Отто искал себе оправданий: Мориц лгал Ордену, его присяга Ордену была чистой формальностью, Мориц — отступник…
Не работало. Отто не верил собственным оправданиям, он не верил своей правоте. Он убил Морица как свидетеля…
Стоп! Но Отто — Старший… Отто — Старший по отношению к Морицу. Старший всегда прав. Если Старший принимает решение в отношении младшего, прав Старший. Ну и что, что Мориц умер? Значит, так и должно было быть. Все по правилам… Правила священны. Ошибки быть не может.
Отто остановился, посмотрел назад. Абсолютно пустая улица. Он сделал несколько шагов в сторону и оказался в темном проулке между зданиями. Можно перевести дыхание.
«Ошибки быть не может, — мысленно повторил Отто. — Как хорошо…»
Он поднял глаза и посмотрел в небо. И — толи ему показалось, толи было это на самом деле — в небе прямо над ним вспыхнула звезда. Яркая, необыкновенно яркая звезда. Отто смотрел на нее, как завороженный. Смотрел и вдруг заплакал. Она светила ему…
Отто испытал ни с чем не сравнимое чувство. Подобное ощущение внутреннего трепета он переживал лишь глядя на Священное Копье. Сознание становится зыбким. Ноги слабеют, подкашиваются и дрожат. Но Отто знал — это вовсе не физическая дрожь, это мерцание его энергетической оболочки. Она, свидетельствуя чудо, отделяется от его тела, чтобы соприкоснуться, соединиться с Копьем.
И в это же мгновение какой-то странный, едва различимый звук привлек внимание Отто. Словно поманил. Отто повернул голову, и его взору предстала удивительная картина. Чуть подальше, за мусорными баками, склонившись над крошечными яслями, сидела женщина. Красочный, переливающийся в свете керосиновой лампы платок покрывал ее голову. Она напевала своему малышу колыбельную песню.
Вифлеемская звезда. Богоматерь с младенцем. Поклонение волхвов.
Отто шагнул в ее сторону. Женщина обернулась.
Единственное, что успел разглядеть Отто — испуганный взгляд ее огромных черных глаз.
— А-а-а! — закричала она.
— Цыганка… — Отто затошнило, резкий, прогорклый запах помоев ударил ему в нос.
Женщина вскочила и бросилась прочь. Колыбель опрокинулась, упавшая керосиновая лампа подожгла тряпье. На мостовую выкатилась вспыхнувшая как факел безжизненная собачья тушка.
У Отто началась рвота. Он не мог остановиться. Позывы на рвоту шли один за другим. Его буквально выворачивало наружу.
Странно, но его сознание в этот момент стало вдруг абсолютно прозрачным и чистым. Глядя на обгорающий собачий труп, Отто почему-то вспомнил своего знаменитого тезку — Отто Вейнингера, что тот писал о собаке:
«Собака поступает так, как будто она чувствует свое собственное ничтожество. Она дает себя бить человеку, к которому она тотчас же снова и прижимается. Виляние хвостом у собаки обозначает, что она всякое другое существо ценит выше, чем самое себя. Эта навязчивость собаки, эти ее прыжки — есть функция раба. Страх перед собакой — есть страх перед преступником. Не случайно лай собаки предвещает скорую и ужасную смерть. Не случайно и черт у Гёте является Фаусту в образе собаки».
— Отто, ты?.. — раздалось со стороны улицы. — А я тебя ждал-ждал. Уже думал, что ты не придешь…
Отто повернул голову. Прямо напротив проулка стоял Альфред. Гумпендорф-штрассе… Отто и сам не заметил, как ноги принесли его обратно к Спирел-Кафе.
— Господи! Дохлая собака?.. Дурной знак, — Альфред подошел к Отто и потянул его за плечо. — Боже мой! Да ты весь в крови… Пойдем. Пойдем отсюда.
— Проходи, — Альфред открыл дверь в квартиру и пропустил Отто вперед.
— А где здесь свет включается? — растерялся Отто.
— Надо поискать, — ответил Альфред. — Я здесь первый день. Только приехал. Мне ее сняли.
Выключатель был найден. Свет зажегся.
Глазам Отто открылся огромный круглый зал, расположенный в эркере старинного венского дома. Высоченные окна, шитые золотом гардины с массивными кистями, гигантская хрустальная люстра, инкрустированная мебель. На полу кашемировые ковры. Старинные картины в резных рамах, высокие венецианские зеркала в характерных цветных рамах, китайский шелк на стенах.
— Сняли? — вырвалось у Отто, и он тут же смутился, почувствовав предельную бестактность своего вопроса. — Прости…
— Ничего, ничего… Действительно, мне ее сняли! — улыбнулся Альфред и ободряюще посмотрел на Отто. — Располагайся. Чувствуй себя как дома. Я сейчас.
Альфред исчез в одном из коридоров. Отто растерянно проводил его глазами.
Отто мучило два вопроса. Во-первых, почему Альфред проявляет к нему такое внимание? А во-вторых, почему с этим человеком Отто чувствует себя словно под защитой? Просто какие-то детские реминисценции?..
— Вот, я подобрал кое-что из одежды — боксеры и халат, — Альфред появился в дверном проеме и жестом позвал Отто: — Теперь в ванную! Давай-давай, смелей!
Отто замер. Мысль о том, что ему придется надеть халат, вызвала в нем тревогу. Отто всегда тщательно скрывал свою грудь — носил кофты с высокими воротниками, специальные рубашки с двумя пуговицами на воротнике, бадлоны. У него дефект — впалая грудная кость. Прямо от кадыка ключица и ребра как бы вжимаются внутрь груди, образуя своеобразную ямку. Нет, он останется в своей рубашке.
— Ну, давай же! — кричит Альфред уже из коридора.
Отто вошел в просторную ванную. Альфред последовал за ним.
— Ну, чего ты ждешь? — поторопил его Альфред. — Раздевайся.
Отто покраснел и замялся. Он испугался. Сначала за свою грудь, а потом посмотрел на Альфреда и…
— Ты что, стесняешься? — расхохотался Альфред,
— Эээ… Мм… — мычал Отто, пятился и, как корова, отрицательно мотал головой.
— Господи, дурачок! — Альфред вдруг пришел и полнейший восторг от этого невинного смущения Отто. — У тебя же кожа на затылке рассечена! Как ты собираешься мыться без посторонней помощи?..
Отто почувствовал, как его щеки стали пунцовыми от стыда.
— А ты что подумал? — улыбнулся Альфред. — Нет. Даже не рассчитывай!
Отто побагровел. На этот раз от стыда. Господи, как такая мысль вообще могла прийти ему в голову! Она пришла в голову Отто… Стыдно, стыдно, невероятно стыдно! Он заподозрил Альфреда… И еще — он ведь разделся перед Ильзе, но застеснялся Альфреда. Эти старые слухи…
— Иногда наши страхи говорят о наших желаниях больше, чем мы сами говорим себе о них, — покачал головой Альфред. — Но если ты узнаешь, почему ты боишься того, чего на самом деле хочешь, ты узнаешь себя. На досуге можешь развлечься, Отто. Заняться рефлексией… А сейчас надо остановить кровь.
Альфред помог Отто раздеться и залезть в ванну. Сильные, теплые руки. Альфред достал аптечку и стал промывать Отто раны — осторожно, уверенно, аккуратно. Две бутыли антисептиков, бинты и пластыри.
Чувствовать такую заботу было приятно до слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Не работало. Отто не верил собственным оправданиям, он не верил своей правоте. Он убил Морица как свидетеля…
Стоп! Но Отто — Старший… Отто — Старший по отношению к Морицу. Старший всегда прав. Если Старший принимает решение в отношении младшего, прав Старший. Ну и что, что Мориц умер? Значит, так и должно было быть. Все по правилам… Правила священны. Ошибки быть не может.
Отто остановился, посмотрел назад. Абсолютно пустая улица. Он сделал несколько шагов в сторону и оказался в темном проулке между зданиями. Можно перевести дыхание.
«Ошибки быть не может, — мысленно повторил Отто. — Как хорошо…»
Он поднял глаза и посмотрел в небо. И — толи ему показалось, толи было это на самом деле — в небе прямо над ним вспыхнула звезда. Яркая, необыкновенно яркая звезда. Отто смотрел на нее, как завороженный. Смотрел и вдруг заплакал. Она светила ему…
Отто испытал ни с чем не сравнимое чувство. Подобное ощущение внутреннего трепета он переживал лишь глядя на Священное Копье. Сознание становится зыбким. Ноги слабеют, подкашиваются и дрожат. Но Отто знал — это вовсе не физическая дрожь, это мерцание его энергетической оболочки. Она, свидетельствуя чудо, отделяется от его тела, чтобы соприкоснуться, соединиться с Копьем.
И в это же мгновение какой-то странный, едва различимый звук привлек внимание Отто. Словно поманил. Отто повернул голову, и его взору предстала удивительная картина. Чуть подальше, за мусорными баками, склонившись над крошечными яслями, сидела женщина. Красочный, переливающийся в свете керосиновой лампы платок покрывал ее голову. Она напевала своему малышу колыбельную песню.
Вифлеемская звезда. Богоматерь с младенцем. Поклонение волхвов.
Отто шагнул в ее сторону. Женщина обернулась.
Единственное, что успел разглядеть Отто — испуганный взгляд ее огромных черных глаз.
— А-а-а! — закричала она.
— Цыганка… — Отто затошнило, резкий, прогорклый запах помоев ударил ему в нос.
Женщина вскочила и бросилась прочь. Колыбель опрокинулась, упавшая керосиновая лампа подожгла тряпье. На мостовую выкатилась вспыхнувшая как факел безжизненная собачья тушка.
У Отто началась рвота. Он не мог остановиться. Позывы на рвоту шли один за другим. Его буквально выворачивало наружу.
Странно, но его сознание в этот момент стало вдруг абсолютно прозрачным и чистым. Глядя на обгорающий собачий труп, Отто почему-то вспомнил своего знаменитого тезку — Отто Вейнингера, что тот писал о собаке:
«Собака поступает так, как будто она чувствует свое собственное ничтожество. Она дает себя бить человеку, к которому она тотчас же снова и прижимается. Виляние хвостом у собаки обозначает, что она всякое другое существо ценит выше, чем самое себя. Эта навязчивость собаки, эти ее прыжки — есть функция раба. Страх перед собакой — есть страх перед преступником. Не случайно лай собаки предвещает скорую и ужасную смерть. Не случайно и черт у Гёте является Фаусту в образе собаки».
— Отто, ты?.. — раздалось со стороны улицы. — А я тебя ждал-ждал. Уже думал, что ты не придешь…
Отто повернул голову. Прямо напротив проулка стоял Альфред. Гумпендорф-штрассе… Отто и сам не заметил, как ноги принесли его обратно к Спирел-Кафе.
— Господи! Дохлая собака?.. Дурной знак, — Альфред подошел к Отто и потянул его за плечо. — Боже мой! Да ты весь в крови… Пойдем. Пойдем отсюда.
— Проходи, — Альфред открыл дверь в квартиру и пропустил Отто вперед.
— А где здесь свет включается? — растерялся Отто.
— Надо поискать, — ответил Альфред. — Я здесь первый день. Только приехал. Мне ее сняли.
Выключатель был найден. Свет зажегся.
Глазам Отто открылся огромный круглый зал, расположенный в эркере старинного венского дома. Высоченные окна, шитые золотом гардины с массивными кистями, гигантская хрустальная люстра, инкрустированная мебель. На полу кашемировые ковры. Старинные картины в резных рамах, высокие венецианские зеркала в характерных цветных рамах, китайский шелк на стенах.
— Сняли? — вырвалось у Отто, и он тут же смутился, почувствовав предельную бестактность своего вопроса. — Прости…
— Ничего, ничего… Действительно, мне ее сняли! — улыбнулся Альфред и ободряюще посмотрел на Отто. — Располагайся. Чувствуй себя как дома. Я сейчас.
Альфред исчез в одном из коридоров. Отто растерянно проводил его глазами.
Отто мучило два вопроса. Во-первых, почему Альфред проявляет к нему такое внимание? А во-вторых, почему с этим человеком Отто чувствует себя словно под защитой? Просто какие-то детские реминисценции?..
— Вот, я подобрал кое-что из одежды — боксеры и халат, — Альфред появился в дверном проеме и жестом позвал Отто: — Теперь в ванную! Давай-давай, смелей!
Отто замер. Мысль о том, что ему придется надеть халат, вызвала в нем тревогу. Отто всегда тщательно скрывал свою грудь — носил кофты с высокими воротниками, специальные рубашки с двумя пуговицами на воротнике, бадлоны. У него дефект — впалая грудная кость. Прямо от кадыка ключица и ребра как бы вжимаются внутрь груди, образуя своеобразную ямку. Нет, он останется в своей рубашке.
— Ну, давай же! — кричит Альфред уже из коридора.
Отто вошел в просторную ванную. Альфред последовал за ним.
— Ну, чего ты ждешь? — поторопил его Альфред. — Раздевайся.
Отто покраснел и замялся. Он испугался. Сначала за свою грудь, а потом посмотрел на Альфреда и…
— Ты что, стесняешься? — расхохотался Альфред,
— Эээ… Мм… — мычал Отто, пятился и, как корова, отрицательно мотал головой.
— Господи, дурачок! — Альфред вдруг пришел и полнейший восторг от этого невинного смущения Отто. — У тебя же кожа на затылке рассечена! Как ты собираешься мыться без посторонней помощи?..
Отто почувствовал, как его щеки стали пунцовыми от стыда.
— А ты что подумал? — улыбнулся Альфред. — Нет. Даже не рассчитывай!
Отто побагровел. На этот раз от стыда. Господи, как такая мысль вообще могла прийти ему в голову! Она пришла в голову Отто… Стыдно, стыдно, невероятно стыдно! Он заподозрил Альфреда… И еще — он ведь разделся перед Ильзе, но застеснялся Альфреда. Эти старые слухи…
— Иногда наши страхи говорят о наших желаниях больше, чем мы сами говорим себе о них, — покачал головой Альфред. — Но если ты узнаешь, почему ты боишься того, чего на самом деле хочешь, ты узнаешь себя. На досуге можешь развлечься, Отто. Заняться рефлексией… А сейчас надо остановить кровь.
Альфред помог Отто раздеться и залезть в ванну. Сильные, теплые руки. Альфред достал аптечку и стал промывать Отто раны — осторожно, уверенно, аккуратно. Две бутыли антисептиков, бинты и пластыри.
Чувствовать такую заботу было приятно до слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27