ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Типа того… — нахмурился Данила и ушел в свою комнату.
А я взял зачем-то эту книжку и перечитал ее.
—Данила, послушай! — позвал я своего друга. — Ты же полностью переврал всю вторую половину текста!
Данила появился в дверном проеме, смерил меня взглядом и честно признался:
—Да, переврал. Так правильнее. Сказав это, он уже собрался снова уйти к себе, но задержался. — Знаешь, я думаю, что мы уже начали искать третью скрижаль
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Аня сидела в первом ряду партера и, не отрываясь, смотрела на сцену.
Рисунок завораживающего танца то двоился, а то и вовсе плыл перед ее глазами — два соленых озерца, окаймленные изогнутыми ресницами, словно линзы, играли со светом рамп и прожекторов.
Нет, Аня плакала не от умиления и не от восторга.
Она плакала, потому что ощущала нестерпимую боль.
На сцене был Он… Максим. Три года назад она была просто поклонницей его таланта, потом — ученицей, а еще через год — счастливой любовницей. Теперь, на протяжении уже нескольких месяцев, она выполняет роль его сиделки.
Врачи запретили ему танцевать. Смешно.
Он умрет на сцене и будет счастлив…
*******
Максиму казалось, что он не танцует, а продирается сквозь толщу воды. Ноги ныли, словно налитые свинцом. Тяжелые грузы, казалось, были привязаны к его рукам. Каждое движение давалось ему с усилием и причиняло нестерпимую боль.
Глаза Максима почти ослепли и слезились. Он двигался по сцене, ориентируясь только по свету. Сцена — освещенное пространство, за краем сцены начинается темнота — там зал. Он не должен пересекать границу света и тьмы.
Музыка звучала странно, как будто бы протяжный механизм стал зажевывать пленку. Ритм приходилось держать по внутреннему чутью, но тело все равно запаздывало, не выдерживало, сопротивлялось.
Стопы из сложного инструмента — пятки, носки, подъем — превратились в обрубки-неваляшки. Держать равновесие становилось все сложнее и сложнее, Максим нелепо балансировал, двигаясь по абсолютно ровной поверхности сцены.
Прыжок, пробежка, разворот, движение вспять, снова прыжок, серия батманов… Борьба с болью и отчаянием. Если бы Господь задумал наказать Максима за какие-то прегрешения, то Ему вряд ли удалось бы найти более изощренное проклятие.
Лишить возможности танцевать… В воздухе, воде и пище Максим нуждался меньше, чем в танце. Это правда.
Он хотел танцевать с трех лет. Может быть, это желание возникло в нем и раньше, но он помнил себя только с трех лет. И столько, сколько он помнил себя, он мечтал, что будет танцовщиком. Великим танцовщиком.
С детства Максим был слабым и болезненным ребенком. Попытки родителей отдать мальчика хоть в какую-нибудь спортивную секцию, чтобы улучшить его здоровье, успехом не увенчались.
Всякий раз очередная болезнь на несколько месяцев лишала его возможности посещать спортивную группу, и его исключали. Впрочем, он и не хотел быть спортсменом, он хотел только танцевать. Но разве мальчику подстать быть танцовщиком?..
И тогда его мама, отчаявшись, поехала в деревню, к бабке. Она надеялась, что та даст им какое-нибудь лечебное снадобье или прочтет заговор. Хоть что-нибудь, чтобы ребенок не мучился и не скитался больше по больницам.
— Нет для него никаких снадобий, дочка! — выкрикнула с порога сгорбленная старуха в шерстяном платке. — Ничего нет! Он будет у тебя учителем… Учителем танцев! Этим только и спасется!
Так этот неприветливый разговор и закончился.
Потом на протяжении многих лет Максим вспоминал и мысленно благодарил эту странную женщину. Его мать, ошарашенная ответом бабки, действительно отдала Максима в хореографическую студию, и он начал заниматься танцем. Истово, с полной самоотдачей.
— Вы просто куски мрамора, от которых я должен отсечь лишнее, — сказал преподаватель своим новобранцам на первом занятии в хореографической студии.
Процесс «отсечения лишнего» занял несколько лет — в зале, на протертых матах, перед зеркалом у станка (так балетные называют деревянный брус, закрепленный на уровне пояса), под аккомпанемент старого, всегда чуть-чуть расстроенного пианино.
Максим любил и ненавидел свою учебу. Любил — потому что, наконец, он мог заниматься тем, чем хотел. Ненавидел — потому что сама форма преподавания казалась ему ущербной и примитивной. Он вроде бы и учился, но, казалось, занимался чем-то не тем.
После «отсечения лишнего» преподаватель перешел к следующей стадии: он начал ставить танцы, в которых его ученикам отводилась роль марионеток. Каждый из них должен был зазубрить некие движения и траекторию перемещения по сцене. Все.
Максим переживал эту стадию обучения мучительно. Его тело просто отказывалось слушать команды, выплясывать в кордебалетах приписанные ему па. Максим жаждал движения ,он хотел слиться с музыкой и выразить танцем свои чувства.
Но тщетно. Преподаватель считал Максима бездарным и постоянно ставил ему в пример другого мальчика — Костю. Костя был прирожденной марионеткой, он и вел себя так, словно был сделан из папье-маше, гнущихся металлоконструкций и веревочек.
Костя на удивление точно выполнял все задания преподавателя. Он пользовался своим телом, словно играл на искусственном музыкальном инструменте. Его тело производило идеальный «электронный звук» — прыжки, ключи, батманы, поддержки…
Солирующий Костя казался Максиму нарисованным, пустым внутри, лишенным какого-либо чувства, внутренней силы. «Посмотрите на Костю!» — кричал восторженный педагог. Максим смотрел и видел страшную картину — пляшущего мертвеца.
В какой-то момент Максим понял, что все не так, что все неправильно. Так нельзя. Он должен покинуть студию. И только Максим решился на этот поступок, как судьба повернулась к нему другим бортом…
Преподаватель объявил подготовку к «отчетному концерту». Каждому ученику предлагалось представить свой танец. Лучшие должны были стать пикантным дополнением к основной программе — постановкам самого преподавателя.
Максим пришел домой, включил пластинку с «Временами года» Антонио Вивальди и… когда очнулся, танец был уже готов. Еще никогда он не чувствовал в своем теле такой силы и такой энергии. Он словно бы умер и родился заново.
На какую музыку ты поставил танец, — спросил Максима преподаватель и высокомерно отвернулся. — «Пусть бегут неуклюжи…»?
Нет, — ответил Максим, — Антонио Вивальди «Времена года».
Преподаватель посмотрел на Максима, как на умалишенного, и усмехнулся:
—Забавно взглянуть…
Музыка заполнила пространство — чувственная, пронзительная, полная страсти. Максим неуверенно ступил на сцену и замер, опустив голову и закрыв лицо руками. Потом качнулся, словно цветок, тронутый порывом ветра, и начал движение.
Легкие, семенящие, как капель, шаги к краю сцены, парящие, почти невесомые руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26