мне бы хотелось согласиться с тобой, — медленно проговорил Павел, — только, понимаешь, я видел твое лицо в эти дни. Если теперь ты откажешься, то потом всю жизнь будешь терзаться упущенной возможностью. Соглашайся, а мы... мы будем жить предвкушением твоего возвращения.
Нюточке стало скучно слушать непонятный разговор взрослых, и она побежала вперед, высматривая на темных ветках акации светлячков.
Поняв, что родители намерены уложить ее спать, асами отправиться в гости, Нюточка смерила их таким скорбным взглядом, что Павел не выдержал.
— Ладно, пойдешь с нами, быстренько надень что-нибудь нарядное. Только обещай, что будешь вести себя смирно, к взрослым не приставать, в разговоры не встревать.
— Обещаю, — серьезно сказала Нюточка. — Ты выйди, я переодеваться буду.
Павел усмехнулся и вышел на кухоньку. Там на подоконнике открытого окна сидела Таня и курила.
— Балуем мы ее, — сказал Павел. — И понимаю, что так не следует, а ничего поделать с. собой не могу. Как посмотрит!..
— И я не могу, — сказала Таня. — Не простой у нее взгляд, колдовской. Вырастет — будет людьми вертеть, как захочет. Дай Бог, чтобы к добру...
Шеров ждал их у раскрытой двери своего номера.
— Заходите, заходите, — сказал он. — Я вас из окошка приметил.
— Вы извините, Вадим Ахметович, пришлось взять девочку с собой — ни в какую спать не хотела, — пояснила Таня.
— Это ничего. Для младшего возраста у нас найдется и угощение, и развлечение.
— Какое? — тут же оживилась Нюточка.
— Заходи — увидишь.
Нюточка первая проскользнула в комнату. Угощение было легкое, но изысканное: коньяк «Хенесси», шампанское из Нового Света, орешки, явно импортное трехслойное печенье, разнообразные фрукты в вазе, белый швейцарский шоколад.
— Можно? — спросила Нюточка, с вожделением глядя на непривычный шоколад. Ручонки уже тянулись к плитке.
— Это ты у Вадима Ахметовича спроси.
— Ну конечно же, можно, — отечески улыбаясь, произнес Шеров. — Угощайся.
Нюточка угостилась, а Шеров разлил коньяк по трем небольшим рюмкам. Таня и Павел сели к столу.
— Что ж, за успех и процветание! — сказал Шеров, поднимая рюмку.
Таня и Павел отпили по чуть-чуть густой, вкрадчивой жидкости, отливающей темным топазом. Нюточка взяла из вазочки грушу.
— Так как, Танечка, надумали? — слегка наклонившись к ней, спросил Шеров. — Что мне сказать Иржи?
— Я прочла сценарий и... и я согласна, — тихо ответила Таня.
— И славно. Вы не пожалеете. Интересная работа, масса поездок, новых впечатлений, прекрасный задел на будущее, европейская известность и, кстати, контракт по европейским стандартам. В валюте.
— Даже голова кругом, — призналась Таня, самую малость захмелевшая уже с первого глотка.
— Тогда по бокалу шампанского? — предложил Шеров. — Событие того заслуживает, поверьте.
— А мне? — спросила Нюточка.
— А вам, сударыня, немного погодя будет мороженое, — сказал Шеров. — А пока что предлагаю посмотреть одну интересную книжку. Только для начала надо бы помыть ручки.
— Где у вас ванная? — совсем по-взрослому спросила Нюточка, поднимаясь со стула.
Когда она возвратилась в комнату с чистыми руками, Шеров достал из шкафа большую книжку в яркой суперобложке и вручил Нюточке.
— Сказки народов мира, — пояснил он и, обращаясь к Павлу с Таней, добавил: — Местное издательство постаралось. Умеют же, когда захотят.
Нюточка забралась на диван и принялась рассматривать книжку.
В дверь постучали.
— Арик, ты? — не вставая, спросил Шеров. — Привел?
— Я. Привел, — ответил хрипловатый голос. Дверь открылась. На пороге стоял высокий игмуглый чернокудрый мужчина лет сорока. Синий с белым лампасом спортивный костюм подчеркивал атлетическую мощь фигуры. Мужчина сделал шаг в сторону и бросил в коридор:
— Заходи давай.
Робко озираясь, в комнату вошел тощий встрепанный старичок в серой парусиновой рубашке навыпуск и сандалиях на босу ногу. Под мышкой старичок держал треногу, а с плеча у него свисал черный футляр.
— Всех делать будем? — осведомился старичок, сгрузив треногу на пол. — Или только девочку? Или как?
— Тебе ж объяснили, — брезгливо процедил чернокудрый. — Семейное фото мы и сами нащелкаем Только ее, — он показал пальцем на Таню. — Пять на шесть. Черно-белые. Тридцать две штуки.
— Для картинной галереи? — попробовал пошутить старичок, но тут же опасливо съежился и замолчал.
Он придвинул ближайший стул к пустому участкубелой стены и критически прищурился.
— С моей вспышкой сойдет. Хотя лучше бы в ателье.
— Тебе ж сказали — срочно, — устало бросил чернокудрый.
— Прошу сюда, — сказал старичок Тане, показывая на стул. Таня встала.
— Зачем это? — недоуменно спросила она Шерова.
— Я же обещал вам, Танечка, что к вашему приезду в Ленинград все нужные документы будут у вас на столе. Включая заграничный паспорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119